Люба, Любушка, ЛЮБОВЬ

Мама оглянулась и строгим голосом скомандовала: «Ну-ка бегом домой. Потом поговорим»

Но я видела, что глаза у мамы смеются, и она совсем даже не сердится на меня. Я шмыгнула мимо них в дом, получив по дороге легкий шлепок по мягкому месту от мамы. Но это было и не больно, и не обидно.

Выпив кружку теплого молока, стоящую на столе, я залезла на печку. На речке я сегодня маленько обгорела на солнце. Спина и руки покраснели, тело поднывало, но лежать мне было уютно и спокойно.

Я думала: «А все же хорошо мы сегодня праздник встретили с девчонками. У Варьки голосочек то такой тоненький, но высокий – красиво поет…А Фенька громко орет, но тоже поет правильно… А и правда, как мы горячей водой не обожглись? Наверное, потому, что отлили в чугунок, а бы точно обварились… А на речке вода к вечеру совсем теплая-теплая и песок тоже… Завтра надо найти в сарае отцовскую мазанку[2 - Ма?занка – плетеная из ивняка корзина для ловли рыбы. Форма большого кувшина с зауженной горловиной. В мазанку бросали кусочки хлеба, опускали в воду и привязывали веревкой к ближайшему кусту, чтобы ее не унесло течением. Рыба, чувствуя приманку, заплывала во внутрь сетчатой мазанки, а обратно, через горловину, выплыть не могла. Через некоторое время, мазанку вытаскивали из воды и рыбу вытряхивали прямо на траву. Галья?нчики – мелкая рыбешка в реке.] и можно ее поставить в речку. Пока купаемся, может гальянчики заплывут, а может даже чебачки[3 - Чеба?к – рыбка крупнее гальянчиков, похожая на плотву.], изжарим их на костре, продев на прутик, и поедим… Только чем ее, мазанку, обмазать то – муки нет. Может попробовать картошки набросать… А если червяков накопать в нее?.. Так они же уплывут, даже глазом моргнуть не успеем… Ладно, придумаю завтра чё-нибудь…Может девчонки чего сообразят…

Глаза мои слипались, а из ограды доносились голоса мамы и соседок. Тетка повторяла свой рассказ уже для тетки Фроси, матери Варьки. Они смеялись.

И я, перед тем как уснуть, услыхала, как грустно сказала тетка Елена: «Ну, ладно, хоть девки попраздновали Троицу и песни попели, а мы-то уж когда праздника дождемся…» И они все, как одна, горестно вздохнули.

6. «Чего изволите?»

Начало осени выдалось теплым. Дни стояли солнечные, но уже проблескивала желтизна на кустах и березах. Еще не совсем заметная, закрытая зеленью листьев, она уже предвещающая скорую осень, с ее дождями, инеем, заморозками, с последними работами в полях и на домашних огородах.

Прошли уже все три Спаса: Медовый, Яблочный, Ореховый. Мы, ребятишки всей деревни, с нетерпением ждали, когда придет первый, Медовый Спас.

На Медовый Спас дядька Иван, пасечник, угощал нас кусочками восковых сот, в которых еще оставалось немного меда. Соты жевали старательно и долго, стараясь растянуть это сладкое удовольствие. Съедали все. Казалось, что в мире нет ничего вкуснее этого угощения. Конфет и сахара не было уже давно. А кто родился в самом начале войны, так вообще даже и не знали что это такое.

Ореховый спас в деревне называли «хлебный». До его начала необходимо было убрать с полей хлеба – пшеницу, рожь. Уже шла уборка моркови, репы, брюквы, а за ними придет пора уборки картошки – второго хлеба, как ее все называли. Позже всех с полей убирали капусту.

На уборку хлебов и овощей в колхоз отправили молодых призывников, которые проходили краткосрочное обучение в городе, перед отправкой на фронт. На полях работали все, кто мог. В деревне весь день были только старухи да ребятня. Мы тоже, всем классом, ходили на уборку морковки и репы. Через несколько дней начнется копка картошки и председатель колхоза уже выделил картофельное поле для нас, школьников. На занятия мы пойдем только после того, как выкопаем и сдадим картошку с нашего поля.

А сегодня, в жаркий день, пока еще не началась уборка картошки, мы убежали на речку. Хотелось еще поваляться на теплом песочке, побродить в реке возле берега, да еще раз – два искупнуться. Трясясь от прохладного ветерка и воды, забегали с разбегу в воду и ныряли. Визжали что есть мочи, но прыгали в воде и играли в «баба сеяла горох». В воде, стоя по пояс, все брались за руки и подпрыгивая выкрикивали: «Баба сеяла горох и устав, сказала ОХ!» На слове «ох» надо всем нырнуть под воду с головой. Кто дольше просидит, тот выиграл у всех. Тот – победитель! Конечно, столько как летом не поплаваешь, водичка то холодна уже, но все же было так приятно плескаться, зная, что скоро этого удовольствия уже не будет.

Осень на пороге. Бабки смотрели на небо: не тронулись ли журавлиные стаи? Сверяли народные приметы, кто какие знал, и старались угадать какая будет зима. Они были уверены, что если до Успения журавли начнут свой отлет, то жди зиму раннюю, суровую, а Покров будет уже морозный. Все хотели, чтобы зима была с небольшими морозами, чтобы меньше дров истопить да и скотине можно меньше корма давать.

Да и одежки особо на лютую зиму уже не было, износилась. А еще, чтобы зима была снежной. Чтобы поля и огороды хорошо укрыло толстым снегом, для весенней сырости, да для будущего урожая. Но в Сибири редкая зима бывает именно такой. Обычно она крепко морозная.

Возвращаясь с речки мы увидели, что возле наших ворот стоит какой то военный грузовик. В кабине никого не было. Кузов его был закрыт грязно-зеленой тканью и поэтому разглядеть, что же в нем лежит, нам не удалось.

Подружки с любопытством уставились на меня.

«Кто к вам приехал, а?» – спросила Фенька.

– «Откуда я знаю…, мама ничего не говорила. Пойду, посмотрю. Я быстро. Ждите здесь…» – сказала я девчонкам, показав на скамейку возле наших ворот, и рванула домой. Зайдя в сени, я подошла к двери в избу и прислушалась. Дверь была толстая, зимняя, но я все же различила женские и мужские голоса. Сердце прямо подпрыгнуло в груди – тятька[4 - Тя?тя – отец семьи.] вернулся!!! Я быстро дернула ручку двери, переступила порог.

На кухне мама наливала в кружки чай из самовара, а за нашим столом сидели незнакомая женщина и двое мужчин. Все были в военной форме.

Вечером мама рассказала мне, что они приезжали в колхоз за медом и овощами, по специальному распоряжению для воинской части, которая стояла в городе. К нам их, с мамой, отправил председатель, чтобы попили чаю, подкрепились перед отъездом. Продукты – пайки у них были свои.

Женщина мне показалась очень красивой. Светлые волосы волной уложены в бок, брови черные, а губы яркие, словно малина. Позже я узнала, что для яркости губ, женщины красят их специальной краской – помадой.

На столе лежал хлеб, нарезанный крупными кусками, стояли открытые консервы, огурцы, лук, помидоры, крынка с молоком. А еще на столе кучкой лежали кусочки наколотого сахара и конфеты в ярких бумажках.

Я остановилась в дверях как вкопанная. Женщина посмотрела на меня своими изумрудными глазами и спросила маму: «Это ваша девочка?»

Мама ответила: «Моя. Что встала, проходи, поздоровайся».

Я тихо выдавила из себя: «Здрасьте!», но с места не сдвинулась.

«Какая беленькая! Давно не видела таких белых волос» – изумленно сказала женщина.

«Так беленькая родилась, а за лето на солнце совсем волосенки повыгорали. Весь день на улице, да на речке, вот и стали, как бумага белая» – сказала мама, подавая ей чай.

Женщина мило улыбнулась и, глядя на меня, спросила: «Чего изволите?»

«Чё это она спрашивает? Чё вообще хочет от меня? Какие изволите? Чё это такое – изволите?» – растеряно думала я, глядя в упор на женщину. Я молчала.

Она опять улыбнулась: «Ну, говори же. Чего изволите, красавица?»

Я надулась, совсем не понимая, о чем она меня второй раз спрашивает, но молчать уже было неудобно. Еще подумает, что я глухая или немая.

И я громко, чтобы знали и слышали все, сказала: «А нет у нас никакого «изволите». У нас ничего нет!»

Раздался громкий хохот. Смеялись все. Мама тоже смеялась, вытирая фартуком глаза от набежавших от смеха слез.

Женщина, еще смеясь, спросила меня: «А зовут то тебя как?»

Я не поняла, почему они все смеются надо мной, но так же громко, не сбавляя тона, ответила: «Люба»

– «Вот, Любочка, выбирай угощение. Что ты хочешь?» – сказала женщина и рукой показала на стол.

Я онемела от неожиданности и тихо-тихо прошептала: «А конфетки можно?»

– «Можно, Любочка, можно!» – сказала женщина. Она взяла со стола горсть конфет и протянула мне. Я подставила свои две ладошки.

Позабыв сказать спасибо, я ринулась бегом за дверь.

«А спасибо где?» – крикнула мама мне вдогонку.

В сенях я остановилась, положила конфетки на столик и посчитала их. Их было шесть. А нас пятеро. Значит одна конфетка лишняя. Я выбрала самую яркую конфету и засунула ее в деревянный шкафчик, висевший в углу сеней. На завтра. Остальные положила в свой кармашек платьица, открыла дверь в дом, прокричала: «Спасибо!» и бегом выскочила на улицу.

Девчонки сидели на лавочке. Когда я вытащила конфеты, то глаза у всех стали круглые и большие. Фенька, не веря, спросила: «Это чё, конфетки?»

– «Вот, угостили. И сейчас мы их поделим. Они разные все, а мы сделаем так: я зажимаю в кулаке конфету, а Варька, отвернется, и будет говорить кому ее отдать. Кому уже какая попадется, ту и съест».

Девчонки радостно закивали головами.

Быстро разделили конфетки. Сели в ряд на скамейку и каждая стала разворачивать свою, обнюхивая ее. Жевать конфетку было нельзя – она быстро кончится, поэтому мы, затолкав конфетки в рот, тихо их рассасывали, мечтая о том, чтобы она подольше не таяла и молча рассматривали бумажки от своей конфеты.

Но как бы нам не хотелось растянуть это волшебное, сладкое время, оно все равно быстро закончилось.

Тогда мы, по очереди, стали рассказывать, какого вкуса была конфета, чем она пахла, и рассматривать картинки от всех пяти конфет.

Каждая решила сохранить свою конфетную обертку и, когда закончится война, купить таких конфеток много-много, есть их каждый день и сколько захочешь!

Конечно, я молчала, что у меня есть еще одна конфета. Я думала: «Ведь я же не виновата, что их было шесть. И как бы мы стали делить одну? Еще бы и переругались. Нет, я сделала правильно. Я с подружками поделилась. Все честно!»