Лекции по истории средних веков

К этой теории мы еще вернемся;[35 - Есть еще одно объяснение названия «франк» – «свободный».] она многое могла бы объяснить в вопросе о причинах такого большого значения и распространения франков. Во всяком случае, несомненно, что название «франки» – новое и своим возникновением указывает на новый факт в истории германских племен – объединение отдельных народцев в федеративные союзы. Это явление свидетельствует о пробуждении сознания племенного единства.

Только после Хлодвига старые названия исчезают, и мы встречаем франков уже постоянно под этим именем, только с подразделением на салических и рипуарских.[36 - Важнейшей частью франкской группы во второй половине IV в. являются салии. Уже во время Юлиана они завладели землями в Токсандрии, но потом были побеждены Юлианом; все же им позволили владеть произвольно захваченными землями в качестве foederati (Notitia dignitatum, 412 г.). Происхождение салиев неизвестно. Вероятно, в состав этого союза входили батавы и может быть сигамбры.]

Остается совершенно неизвестным, что побудило разрозненные племена к образованию союза и в чем он выражался, но, по-видимому, союз не был заключен для борьбы с Римом. Связь между союзниками первоначально была слабая. Каждое колено – или даже, кажется, каждое маленькое государство, на которые распадались племена, проводило свою политику, как у аллеманнов. В то время как одни громили римские владения, другие поставляли вспомогательные войска императору; отдельные лица и целые толпы поступали на римскую службу и даже достигли высоких должностей, например Сильван в 354 году, Арбогаст при императоре Валентиниане в 389 году.

В первый раз имя франков встречается в источниках около 240 года по P. X. Толпа их перешла через Рейн и после была разбита на обратном пути около Майнца. В 264 г. отряд франков прошел через всю Галлию, перешел Пиренеи и достиг даже Африки. Потом они были также разбиты римлянами, и часть пленников поселили на берега Черного моря; но те успели впоследствии перебраться оттуда в Средиземное море и возвратиться, на родину к берегам Рейна.

Около 290 года франки салические утвердились на острове между двумя устьями Рейна в области романизованных батавов (insula Batavorum). Отец Константина Великого – Констанций Хлор, сам Константин и его сын, а также и Юлиан имели с ними, а также и с другими франками постоянные столкновения, наносили им сильные удары, захватывали много пленных, которых бросали на съедение зверям на арене цирка, или же селили в виде военных колонистов на опустошенных полях, или же прямо заставляли служить в войске. Но согнать их совершенно с занятого острова было невозможно. Около 350 года салические франки сидят уже к югу от Мааса, хотя в других местах вверх по Рейну римская граница оставалась по-прежнему нетронутой (только Кельн два раза подвергался разорению).

После смерти Феодосия (в 395 г.) опекун императора Гонория Стилихон был в Галлии в 402 году и устроил здесь отношения с франками, принявшие совершенно дружелюбный характер. Ввиду опасностей, угрожавших Италии, защита рейнской границы была поручена франкам. В большом нашествии германских племен на Галлию в 406 году франки сначала честно исполняли свою задачу; но после, устав удерживать границу от напора врагов, сами отправились грабить вместе с ними. Этот грабеж и разорение Галлии продолжались два года. Германцы воспользовались смутными обстоятельствами следующих годов (410, 411) для прочного утверждения в пределах Галлии. Салические франки расширили свою область на юг от Мааса, а рипуарские заняли широкую полосу по левому берегу Рейна вверх до города Майнца. Около 428 года они были еще раз изгнаны оттуда, но ненадолго, и все-таки удержали за собой землю и даже германизировали ее.

За франками сделали шаг вперед и бургунды.

В 413 году им была отведена часть левого рейнского берега по формальному договору. Условия договора точно неизвестны; по-видимому, бургунды отказались от поддержки галльского узурпатора – Новина,

с другой стороны, они приняли обязательство, подобно франкам, защищать Галлию от других германцев. Как бы то ни было, но это было поселение, непохожее на все прежние.

Бургунды остались первобытным народом, удержав и старые свои жилища на правом берегу Рейна. Это было знаменитое Бургундское царство, с центром в Вормсе, так хорошо известное из саги о Нибелунгах. Настоящая история знает об этом царстве только то, что оно было разрушено в 437 году.

В это же время была потеряна римлянами и Рейнская граница выше Майнца и Вормса (то есть далее на юг). Но аллеманны, прочно утвердившиеся в Agri decimates, захватили еще Эльзас и восточную Швейцарию; год этого события неизвестен, но следует заметить, что в отличие от бургундов здесь не было договора с римлянами. Эльзас и Швейцарию насильственно захватили; это была не уступка земель со стороны римлян, а простое завоевание варварами части их территории.

Из всех только что рассказанных историй видно, как трудно было римлянам защищаться от постоянного напора многочисленных германских сил, со всех сторон неудержимо прорывавшихся и наводнивших когда-то сильную империю.

Второе движение. Готы

В заключение краткого очерка истории первого Великого переселения народов расскажем в общих чертах о главных фазах другого передвижения, начавшегося на северо-востоке Германии, – о переселении готов.

Народы гото-вандальской группы, которых некоторые ученые не выделяют из числа немецких племен (Deutsche St?mma), а включают только в более обширную группу, родовую (Germanische St?mma), занимали большое пространство на материке (в Познани и собственно Пруссии), гранича там с бургундами и лангобардами; принадлежавшие к этой группе вандалы жили в Силезии; также готы жили, может быть, и по ту сторону Балтийского моря – в Скандинавии, хотя этот последний вопрос составляет и теперь предмет споров. Во всяком случае, мы должны иметь в виду, что история застает их первоначально именно в Познани, Пруссии и даже наших остзейских провинциях, где они жили по соседству со славянами и в тесном соприкосновении с финнами. Из исследований ученых о языке финнов видно, что слова финского языка в большинстве случаев заимствованы из языка готского.

Это были, по всей вероятности, первые места их жительства в Европе, и затем часть их перебралась на северные берега Балтийского моря – на остров Готланд и Скандинавский полуостров.

Вскоре после 150 года, по саге, которая рассказана в сочинении позднейшего историка готов – Иорнанда (Иордана), готы материка, может быть, вследствие толчка, сообщенного готами скандинавскими, высадившимися на южные берега Балтийского моря, пришли в движение. Если можно принять за вполне достоверное показание Иордана, который, впрочем, не всегда точен, то это движение стояло в связи с Маркоманнским движением.

Около 170 года часть вандалов явилась на Дунай, требуя у римлян земли для поселения. Вероятно, и другие племена, боровшиеся с Римом во время Маркоманнской войны, пришли в движение вследствие распространения готов. Но сами готы в продолжение одного поколения после Маркоманнской войны оставались на старых местах; затем готы массами поднимаются с берегов Балтийского моря и идут на юго-восток по направлению к степям нынешней южной России. Иордан (Iornandis. De Ge-tarum sive Gothorum origine et rebus gestis) говорит, между прочим, что на пути у Днепра готы встретили какой-то неизвестный народ Spaly; одни ученые предполагают, что это были «поляне», другие сравнивают название спалов со спалеями, о которых рассказывают мифические предания.

Познакомиться ближе с подробностями готского переселения можно из названного выше сочинения Виетерсгейма. Он предполагает

следующий маршрут их: по течению Вислы, с пересечением поперек ее большого северного выгиба, через Полоцк, мимо Варшавы, оттуда через Люблин к Кракову и Львову и к Карпатам (путь в 80–85 миль), потом к Черному морю. Здесь они заняли обширную степную область от Днестра до Дона. В 214 году готы в первый раз появляются на северном берегу Черного моря и вступают в борьбу с римлянами в направлении Дакии. Вслед за ними и под их руководством и другие соседние народы начинают громить уже азиатские берега Черного моря и совершают целый ряд смелых набегов, напоминающих нам своими чертами и позднейшие походы руссов, и еще более удалые предприятия казаков XVII в., когда они на легких ладьях отправлялись из устья Дона, приводили в трепет Константинополь, достигали Синопа и Трапезунда.

Морские походы готов особенно интересны для нас потому, что имеют отношение и к русской истории.

Около 250 года готы утвердились в южной России и разделились на две ветви: восточную – грейтунгов (позднее – остготы) и западную – тервингов (позднее – визиготы или вестготы). Мы должны сказать: источники дают основание говорить, что значение долгого пребывания готов в России больше, чем ученые привыкли предполагать. И если объяснение встречающихся у Константина Багрянородного названий Днепровских порогов, не подходящих к языкам славянским, удовлетворительно с точки зрения теории норманистов, то эти названия можно было бы, вероятно, объяснить готским языком. Если легенда о призвании князей-варягов отбрасывается как несостоятельная, ее можно было бы сопоставить с рассказанной у Иордана легендой о готах и их выселении из Скандинавии. Все вопросы очень интересные, но ученые пока не имеют убеждающих научных результатов.

Важное значение имеет история морских набегов готов. О них написаны целые исследования (см. новое издание Виетерсгейма и мою статью «Житие Иоанна Готского» в ЖМНП, 1878 г., статью Ф. Вруна «Следы долговременного пребывания готов в России» в сборнике «Черноморье», Одесса, 1880 г., и сочинение М. Соколова «Из древней истории Болгар» и т. д.).

Эти походы имеют некоторое отношение к русской истории. Они напоминают нам о существовании мореходства на Черном море в промежуточный период между упадком греческого мореплавания и русскими морскими походами IX века. Обыкновенно говорят, что морские походы на Византию в начальный период русской истории, несомненно, указывают на какой-то переворот в жизни славян, страдавших будто бы до того времени, да и после, водобоязнью, на появление среди них предприимчивого, смелого и знакомого с морем племени. Но если уж славяне в самом деле страдали водобоязнью и действительно нуждались в учителях, чтобы отучиться от нее, то почему такими наставниками не могли быть готы? Очень вероятно, что не только на южном берегу Крыма, но и в южной России, между Доном и Днестром готские поселения долго оставались и после ухода вестготской массы. Существование таврических готов в продолжение всех средних веков засвидетельствовано целым рядом несомненных источников; к VIII в. относится жизнь и деятельность Иоанна, епископа этих готов (см. мою статью), остатки готского языка в Крыму слышались еще в XVII в. Если не так долго, то, во всяком случае, до VIII или IX в. подобные обломки готского племени должны были существовать и в Приднепровье. Следовательно, довольно легко будет воссоздать связь мореходных традиций и привычек от готских переходов III века до морских походов Руси. Эти готские походы, как сказано, представляют весьма любопытную аналогию и большое сходство с позднейшими удалыми экспедициями донских казаков, которые громили малоазиатские турецкие берега, направляясь на Трапезунд и вообще в те самые местности, куда прежде направлялись готы и те же самые однодеревки.

Первый морской поход готов относится к 256 году. Они проникли на восточный берег Черного моря и бросились на Питиунт. Отбитые с большими потерями, они появляются затем в виду города Фазис (близ нын. Поти), но и здесь цель их – овладеть сокровищами храма Артемиды – не была достигнута. Тогда они еще раз напали на Питиунт и, взяв его, отплыли к Трапезунду на Каппадокийском берегу Понта. Приблизившись незаметно, они небольшими отрядами взобрались на стены города; гарнизон и жители не сделали даже попытки к сопротивлению. Множество пленных, богатая добыча, всякого рода сокровища достались варварам, которые после этого успеха возвратились домой.

Сведения о походах готов мы черпаем из сочинений современных историков и отцов церкви, например Зосима, Григория Неокесарийского, из Scriptores historiae Augustae (XXV, 9, 4). Например, Григорий, епископ Неокесарийский, говорит, что готы часто находили помощь даже у жителей тех городов, которые они грабили, не говоря о том, что прежде захваченные готами пленники являлись теперь участниками и даже руководителями набега; тотчас по удалении врагов многие хотели воспользоваться бедствием сограждан и соседей в интересах самого гнусного корыстолюбия; многие прямым насилием удерживали в неволе спасшихся из плена единоплеменников; другие – наглым образом захватывали чужое имущество только на том основании, что они потеряли свое во время нашествия (Книга правил Св. Апостолов, Св. Соборов и Св. Отцев. Изд. Св. Синода. 1874, Прав. VII, VIII).

О лицах этого последнего разряда Григорий отзывается так: кто от борадов и готов пострадал, те сами сделались борадами и готами для своих (Прав. VI). Название «борады» (это одно из мелких готских племен) должно быть сопоставлено с встречающимся у Зосима словом «бораны», и дальнейшее сопоставление боранов с варягами, которое делает Забелин, вероятно.

В другой раз (в 269 году) точкой отправления готов было избрано устье реки Днестра, где варвары построили 3000 лодок-однодеревок. Морская экспедиция сопровождалась сухопутным движением; по берегу моря шел обоз с женами и детьми и сухопутное войско. Прибрежья Черного моря около Кюстенджи и Варны; Пропонтида, Кизик, Геллеспонт, Афонский полуостров, Солунь видели флотилию; сухопутная сила готов перешла по реке Саве к городу Софии и затем, разбита наголову императором Клавдием (Claudius Gothiens) в сражении в верхней Мезии в 270 году.

Около 50 000 готов было убито. Количество взятых в плен готских женщин было так велико, что превосходило в два раза количество римских легионеров. Точно так же неудачно кончилась и морская часть экспедиции: 2000 судов было потоплено; впрочем, остатки эскадры еще и после того грабили берега Греции и Малой Азии.

В следующем году император Аврелиан, известный своими блистательными военными успехами, видя трудность противодействия варварскому элементу, с такой силой обрушившемуся на империю, решил отказаться от Дакии и уступить ее готам. Она перестала быть римской провинцией, стала называться Готией (Gothia) – и с этого времени прекращается здесь господство римского языка и культуры. Замечательно, что на эту меру решился именно Аврелиан – «restitutor imperii», герой Пальмирской войны; это служит новым очевидным доказательством того, как трудно было императорам противостоять напору варваров и удерживать отдельные провинции в своей власти. Несмотря на наносимые им поражения, готы являлись опасными противниками. Дакия является после Десятинного края второй провинцией, уступленной Римом варварам. Римский бог Terminus,

вопреки исконному священному обычаю, отступил назад, и в Дакии поселились готы и жили здесь в мире с империей около ста лет до нашествия гуннов, хотя и упоминаются некоторые столкновения с ними во время царствования Диоклетиана и Константина. Вместе с тем и на западе в прирейнских странах аллеманны и франки также постоянно угрожали римлянам войной.

Между тем в империи в течение этих ста лет начинается целый ряд мероприятий, вызванных внешней опасностью и отсрочивших на некоторое время падение империи и торжество германизма. Третье столетие представляет нам момент страшного кризиса в истории Рима: оно наполнено борьбой с варварскими свежими силами, которые высокой и бурной волной перекатываются через Альпы, нападают на границы, вторгаются вглубь римской территории. А в империи в это время уже достигли последней степени разложения все основы прежней государственной силы, все начала античной жизни. Грустную, чтобы не сказать ужасную, картину представляла империя. Язвы были неизлечимы, они усиливались различными случайными бедствиями: голодом, моровыми поветриями. Энергичные, хотя и не радикальные, а потому малодейственные реформы Диоклетиана и Константина только на некоторое время могли отсрочить смертельный час погибающего организма империи.

Экономическое состояние римского общества и причины падения империи

Обратим теперь наше внимание на внутреннее состояние империи начиная приблизительно с половины III века и в продолжение всего IV-го. При первом же взгляде нам бросятся в глаза страшные экономические бедствия, полное падение общего материального благосостояния и, взамен его, развитие огромных богатств в руках немногих, подавляющий рост неимущего пролетариата.

Прежде всего признаки упадка обнаружились в распадении муниципальной власти и городского самоуправления в общинах Италии и провинций, в разложении своеобразного строя, составляющего долгое время цвет, силу, славу и блеск империи. При наблюдении этого печального, но несомненного факта падения муниципального строя в империи невольно и настоятельно рождается вопрос о причинах этого странного явления. Объясняется оно по-разному. Указывают, между прочим, на развитие государственной системы бюрократии и централизации, завершившееся в реформах Диоклетиана и Константина, но начавшееся еще со времен Адриана, системы, которая, понятное дело, должна была убить начала общинной свободы в городах, парализовать деятельность выборных властей и посадить на их место императорских чиновников-кураторов. Но с этим взглядом нельзя вполне согласиться: он многого не объясняет. Вообще вопрос этот темный, потому что источники того времени плохие, памятников нет, а надписи стали только недавно изучаться.

Лучше других, настолько хорошо, насколько это возможно при современном состоянии источников, объяснил причины упадка муниципальной жизни Фюстель де Куланж, который посвятил этому вопросу несколько глав в конце первого отдела своего труда «Les institutions politiques de l’ancienne France». Он рассматривает упадок муниципия в связи с ослаблением промышленной и деятельной части населения и уничтожением свободного земледелия и мелкого землевладения.

Римские императоры, по мнению знаменитого французского историка, вовсе не стремились уничтожить сословные отличия; напротив, они признавали и поддерживали это разделение, основывавшееся исключительно на цензе: имущественные различия определяли принадлежность людей к тому или другому сословию. Общество IV столетия распадалось на следующие классы или сословия.

1. Самое низшее место занимал класс плебеев (plebs): городское население, составлявшее корпорации ремесленников и торговцев.

2. Класс куриалов, мелких земельных собственников, разделявшихся на простых куриалов и принципалов (principales).

3. Верхнюю ступень сословной иерархии занимали римские сенаторы, крупные землевладельцы, получившие право присутствия в верховном римском центральном учреждении – Сенате. Они не должны были непременно заседать в римском Сенате, а должны были только удовлетворять двум условиям – владеть имуществом в 400 000 сестерций (около 70 000 руб.) и пройти предварительно всю лестницу муниципальных должностей в своем городе. В их руки мало-помалу перешла вся земля, которая раньше составляла собственность среднего сословия.

Наконец, вне этих классов находились рабы и вольноотпущенники.

Классы были резко отделены друг от друга и наследственны (каждый по прирожденному праву вступал в ряды сословия, к которому принадлежал его отец). Но мог опуститься в низший класс тот, кто делался бедным, а тот, кто приобретал все больше и больше богатства, мог, напротив, подниматься по ступеням сословной иерархии – и это последнее сделалось предметом искания для всех энергичных людей. Правительство не сопротивлялось «лестничному» восхождению наиболее деятельных представителей населения из самого низшего, даже рабского положения, до самого высокого; однако не допускалось, чтобы один человек в течение всей жизни возвысился более чем на одну ступень.

Таким образом, каждое сословие, уменьшаемое постоянно частью поднимавшихся вверх своих членов, постоянно же восполнялось снизу: плебеи восполнялись рабами, куриалы плебеями и так далее. Когда вся муниципальная карьера была пройдена, человек, после того как отличился на римской службе, награждался императором званием римского сенатора, и этот почетный титул закреплялся за его родом на вечные времена.

И вот, наиболее характерным явлением во внутренней истории Римской империи III века оказывается то обстоятельство, что класс аристократии постоянно возрастал и сделался, наконец, всемогущим, между тем как средние классы впали мало-помалу в нищету и рабство. «Это явление, – говорит Фюстель де Куланж, – не есть следствие деспотизма, непомерного гнета налогов или привилегий, как думают некоторые; преобладание земельной аристократии и уничтожение класса средних, мелких собственников (куриалов) – факты тесно между собой связанные и объясняющиеся социальным строем государства».

«К половине III века цвет сословия куриалов, даже большая его часть возвысилась до сенаторского достоинства, вступила в ряды не провинциальной, не городской, а имперской аристократии. Это обстоятельство само по себе не разложило, не разорило бы сословия куриалов, если бы оно продолжало получать снизу все, что отнимали у него высшие классы общества. Представим себе это постоянное, но медленное восхождение из сословия в сословие, которое составляло общее социальное правило во всей империи. Неудивительно, что это явление было могучим стимулом для труда, источником благосостояния в течение трех веков. Пока плебеи могли подниматься до степени куриалов, а самые богатые куриалы уходить в число сенаторов, до тех пор совершалось правильное возобновление во всех классах. Но к IV столетию дело переменилось.

Ремесленные и торговые коллегии разорялись, и развитие класса плебеев прекратилось. Это и было то зло, которое подточило корни городских курий. Класс куриалов разлагался: лучшие члены уходили вверх, эта потеря не могла восполняться снизу, так как обедневшие и ослабевшие плебеи не имели силы подыматься до степени куриалов; внутри сословия образовалась пустота, класс, истощенный сверху и не подкрепляемый снизу, все больше и больше уменьшался и числом, и благосостоянием, несмотря на энергичные меры правительства воспрепятствовать этому явлению.

Равновесие между сословиями исчезло. Куриалы, на которых лежала вся тяжесть муниципальной службы, из года в год все менее и менее были способны выносить эту тяжесть и стремились бежать из своего сословия, и, таким образом, один из главных и наиболее необходимых органов муниципальной жизни был поражен болезнью и смертью.

Состав общества видоизменяется, и если мы бросим на него взгляд накануне германского нашествия, в самом конце IV века, то нашим глазам представится следующая картина. В городах живет сословие плебеев, которое пользуется свободой, но вот уже в продолжение 5–6 поколений они беднеют и вымирают. В деревнях живут два многочисленных класса: рабов (servi) и зависимых людей (tributarii, coloni – о них речь впереди), признаваемых лично свободными, но прикрепленных к земле и вполне закабаленных хозяевами. Поверх этой толпы несчастных и обездоленных, если не считать очень немногих остающихся мелких собственников, возвышается только один небольшой по числу, но всемогущий по значению класс крупных земельных собственников, которые носят название римских сенаторов.

Действительно, ужасно положение государства, в котором незначительное число магнатов захватили в свои руки, во-первых, всю землю (путем ли купли, за долги ли, или просто насильственным захватом) и все капиталы и таким образом держали большинство населения в экономическом рабстве, а во-вторых, – как римские сенаторы, так и defensores, заменившие во второй период истории провинциальной жизни прежних декурионов и дуумвиров и имевшие преобладающее значение и в куриях, и в провинциальных сеймах, – имело исключительное право на власть политическую»[37 - Мастерское описание жизни этих магнатов, владетелей латифундий можно найти у Фюстель де Куланжа. С. 300–307.].

И мы должны сказать, что характеризованное нами только что падение класса мелких земельных собственников и городского управления – этих зачатков экономического благосостояния и политической свободы отдельных общин империи – и поглощение этих благодетельных учреждений имперской земельной, политической (служилой) аристократией римских сенаторов, магнатов, должно быть поставлено в ряду самых важных причин падения Римской империи.