– Я-то тщательнее скрывал, чем вы, но, видимо, не получилось?
– Так я ведь Алиса, меня не проведёшь, я вычислю, – улыбнулась она.
– М… Гу-у… моим же оружием? А давайте. Но раз я первый спросил, то сначала вы.
– Окей. Кем же работает бывший военный? Буду угадывать. Нам ещё лететь…
– Вообще-то, лететь нам не так уж и долго. Продолжаете бояться?
– Да, хотя не так сильно, как раньше. Так кем?
– Угадайте.
– Небось своя охранная фирма на Рублёвке?
– Почему на Рублёвке? И потом, я бы летел уж точно не экономклассом.
– Про экономкласс – это вы здорово подметили. Значит, холодно.
– Очень холодно, совсем не та область.
– Странно. В банке, что ли? В банке?
– Нет. Ещё холоднее, – сказал он, закрыв глаза левой рукой.
– Полицейский, что ли?
– Не угадать вам, без вариантов. Иду на помощь. Я сапожник.
– Сапо-о-ожник? Правда? Да ладно…
– Так удивились моей профессии. А вы, по всей видимости… виолончелистка. Вам года двадцать два – двадцать три?
– М-м-м, про первое несложно догадаться, а с годами сильно ошиблись. Двадцать восемь, тридцатого ноября двадцать девять стукнет. Преподаю в музыкальной школе при Гнесинке. А вам?
– С позиции моих лет без разницы, что двадцать два, что двадцать восемь, что двадцать девять. Мне тридцать восемь.
– Неужели сапожник? «Пьёт как сапожник» – есть же такое выражение. Всё-таки попиваете, признайтесь. Однако на свои годы и тянете. Значит, завязали?
– Слушайте. Определённо подрабатываете следователем? Или внедряетесь?..
– Хватит уже подкалывать… А вот скажите, откуда такое неравнодушие к сказкам, которое так активно демонстрируете. Мужчины ведь не любят сказок.
– Правда ваша. Чуть было не запил всерьёз, но вовремя остановился. А кто вам сказал, что мужчины сказки не любят? Вспомните сказочников-писателей. Кого больше – мужчин или женщин? – удивился он, ещё больше развернувшись к Алисе.
– Почему тогда вы, разбирающийся и в литературе, и в психологии, чините обувь? Не срастается. Скрываете что-то? – не унималась она в своих вопросах.
– Не только чиню, ещё и шью на заказ. Понял, что именно этим хочу заниматься. Поэтому меня заинтересовали ваши изумительные синие сапоги. Только я бы сделал каблуки пониже.
– Знаете, а у меня же…
– Каблук сломался? – продолжил Игорь.
– Вы определённо ясновидящий. Признаетесь, наконец?
– На этот вопрос отвечать не буду, – улыбаясь, сказал он.
– Тогда и я на один вопрос не отвечу, – сразу парировала Алиса.
– У вас классная реакция. Наверное, вам легко учителем работается. Снимайте.
– Что снимать?
– Сапоги ваши давайте снимайте. Есть во что переобуться? – уже по-деловому спросил Игорь.
– Достаньте, пожалуйста, мою сумку, – попросила она.
Алиса переобулась и сказала:
– Вынуждена вас попросить меня пропустить, Игорь. Пойду снимать линзы.
Чему быть, того не миновать
Игорь на всякий случай взял с собой самое необходимое для быстрого ремонта обуви, чему был несказанно рад, – а то как бы он доказал, что сапожник? Витание в облаках придавало Алисе шарма, а её загадочность, уживающаяся с детской непосредственностью и любопытством, ему настолько нравилась, что он, сам того не замечая, старался произвести на эту милую барышню положительное впечатление. Пока он чинил каблук, она отстояла очередь в туалет и вернулась без линз. Глаза у неё были такими синими, что Игорь не мог оторваться. Где-то он уже видел такие глаза. Точно. У кошки на крыше, такой же чёрной, как Алисино пальто. Вот на кого походила девушка. Игорь надеялся, что на крыше он всё-таки удержится. А может, уже упал?
– Ух ты… У тебя что? с собой целый набор цветных линз?
– Это мой родной цвет глаз, – ответила она, улыбаясь.
Ещё он сказал, что долго его починка не продержится, поскольку каблуки надо укреплять, а лучше вообще переделать. Они и не заметили, как перешли на «ты», превратившись в настоящих попутчиков, которым ещё легче стало рассказывать о том, что накипело на душе, и им не терпелось поведать друг другу свои истории.
Алиса начала первой.
В свой восемнадцатый день рождения она случайно узнала, что с сестрой они родные только по отцу. Причём догадалась, подслушав разговор бабушек, которые смотрели фотографии в семейном альбоме. Сопоставив факты, Алиса прямо в лоб спросила маму и папу одновременно, застав обоих врасплох, – они и признались.
Оказалось, что, когда сестре Софье исполнилось шесть лет, её мама, первая жена отца, заболела и скоропостижно скончалась. Через год он женился второй раз на молодой женщине, участковом детском враче. Осиротевшую без матери Софью новая супруга удочерила. Семья переехала из Твери в Санкт-Петербург. Там у них и родилась дочка, которой дали имя Алиса, потому что маму её звали Анисой. Правда о том, что она ей мама родная, а Софье неродная, хранилась под семью замками только для Алисы.
– Аниса – это же восточное имя? – спросил Игорь.
– Татарское. Папа русский, мама татарка. Более того, папа – православный христианин, мама – мусульманка. Сестру ещё в раннем детстве окрестили, а я ни там, ни там. Теперь, после моего стремительного исхода из семейного гнезда… Понимаешь, я тогда настолько была потрясена, что просто ушла из дома. Если честно, кому и в кого теперь верить, не знаю.
– Что, с родителями в контрах, что ли? Не общаешься?
– Ну, вроде того. Когда выяснился их глобальный обман, собрала свои манатки, взяла документы, написала записку, чтобы меня не искали, и ушла. Сначала к подруге, потом вообще уехала в Москву. Мои же все живут в Санкт-Петербурге. Мама и папа пытались меня уговаривать вернуться, – впрочем, я и слышать не желала, к тому же, став совершеннолетней, могла делать что хотела. Учёбу временно оставила, но ненадолго. Сразу устроилась на работу: есть-то надо. Через год перевелась в Москву, потом и работала, и училась, денег у них я категорически не брала.
– Сейчас-то пришла в себя? Общаешься? К ним едешь?
– Именно, общаемся. Поначалу они старались со мной снова сблизиться, найти общий язык, но я – нет. Не могла с ними. Еду к сестре. Её тоже долго не могла простить: она ж знала и молчала. Представляешь? Но когда мужа её посадили, я приехала, вроде и забыли всё. А с родителями так холодок и остался. Не могу принять их вранья тогдашнего. Сейчас только по делу созваниваемся.