Нулевые. Затишье перед катастрофой

– Вот тот, кто нам нужен, – подумал Власов.

Вернувшись в квартиру, Михаил не пошел спать, он включил телевизор и попал на какую-то политическую передачу.

“ ….. Стабильность является главной ценностью для этой власти. Но это не стабильность в том смысле, какой её понимает российский человек. В понимании власти стабильность выражается во времени спокойной реакции народа на любую её деятельность. И пока есть стабильность, власть может делать всё что угодно….”

Власов пошел на кухню за чаем. Когда он вернулся, сменилась тема обсуждения.

“ …… Помимо гламурной революции в нулевые годы произошла ещё одна революция. В сфере методов государственного управления. Тоталитарный мобилизационный советский подход сменился на изящное управление с применением всевозможных политтехнологических уловок, смысловых комбинаций, провокаций и конечно – пиара. Его было настолько много, что он стал замещать реальность и в конечном итоге явил собой в России идею постмодернистского симулякра. “

– Интересно в курсе ли наши властители, что воплотили в жизнь идеи Бодрийяра? – думал Власов.

Осознание.

День начался нервно, Власов стоял в пробке, которая была вызвана проездом чьего-то кортежа. Затор понемногу рассасывался. Машины медленно с матом и бибиканьем начали продвигаться. Обычно в пробке Михаил убивал время, играя в игры на мобильном телефоне, что он делал и сейчас.

– Вот блядь! – Резко выругался Матвеев.

– Что случилось?! – испугано спросил Власов.

В ответ Матвеев лишь скрипел зубами. Отвлекшись от телефона, Михаил осмотрелся. Все объекты вокруг были типичными для московской пробки, пока Михаил не увидел, как молодой армянин гламурного вида сидел на багажнике своего Мерседеса. Власов присмотрелся к номерам и понял, что это был человек из их конторы. Вдруг Михаил осознал причину негодования и резкой агрессии Матвеева. На армянине красовалась молодая красивая русская девушка. По виду ей недавно исполнилось восемнадцать. На ней были только черные чулки и туфли на каблуках. Они занимались публичным половым актом. Девушка извивалась и вроде бы эротично стонала, хотя Михаил этого не слышал. Но он слышал обильный поток ругани и мата со стороны проезжающих водителей. Никогда ещё в своей жизни Михаил не наблюдал такого обилия человеческого негодования.

– Хуевы обезьяны совсем обнаглели, – говорил Матвеев.

Власов в принципе понимал причину его гнева. Ему тоже казалось, что это не просто кавказец ебётся с русской девушкой, это был гораздо более символический акт полового взаимодействия.

Постепенно они добрались до администрации. За это время Петров уже успел пару раз позвонить Власову и в грубоватой манере напомнить ему, что ждёт его у себя. Михаил же решил сначала заглянуть в кабинет к Сорокиной. Она говорила с кем-то по телефону, но когда вошел Михаил, быстро закончила разговор.

– Тебе привет от Хорькова, – с улыбкой сказала Сорокина.

Власов обрадовался этой фразе. Он как раз пришел сюда с надеждой расспросить Сорокину о Хорькове. Михаил начал беседу с отвлеченного вопроса, чтобы потом перейти к своей проблеме. Власов не хотел показывать, что озабочен этим.

– Да? Спасибо. Слушайте, я всё думал, как именно вы додумались до мысли, что развлекательные медиа смогут победить потребность в политической дискуссии в СМИ? – спросил Власов.

– Помнится мне, я тогда ещё работала на муниципальном канале. Поехала я на выходные к маме повидаться. С мамой ещё жил мой брат. Тогда он в аспирантуре вроде бы учился. Он вообще получился умнее меня. Сейчас припадает в МГУ. И вот мы сидим за столом втроем и беседуем о жизни. Вдруг мне захотелось в туалет. В туалете я обнаружила книгу Стругацких “Страшные вещи века” или как-то так. Брат её читал. Там фраза была про дураков, что нужно наших дурачков беречь и заботится о них по-всякому, не заставлять их много думать и перетруждаться. Вот тогда я всё и поняла.

В кабинет резко вошел Петров, казалось, что он просто влетел. Его выражение лица было каким-то слишком яростным, Власов даже испугался. Михаил думал, что он узнал про его договоренность с Хорьковым.

– Ярослава, оставьте нас, пожалуйста, – вежливо попросил Петров. – Мне нужно переговорить с глазу на глаз со своим подчиненным.

Сорокина мило улыбнулась Власову и вышла.

– Я тебя уже полтора часа жду, где ты на хуй шляешься?! – Петров разозлился.

– В пробке стоял, – растерянно ответил Власов.

– Так, – Петров вытащил из кармана скомканный лист, развернул и начал читать. – Мы должны вернуть людям высокий уровень медицины, образования, создать реальную систему разделения властей, реформировать судебную систему. Всё это создаст в России среду, которая обеспечит стране динамическое развитие. Вот это что?!

– Моя концепция развития России. Там шестьдесят листов текста ещё, – ответил Власов.

– У меня было два таких страдальца и народника, и я отправил их нахуй после первого патриотического высера. Ты, вот, блядь, ты хоть понимаешь что такое российский народ? – Петров был в ярости.

– И он в одном вагоне с Аней что ли? – думал Власов.

Власово почувствовал облегчение. Его борьба осталась под ковром.

– Да. Я часто общаюсь с людьми.

– Так, – Петров слегка успокоился. – Ты когда-нибудь выезжал за пределы МКАД?

– Я вроде бы жил в Питере.

– В Питере есть КАД, – Петров облегченно выдохнул. – Понятно. Всё с тобой понятно.

Петров демонстративно порвал листок.

– Мы думали, что ты записался в почвенники, а ты просто не в курсе, – закончил Петров.

– Что? Не в курсе чего?

– Большой русской беды.

– Я вообще-то в курсе.

– Нет. Если бы ты был в курсе, ты бы не написал этот текст. Я знаю, что ты знаешь, но ты не понимаешь глубины вырождения нации. Я тебя записал на парочку поездок в регионы. У нас сейчас как раз дефицит желающих там работать. Сорокина тебя повысила. Теперь будешь следить за идеологической обслугой Национальных Проектов.

Власов страшно обрадовался от мысли, что большой брат его заметил и теперь продвигает.

– Откуда такой недостаток кадров?

– Не буду портить интригу. Узнаешь всё сам, – загадочно ответил Петров. – А вообще кажется, мне, что ты не понял сути нашего предыдущего разговора, Миша.

– Наоборот. Я всё понял. Моя концепция предназначалась для реальной России. Ведь если её не развивать, то всё кончится как в Союзе.

– Ты сделал неправильный вывод. Улучшенной может быть только виртуальная Россия, надреальность. Любые попытки улучшения реальной России немедленно приведут к краху всего. Как я тебе пытался это объяснить на примере Союза.

– Получается наша работа не в поддержании структуры России, а в поддержании этого симулякра?

– Не знаю что такое симулякр. Мы фокусируемся исключительно на виртуальной России. Основная наша задача это поддержание её жизнеспособности.

– Всё равно я не понимаю, почему мы потеряем Россию, если в этой системе координат имея виртуальную Россию, будем заниматься и реальной Россией?

– Чтобы ответить на этот вопрос я напомню тебе о такой книге “Самоликвидация Германии”. Собственно в ней автор описывает катастрофу современного немецкого этноса и дает неутешительные выводы. Но они упускают одну важную вещь, – Петров задумался. – Как бы это не цинично звучало, но я всё равно выскажу тебе это. Самоликвидация Германии это следствие травмы нанесенной германскому обществу нацизмом. И если бы …, – недоговорил Петров.

– Я понимаю, к чему ты клонишь, – сказал Власов. – Ты хочешь сказать, что если бы Хрущев довершил идеи двадцатого съезда, то СССР бы развалился от вала позорного наследия времён культа личности?

– Именно. Нам в каком-то смысле повезло, что этот порыв растворился в нашем русском бардаке. Но тут главное применить эту мысль не к событиям двадцатого съезда, а к событиям девяносто первого года и последующей десоветизации, которая провалилась не только потому, что Ельцин побоялся делать люстрацию, а позже власть взяли выходцы из КГБ. Бардак первичен. Но вот это всё спасло нас от насаждения комплекса неполноценности в таком количестве, чтобы разрушить Россию.

– Интересная теория, – признался Власов.