Пубертат прыщавый. О подростках и для подростков

И тут приходит новое сообщение:

«Я думал, ты крутая! Ошибся. Обычная трусливая девчонка!»

Это он сейчас пытается взять меня «на слабо»? Мне вдруг становится смешно. Не будь рядом Ташки, я, возможно, и попыталась бы в ту же минуту броситься к краю крыши и доказать, что я смелая и решительная. Но рядом с ней все иначе. Что-то внутри меня уже щелкнуло, переключилось, настроилось на другую волну. На волну Ташкиного позитива. Я молча открываю всю сегодняшнюю переписку с Тодом и протягиваю подруге телефон. Вскоре она поднимает на меня глаза, два черных пылающих уголька на побледневшем лице.

– Ты… хотела? …Это? …Сегодня?

Я молча киваю.

– Дурында! Какая же ты дурында!

Ташка, по-прежнему держа мой телефон, свободной рукой обнимает меня, я опускаю голову ей на плечо и тихо всхлипываю. Но тут же вскакиваю, распрямляю спину. Нет, я вовсе не рева какая-то! И жалеть меня не надо!

– Тебе настолько плохо? – тихим голосом говорит подруга, тоже поднимаясь на ноги. – Горько? Одиноко?

Я опять киваю.

– Но почему ты не позвонила мне? Почему не приехала? Нельзя ведь до такой степени поддаваться унынию и ничего не делать, чтобы спастись от него!

И тут меня прорвало! Все мои беды и обиды разом выплеснулись наружу. Как только Ташку не смыло с крыши этим клокочущим потоком моего горя? Я рассказывала о маме и отчиме, о папе и его новой семье, о новых учителях и о своих мерзких одноклассниках, не прекращающих троллить меня. Все, что так долго не давало покоя, мешало жить, давило и угнетало, теперь, нервно пульсируя, стремительно выплескивалось наружу. А когда этот словесный поток иссяк, я без сил плюхнулась на прежнее место, привалившись спиной к шершавой стенке вентиляционного короба. Ташка села рядом. Она молчала. Пожалуй, я впервые видела подругу настолько растерянной и даже ошарашенной.

– Прости меня, – проговорила она тихо, вздохнула и продолжила виновато:

– Мне давно надо было выбраться к тебе. Когда ты уехала, у меня осталось что-то вроде обиды, как будто ты по доброй воле бросила меня и отправилась к новой счастливой жизни, да еще в самый центр города, в престижный район. К новым одноклассникам и друзьям. Ты почти перестала писать, ни о чем не рассказывала. Я была уверена, что у тебя все в шоколаде, просто не хочешь больше со мной общаться. Это, конечно, горько, но я сдерживалась, давила свою печаль. А сегодня решилась и приехала сама. Типа, последняя попытка вернуть все на свои места. И повод как раз подходящий, все-таки день рожденья.

Ничего себе! Я впервые слышу от Ташки подобные речи. Она тоже страдала? Ей не хватало меня? Об этом я даже не подумала. Ведь она осталась в том привычном мире, где нам было светло и радостно. И мне казалось, что у нее по-прежнему все именно так и есть. Я опять кладу голову ей на плечо и даже начинаю всхлипывать. Подруга обнимает меня и тоже подозрительно шмыгает носом.

– Твой Тод далеко не прав, – решительно говорит она, помолчав немного. – Поддаться унынию и убить себя – это и есть слабость. А сила человека именно в том, чтобы противостоять невзгодам. Не дать сломать себя. Сильный человек преодолевает любые трудности. Это же бесспорно. Я не понимаю, зачем твоему Тоду все это, но он умело подменяет понятия и ловко манипулирует тобой.

Ташка говорит размеренно и твердо, взвешивая каждое слово. Как будто это не моя ровесница, а какой-то взрослый и очень умный человек. Я поднимаю голову и с удивлением смотрю на нее. Что она сказала? Мной манипулируют? Разве?

– Пойдем! – вскакивает вдруг подруга и протягивает мне руку.

– Куда? – неуверенно поднимаюсь я.

– Скоро узнаешь! – загадочно улыбается, и вдруг весело добавляет:

– Предлагаю устроить День шнурка!

День шнурка когда-то придумал Серега. Заяц Трусохвост в одном из его спектаклей потерял шнурок от ботинка и в поисках этой крайне необходимой вещицы ходил по всем своим знакомым. И с ним случались разные невероятные истории. С тех пор и мы с Ташкой иногда устраивали себе День шнурка, тайком от родителей удирая со двора в поисках приключений. Правда, приключения не сыпались на нас в таком же изобилии, как на Трусохвоста, но впечатлений было хоть отбавляй.

Глава 4. Петров

Мы едем в троллейбусе и молча глядим в окно. Снег на тротуарах уже притоптан десятками ног.

– Смотри! – толкает меня в бок Ташка.

Две девчонки возле продуктового магазина мутузят какого-то пацана, пытаясь выхватить из его рук ярко-розовую шапку. Он то и дело подпрыгивает, держа руку с шапкой высоко над головой и стараясь увернуться от девчонок. А те скачут вокруг него в своем почти ритуальном танце. Изловчившись, парень вырывается и бросается прочь, девчонки бегут следом. Они несутся наравне с нашим троллейбусом, и я уже различаю их лица. Это Чижова и Спицына, мои ненавистные одноклассницы! Парень тоже кажется мне знакомым. Неужели Федяев? Точно! Он! Мой заклятый враг. Интересно, чем же все закончится? Чижова оказывается более проворной, догоняет Федяева и с силой толкает его. Тот падает и бросает ей в лицо шапку. Но разъяренные девчонки не останавливаются, начинают злобно колотить и даже пинать свою жертву.

– Гляди-ка, чего делается! – слышится за моей спиной пожилой женский голос. – Девки парня лупят! Отродясь такого не видела!

– И откуда в них столько злости? – отвечает какой-то мужчина. – Что за поколение растет?

– Так ему и надо, – довольно говорю я Ташке, когда вся эта компания остается позади. – Наверняка сам напросился.

– Ты его знаешь?

Приходится признаться, что это и есть мои заклятые враги, которые меня уже достали.

– А есть в твоем классе хоть кто-то, кому ты могла бы довериться? – спрашивает подруга.

Я пожимаю плечами и задумываюсь. Едва ли найдется хотя бы один такой человек. Они все для меня чужие. Ташка все понимает без лишних слов.

Вот уже и наша остановка. Я осматриваюсь. Вроде, ничего не поменялось, та же улица, те же серые панельные девятиэтажки, но все равно мой любимый район сегодня выглядит каким-то другим. Или просто уже забывается? Давненько я тут не была!

– Чего ты стоишь как вкопанная? Ностальгируешь, что ли? – подталкивает меня в спину Ташка, направляя в сторону супермаркета. – Сейчас кое-что купим и пойдём.

– А куда пойдем-то? К тебе?

– Увидишь! – загадочно отвечает она и берет пластиковую корзину для товара, в которую быстро загружает пакет яблочного сока, пару апельсинов и небольшую упаковку пирожных. И вот мы уже стоим в нашем дворе. Я бросаю взгляд на окна своей бывшей квартиры. Там сейчас другие жильцы. Невольно представилось, как по утрам они умываются в нашей ванной комнате, пьют кофе на моей любимой кухне, может быть, глядят при этом в окно, как когда-то делала я, а ночью спят на нашем с мамой диване, включив небольшой ночник в форме звездочки. При этих мыслях настроение мое окончательно портится, что-то неприятное и щемящее скребется внутри. Валерий Сергеевич настоял, чтобы мы ничего лишнего не забирали из старой квартиры, сдавали ее вместе с мебелью, и теперь совершенно чужие люди пользуются некоторыми нашими вещами. Почувствовав мое настроение, подруга берет меня под руку и увлекает в арку, которая ведет в соседний двор. Я больше не спрашиваю, куда мы идем, мне становится все равно. Ташка подводит меня к незнакомому подъезду, привычными движениями набирает код, и дверь призывным сигналом предлагает нам войти. Надрывно скрежещущий лифт доставляет нас на седьмой этаж, и подруга уверенно шагает к обитой серым дерматином двери. Сразу два глазка нацеливаются на нас, один расположен на уровне роста взрослого человека, а второй – немного пониже. Для ребенка, что ли? Не для собаки же! На Ташкин звонок не последовало никакой реакции, я вопросительно смотрю на подругу, но она жестом предлагает мне подождать. Наконец внутри квартиры слышатся приглушенные звуки, щелкает замок, и дверь отворяется.

Перед нами в инвалидном кресле сидит мой бывший одноклассник Степан Петров, о котором недавно рассказывала Ташка, и я, не в силах скрыть своей реакции, ошарашенно смотрю на него. А он с удивлением уставился на нас. Точнее, на меня, ведь моя подруга, похоже, тут нередкий гость.

– Привет, Степка! – улыбаясь, говорит она и подталкивает меня в спину. – Смотри, кого я тебе привела.

Петров смущенно кивает и откатывается назад, впуская нас в квартиру. Ташка по-хозяйски стаскивает с меня куртку и легонько хлопает по плечу, приводя в чувство. Я понимаю, как нелепо выгляжу, но ничего не могу с собой поделать. Увидев Степку в инвалидной коляске и с загипсованной ногой, я не могу произнести ни слова. Спасая положение, подруга тут же начинает трещать без умолку, параллельно вынимая из пакета наши гостинцы. Она сыплет вопросами, на часть из которых сама же и отвечает. С неизменной улыбкой сообщает Степке о моем дне рождения и о том, как необычно мы его празднуем, то залезая на крышу, то навещая старых друзей. Петров поздравляет меня и тоже пытается поддержать разговор. Вскоре я уже знаю, что за время болезни он увлекся шахматами и чтением книг. За два месяца перенес несколько операций. Левая нога благополучно срослась, он даже иногда привстает на нее, но с большим трудом. А вот с правой что-то пошло не так, и ее оперировали повторно, поэтому он до сих пор в гипсе. С головой, слава богу, теперь все в порядке, а два сломанных пальца на левой руке Степка усиленно разрабатывает после гипса, выполняя специальную гимнастику. Повезло, что на правой все пальцы остались целы, и он может писать, даже рисует немного.

– Вот скажи нам честно, Степка, стоило оно того, чтобы сигать с крыши? – спрашивает в лоб Ташка, и я понимаю, что вопрос этот звучит исключительно ради меня.

– Нет, конечно, – усмехается мой бывший одноклассник, но тут же добавляет с серьезным видом:

– Хотя отлично помогает кое-что понять.

Подруга бросает на меня многозначительный взгляд, и я знаю, что она хочет этим сказать.

– Может, вы чаю желаете? – вдруг манерно предлагает Петров, видимо, вспомнив о правилах гостеприимства.

– Конечно, желаем! Зря, что ли мы пирожные принесли?! – вскакивает Ташка и бежит на кухню, бросая на ходу:

– Я все найду сама. Поболтайте пока!

Ага, поболтайте! Мы с Петровым оба смущенно молчим. Наконец он робко спрашивает, не хочу ли я посмотреть его рисунки. Что за вопрос?! Конечно, хочу! Надо же чем-то заполнить Ташкино отсутствие. И вот я уже перелистываю страницы альбома, с удивлением и даже восхищением разглядывая Степкины работы. В основном это черно-белые зарисовки, но какие необычные! Буквально в каждом штрихе пульсирует жизнь. Футболист в момент удара по мячу, танцующая под дождем девушка, пес, на лету хватающий палку, – все пронизано энергией движения. Движения, которого ему сейчас так не хватает. Мне искренне жаль парня, но я стараюсь не показывать этого. Разглядывая четко прорисованные детали, пытаюсь вспомнить, каким прежде знала Степку. В школе он был совершенно незаметный, никогда не обижал девчонок, как это делали другие пацаны, не участвовал в драках, не дерзил учителям. Да и к учебе он, надо сказать, особого рвения не проявлял. Обычный среднестатистический школьник. А ведь я, оказывается, совсем его не знала.

Вошедшая с подносом Ташка прерывает мои размышления. Она ловко разливает по чашкам чай, без умолку болтая о его пользе и правильном заваривании. Плюхнувшись рядом со мной и взяв в руки чашку, тут же сообщает Петрову последние новости школьной жизни и передает приветы от одноклассников. Я пью горячий чай мелкими глоточками и просто физически ощущаю, как теплеет у меня на душе, словно вместе с этим чаем в меня вливается совершенно новое отношение к жизни. А точнее, возвращается старое, уже изрядно подзабытое.

Глава 5. Еще один Петров

Дверной звонок неожиданно взрывается резкими звуками.