Инстинкт Ортокласа

– И слуш-ш-ш-ать не ж-ж-желаю, – шипела на него из коробки Люська.

– Да выйди что ли, что скаж-ж-жу, – терял терпение Маркиз, повышая голос.

Люська выскочила из коробки и заорала на весь цех, разбудив Володьку.

– Брысь отсюда! – заорал и Володька. – Зима на дворе, а они шляются! Покоя от вас нет!

Видя, что кот отбежал, но и не думает уходить, Володька нашел какую-то железяку и запустил ею в Маркиза. Попадание было точным. Кот, взвыв от боли и прижав уши, помчался к лазейке.

Но через час заявился опять. Словно ждал, когда Володька пойдет открывать ворота. Рассчитывать теперь Люське приходилось только на себя. Люська шипела на него из коробки, а сама лихорадочно думала: «Кричать – бесполезно. Володька в другом конце цеха. Придется драться с этим уродом». Разжатой пружиной Люська вылетела из коробки и с истерическим воплем ринулась в бой. Но Маркиз и не собирался драться. Он ловко уворачивался от ее атак, но и не убегал далеко. Люська орала, что было мочи, кидаясь на Маркиза, а он только ухмылялся, отбегая в сторону, и твердил свое:

– Да не ори ты! Давай лучше поговорим…

Люська устала, и решила пойти на хитрость: завязать разговор, чтобы хоть немного передохнуть.

– Ну ладно, говори, – снизошла Люська.

– Предлагаю лапу и сердце!

– Эту песню я уж-ж-же слыш-ш-шала, – зло прошипела Люська в ответ. – Ничего нового не придумал?

– Не перебивай, – шикнул на нее Маркиз. – Ну, с-с-сама подумай, з-з-зачем тебе этот бабник и пьяница? – шипел Маркиз.

– По мне – лучше пьяный русский голубой, чем трезвый перс! – злобно проорала Люська.

– О! Да ты националистка! – удивился Маркиз.

– От такого же слышу!

– А что такого я сказал? – опешил Маркиз.

– Как русский голубой, так сразу – пьяница? Можно подумать, что среди вас, персов не бывает валерьяночников?! – уже истерически вопила Люська.

– Да кто же не знает, что твой Василий больш-ш-шой любитель выпить? А что он еще и гуляка, так об этом тебе самой лучше всех известно!

– Сам дурак!!! – задетая за самое больное, угрожающе выгнула спину Люська.

– Люс-с-ся! Не з-з-ли меня лучш-ш-ше! – вызверился Маркиз. – Мое терпение не ж-ж-ж-железное!

Разговор грозил вот-вот перерасти в побоище.

– Подушка диванная!!! Директорский прихлебатель! – по-бабьи истерически вопила Люська.

Этого Маркиз не выдержал и накинулся на нее, чтобы поставить на место эту охамевшую, но красивую и в гневе кошку. Как-никак с котом все же разговаривает! Люська, презрев всякую субординацию полов, не уступала Маркизу. Они клубком катались по цеху, шипя, рыча и царапая друг другу морды. Шерсть летела клочьями.

– Вот ведь ирод проклятый! – прибыла, наконец, помощь в лице Володьки.– Ну, нигде от него покоя нет! Везде успевает! – Володька опять запустил чем-то в Маркиза, от чего тот моментально скрылся.

Маркиз, как у себя дома, хозяйничал во всех квартирах первого этажа, словно его никогда не кормили. Нахально гонял соседских котов и даже собак, за что и сам не раз бывал бит. Доказательством чему были рваное ухо и многочисленные, не зарастающие шерстью, шрамы на морде. Одним словом, вел себя, как обычный, блудливый кот, а не породистый ленивый перс.

– Вчера со стола кусок колбасы спер, так еще и на заводе покоя от него нет! – Ворчал Володька.

А Маркиз гортанно выл под окнами цеха:

– Люська! Выходи! Твой Васька, если и выживет, то калекой останется…

– Ты посмотри, какой настырный! – возмущался сторож. – Его в дверь, он – в окно!

Люська, услышав странную фразу про Василия, опрометью бросилась на улицу.

– Ты куда? Вот дурища-то! Люсь-Люсь-Люсь! – напрасно звал ее Володька.

– Ты что такое сейчас сказал? – спросила Люська, замирая от предчувствия чего-то страшного.

– А ты чё, не знаешь ничего? Ну, ты даешь! – удивился Маркиз.

– А что я должна знать? – допытывалась Люська.

– Ну, Люсь, ты меня удивляешь! Про своего разлюбезного узнаешь самая последняя! Весь завод знает, одна ты…, – глумился Маркиз.

– Ты скажеш-ш-шь, или нет? – Люська грозно поднялась на цыпочки, злобно напыжилась шубкой и хвостом, и боком-боком наступала на Маркиза.

– Ладно, ладно, не пыжься. – Мирно промяукал Маркиз. – Ваську твоего по пьянке болванкой в цеху придавило. Последние денечки доживает.

– Как? – чуть дыша, выдохнула Люська.

– Да так! Нажрался, как всегда, валерьянки, и начал выкобениваться: прыгал-прыгал, как козел, сиганул на какую-то болванку, не удержался на ней, а она на него сверху и брякнулась! Как раз по задним лапам угодила. Так что, не жилец твой Васька…

– Когда? – ахнула Люська.

– Да уже пятый день валяется…

«Так вот почему он не приходил так долго! А я-то, дура, еще ревновала его».

– Ты Люсь, слышь, не будь дурой-то. Я верным буду, не то, что твой Василий. Слово кота! – уговаривал ее Маркиз. – Мне, Люсь, глаза твои очень нравятся. Ни у кого таких нет. Мне они даже снятся… – все ближе подбирался к ней Маркиз.

У Люськи и вправду были необыкновенные ярко-зеленные глаза. Не глаза, а два сверкающих изумруда!

– Да, п-ш-ш-шел ты! – зло прошипела Люська.

Сватовство опять не задалось.

«И чего привязался, гад чермордый! – с досадой думала Люська. – Ох, Вася-Васенька… Как-то он там, мой родной? Завтра ночью обязательно к нему сбегаю»

ГЛАВА 3

После очередного инспекционного полета на Землю Правитель позволил себе немного отдохнуть. Они с Иразидой на два дня отправились в самое отдаленное место Таговеи. Там, на берегу океана у них была своя «хижина», построенная еще в самом начале их счастливой семейной жизни. Такие блаженные, безоблачные дни в суетной жизни Правителя выпадали крайне редко, поэтому они не взяли с собой сына, Демонда, чтобы полнее насладиться своим райским уединением. Да сыну уже неинтересно было с ними. У него начиналась своя, взрослая жизнь. Он заканчивал обучение в академии по специальности «биогенетика», так же, как отец и мать, и подавал очень большие надежды.

Море тяжело плескалось у ног Правителя. Вода от высокого содержания тирсия была фиолетовой и тягучей, как сироп. Он с грустью смотрел на Иразиду, выходящую из морской пены. Она все еще была стройна и ослепительно красива, хотя дыхание времени незримо коснулось ее. Это и мучило Правителя более всего. Он еще не достиг минимального уровня омоложения – 100 лет, а тело Иразиды продолжало бег времени в другой плоскости. Наверное, это была его последняя, вполне осознанная любовь. Любовь даже не сердцем, а скорее разумом. Он любил и первых двух своих жен, отошедших в мир иной, но ни к одной из них он не испытывал тех чувств, какие питал к Иразиде. Она стала для него всем: любимой женщиной, матерью его сына, другом и единомышленником в науке. Возможно, это был последний всполох его чувств. А возможно, между ними было такое душевное слияние, когда счастье рождается не от бесконечного созерцания друг друга, а оттого, что оба смотрят в одну сторону. Иразида в молодости даже провела на себе первые испытания по пертурбации генного кода, несмотря на то, что он был категорически против.