Река времен. Портной

– Скажи мне, донечка, с чистой ли душой идешь замуж? Не по принуждению, не со зла на кого?

– Ну что Вы, мама, какое принуждение, сама я. Понравился мне отец Феофил. – Покраснела Нюся.

– Не пожалеешь после-то? Вроде я слышала, что Матвей Хмелев за тобой ударяет? – испытующе посмотрела Анна на дочку. – Смотри, еще не поздно…

– Мало что болтают. Баловство это одно. За батюшку я пойду. – Сказала, как отрезала, Нюся.

– Ну, помогай тебе Бог! – облегченно вздохнула Анна.

Потом пошли по торговым рядам, которые к тому времени уже открылись. Анна дотошно выбирала отрезы на платья, кружева и пуговицы к ним.

– Мама, а мне тоже платье сошьют? – обрадовалась Настя, когда Анна прикидывала к лицу ли ей ткань.

– Да как же без тебя-то? Все нарядимся на городской манер.

Пока приценивались, торговались, обойдя все лавки, время незаметно подошло к обеду. Солнце уже пекло не жалея. Оглядывая площадь, Анна сказала:

– Давайте перекусим, да пойдем портного искать.

Они уселись прямо на земле за церковной оградой в тени старой огромной липы.

– Хорошо, узелок с собой прихватила, а то бы и перекусить нечем было, – доставая пироги с картошкой и бутылку молока, приговаривала Анна.

Насте, хоть она и притомилась от непривычной суеты, было не до еды. Она улыбалась в радостном оживлении, представляя себя в новом «городском» платье.

– Ох, донюшка, – обняв дочку, рассмеялась Анна, – ты у меня сегодня как ясно солнышко. А вот как принарядим тебя, так вообще первой красавицей на хуторе будешь. От женихов-то, поди, отбоя не будет, ты как думашь?

– Ну что Вы такое говорите, мама. Какие женихи? – засмущалась Настя. – Рано мне еще.

– Эх, доня, жизнь-то наша – она как ветер. Пролетит – и не заметишь. Пока у мамкиной юбки крутишься, он теплый да ласковый, а как начнешь подрастать, так заметет да закружит, что не только мамку, все на свете забудешь, как в метели заплутаешь. Это я к тому, что время оно ох, как быстро летит. Давно ли я босоногой девчонкой бегала-то? А вон уже и снегом меня присыпало.

– Как это? – не поняла Настя.

– Седеть начала. Ну, хватит балясы точить, время-то идет. Пошли-ка до портного. А после еще по лавкам пробежаться надобно будет. Мыла хозяйского надо прикупить, да отцу картуз новый.

И они поспешили к портному. Настя немного пожалела маму, воспринимая ее седину, как болезнь, но очень скоро мысли об обновках напрочь вытеснили грустные мысли. Ей было так радостно, что свертки и коробки, которыми они обвешались, совсем не тянули руки. Мысленно она уже представляла, как сегодня вечером все-все подробно обскажет своей подруге Анютке: какие диковины видела в лавках, как они выбирали отрезы, как сходили в церковь…

Домишко портного удивил своей убогостью. Он был похож скорее на сарай, чем на дом. И хозяин был под стать ему: старый неопрятный еврей, да к тому же еще и горбатый.

– Ну, кого обряжать-то будем? – равнодушно спросил он.

– Да вот Борис Моисеич, дочек своих привела. Одной подвенечное платье, да на второй день что-нибудь надобно. За батюшку выдаем, что-нибудь скромное надо. Да вот еще малой что-нибудь сшить. Ну и мне тоже. Может, сами что присоветуете.

– Ну, показывай, чего вы там набрали…

Анна принялась разворачивать тюки, доставать отрезы и объяснять из какого отреза что хочет сшить и каким фасоном.

Борис Моисеич взял потрепанную тетрадку, карандаш. Он рисовал фасон, старательно слюнявя химический карандаш. Иногда советовал маме, как будет лучше, потом вырывал листочек из тетрадки, вкладывал его в середину отреза, к нему же откладывал пуговицы, кружева или ленты, предназначенные для платья, и все это относил в другую комнату. Когда, наконец, все, что собирались шить, обговорили, Борис Моисеич принялся снимать мерки. Когда подошла Настина очередь, он также равнодушно, как и Анне с Нюсей, сказал:

– Ну, иди, буду и с тебя мерки снимать.

Настю с самого начала напугала небритость недельной давности Бориса Моисеича, его седые давно не стриженные клокастые волосы, замасленная, непонятного цвета кацавейка поверх грязной потрепаной рубахи. Но пока они с мамой разбирались в отрезах и фасонах, и словно не касались Насти, она немного пообвыклась и осмелела. А на его призыв, она, обомлев от страха, непроизвольно, совсем по-детски спряталась за Анну:

– Я не пойду, – прошептала она ей едва слышно.

– Ты чего это? – удивилась та.

– Я боюсь.

– Тю, глупая! – рассмеялась Анна, – А ну-ка, давай, давай, хватит манерничать, – и она насильно вытолкала Настю на середину комнаты.

Из-за своего физического уродства Борис Моисеевич ростом был с Настю. И только руки были длинные, с такими же длинными и цепкими пальцами, как у здоровенного мужика. Эти пальцы с железной бесцеремонностью дотрагивались до Настиной груди, бедер, поворачивали ее, вызывая у Насти приступы тошноты. Она понимала, что то, что сейчас творят над ней – неправильно и некрасиво. Так не должно быть, и мучалась от своего бессилия и отвращения к этому неопрятному старому человеку.

Всю дорогу домой Настя едва сдерживала слезы. «Нет, про это я уж точно Анютке не стану рассказывать», – горько, со всхлипом вздыхала она, сидя на телеге. Настроение было испорчено. День, так хорошо и радостно начавшись, закончился таким мучительным испытанием. И потом еще долгие годы при воспоминании о первых своих взрослых нарядах Настю не покидало чувство гадливости и стыда. Мать, заметив перемену в ее настроении, обеспокоилась:

– Ты что это, как в воду опущенная?

– Не поеду я больше к этому Борису Моисеичу! – зло выкрикнула Настя.

– С чего это ты? – удивилась Анна. – Нам еще на примерку надо будет к нему съездить…

– А чего он меня все щупает и щупает, а Вы стоите и молчите. Противно…

– Дурочка, так он же портной. Как он шить-то станет без мерок?

На примерку Настя, конечно, поехала, но для себя решила, что ни за какие коврижки она не выйдет замуж за портного. Даже под страхом смерти. А если насильно будут выдавать, убежит из дома.

Вечером того же дня женская половина семьи Барабашевых бурно обсуждала события дня, а более всего прилично ли будет на венчание надеть подаренные женихом украшения.

– Наверное, можно, – предположила Нюся. – Если подарил перед свадьбой, значит, хочет, чтобы я в них на свадьбе была.

– А мне кажется, что не пристало будущей матушке венчаться в таких дорогущих украшениях. Да еще и цвет такой – ярко красный, прямо кровавый. Нет, не подойдут они к белому платью. Матушка должна быть скромной…

– Но не монашенкой же, – возразила Нюся. – Хотя с белым платьем точно не вяжутся. Спросить бы кого.

– И что мы в церкви-то были, а не догадались спросить у служек. Они уж точно все знают.

– А ты на второй день их одень, – предложила Настя.

Их обсуждение прервал настойчивый заливистый свист около дома. Нюся вспыхнула краской и подскочила к дверям.

– Ты куда это прыснула? – оторопела Анна. – Не пущу!

– Я только на минутку…

– А ну сядь! – грозно скомандовал из-за печки, где чинил упряжь, Петр. – Без тебя разберусь.

И вышел на улицу.