Самбор

Резко сходит с петель дверь, и я падаю на пол, начиная колотить себя по голове, ногам, животу. Смех весело скачет от одной стены к другой. Такая забавная боль. Деян опускается передо мной, глаза наполнены ужасом, непониманием, страхом. Боится даже прикоснуться. Все мое тело трясет, суставы сводит от злости.

– Каэлин, – тихо зовет меня брат. – Посмотри на меня.

Я смеюсь еще громче, стучу кулаками об пол. Смотрю на него, но в красном свете его кожа кажется темней. Деян совсем сейчас не похож на себя. Он скорее похож на того, кто хочет моей смерти.

– Как же это все необычно! – кричу, распахнув широко глаза. – Истина всегда была где-то рядом! Понимаешь? Рядом! Они оба меня искалечили!

Все и всегда происходит так как не подходит мне. Каждый раз терпение трещит по швам. Сейчас оно разорвано в клочья. Я сама подпускаю к себе этих людей, которые из раза в раз тянут за поводок. Они такие же, как и люди. Они делают из меня раба. Моя семья, народ, которых я вижу каждый день. Все они вмешиваются, интересуются и никак не могут понять, что для них нет места в моей жизни. Однажды получив оплеуху, они очень сильно удивятся, ведь их мораль настолько скудна, что пониманию в ней нет места.

Успокоившись, я сижу на полу в объятиях брата и понимаю, что сил совсем не осталось. Этот мир мне непонятен. Люди, их действия, поступки – дебри. Всегда кажется, что так просто и понятно, но зачастую в конечном счете ты просто выжат, обессилен. Это заставляет задуматься. А правильно ты поступаешь?

Да. Только я и поступаю правильно. Ведь не изменять себе и быть уверенным – это все что делает из нас настоящих, непохожих на других существ.

– Прости, – тихо бормочет брат, поглаживая меня по холодному уху. – Если делаю тебе больно своими поступками. Я правда беспокоюсь о тебе. Ты же знаешь, что всегда готов тебя выслушать, успокоить. Ты мой единственный родственник, Каэлин.

Лжец. Думаешь мне это нужно? Я хочу убить мать твоих детей, твоих приставучих друзей, Господина. Сможешь ли ты выслушать эти мысли? Сомневаюсь. Сможешь ли ты принять меня той, кем я являюсь на самом деле? Вот о чем я говорила. Вот почему никогда не просила любви. Он меня не простит и сочтет предательницей. Ему будет больно. Я снова сделаю больно невинному.

Невинному? Да что с тобой, Каэлин? Отсеки эту связь, перестань грезить любовью и теплом, которое так долго жаждешь. Прекрати наконец надеяться на их понимание и спасение. Вы никогда не будете близкими людьми.

Вот почему моя воля все еще под замком. Потому что я не могу лишить себя уз с братом. Он заставляет меня оставаться рядом, ведь мной управляет чувство справедливости. Мой уход – это несправедливость по отношению к нему. Боль, которую я причиню просто так, вязко осела в мыслях. И конечно же проблема также в жажде. Она неоправданна и жалка. Больше ее нет. Люди и божества, комели вокруг меня – это лишь существа. Я только для себя, а все остальные меня не волнуют. Когда Журри снова вернулась, мне в конце концов удалось оборвать со всеми узы. Наконец-то.

***

Мне слегка не хватало воздуха. После долгого и насыщенного вечера было необходимо побыть в одиночестве. Я сорвалась и очень долго винила себя в этом. Кажется, всем стало очевидно, что привычная Каэлин немного иная, и таит в себе что-то незнакомое. Это очередная трещина, сквозь которую на меня с осуждением смотрели правящие боги. Просто потрясающе.

Я до последнего игнорировала все, что слышала и видела. Чем больше провожу времени в кругу тех, кто говорит о У-Тангах, тем больше становлюсь равнодушной по отношению к собственному брату. Я была этому рада. Наши пути расходятся, мы отрываемся друг от друга. Наконец-то сам брат начал казаться мне разочарованием. Он впервые за долгое время почувствовал себя частью чего-то особенного, но выглядит это жалко. Ведь он даже не попытался найти свое собственное мнение. Он стремительно уничтожал в себе значимость, предавал законы, по которым, такие как мы, имеем право жить.

Выйдя на улицу, я махнула рукой Деяну и Волибору, а затем покинула двор. Они весело что-то обсуждали на крыльце дома и потеряли ко мне интерес, как только закрылась калитка. Глупая была встреча, которая прошла просто так, потратив мое драгоценное время. Я хотела уйти домой еще в самом начале, где могла побыть снова одна, но в очередной раз хвостом повелась за братом.

Хочу спать. Ночь была холодной, беззвучной и темной. Луна прикрыта облаками, как и звезды, совсем не хочет показываться, словно тоже устала. Все кажется бесконечно знакомым и одинаковым. Будто огромное количество столетий я наблюдаю за всем этим. Чем глубже отдаляюсь от брата, тем спокойней и уверенней становлюсь. Мне открываются все новые воспоминания и чувства, тех кто был до меня. Понемногу погружают в истины и глубины прошлого, которые доступны немногим, к кому боги преисполнены доверием. Я оказалась в их числе.

Воронвэ с недавних пор стал намекать на очень непонятную для меня вещь. Воспоминания, которые мне доступны благодаря камню памяти и матери, вовсе не чужие. Они принадлежат мне точно так же, как и все остальные. Могло ли это значить, что это не первая прожитая мною жизнь? Сложно сказать. Другого значения не могу найти. Но и опасения Верховного бога понятны. Я могла зазнаться, впасть в преувеличенную важность и просто-напросто обезуметь.

Когда я шла по городу, плывя в раздумьях, неожиданно на голову кто-то накинул темный мешок и затянул шнурок. Он обжог кожу и цепко впился в шею. Ткань тонкая, но темная. Мне закрывают рот и в нос бьет едкий запах лекарств. Я теряю сознание. Ноги подкашиваются, колени больно бьются о землю, и острая боль пронзает спину.

Очнувшись, вижу перед глазами все тот же мешок. Пахнет прелыми тряпками. Мои руки связанны и подвешены к потолку, а сама я сижу на коленях обнаженная. Слышу запах крови. Меня били. Тело ноет и призывает лишний раз не шевелиться, но мне приятно ощущать эту боль. Это закаляет. Мы с ней как старые товарищи, которые давно не виделись и очень рады встрече. Все это глупая печать и жажда рабства. Как иронично.

– Кажется ты слегка забыла, – произносит Господин и снимает с моей головы мешок. – Что есть воля мощнее твоей.

Мне не нужно видеть, чтобы знать, как он выглядит. За столько лет я выучила его внешность наизусть. И из раза в раз господин все больше напоминает мне куклу, действия которой я начала предугадывать уже давно. Может быть однажды это сыграет мне на руку. Но сейчас я снова в рабстве и вынуждена подчиняться.

– Я больше не хочу, – отплевываюсь от пыли с мешка. Мои руки онемели, кровь оттекла от пальцев уже давно. – Ты слышишь меня? Я говорю серьезно!

Человек смеется.

Это совсем другая комната, скорее даже подвал без окон, без мебели. Вокруг много оружия и бочек. Я пытаюсь привстать, но неожиданно очень тяжелый металл обрушился на мое лицо, выбив пару зубов. Боль пронзила до самых пяток. Это была злость, ярость Господина, связанная с моим отсутствием. Наказание за непослушание. И я знала, что буду иметь с этим дело, но неожиданно для себя удивилась такому напору. Мне было смешно. Господин настолько предсказуем, что начинает выглядеть глупо и раздражающе. Однако, сейчас мне искренне не хотелось участвовать в пытках и это заставляло зло поджимать пальцы на ногах.

Я кашляю. Хлыщет кровь. Закрыть рот не получается. Мышцы челюсти словно больше не способны выполнять свои функции. Открываю слегка глаза и вижу в руках у Господина кувалду. Как же ничтожно он выглядел, особенно в обществе такого грубого оружия. Просто смешно. От первого удара кувалда не успела окраситься в красный и блестела в свете вялых свечей.

Хотела бы я улыбнуться, но не могу. Челюсть больше не слушается.

– Не хочешь? – господин хватает меня за волосы и заставляет смотреть в лицо. – Что ты вообще говоришь? Возомнила, будто имеешь на подобное право? Ты раб и сама в этом нуждаешься. Не держи меня за дурака.

Моя челюсть болтается, словно сейчас отвалится. Кровь течет по шатающемуся подбородку и капает на ноги. Теплая, приятная. Я мычу, пытаясь ответить «Не хочу» за что снова получаю кувалдой по голове, но теперь уже выше виска. Не могу упасть. Руки прикованы к потолку веревкой, которая режет кожу. Отключаюсь, роняя голову.

Еще несколько раз я просыпалась и засыпала. Меня били. Ломали ребра. Кувалда нещадно крошила мои кости, чуть ли не превращая их в пыль. Уже не больно. И, кажется, сам Господин это понимает, из-за чего его удары становятся еще более яростными, озлобленными на свою собственную беспомощность.

– Думала ли ты, что твой талант – твое проклятье? – не перестает что-то говорить старик. – Твоя мама была очень сильной, но ежедневно валялась в ногах, избитая мужчиной, которого любила. На твоих глазах. На глазах брата. Вы ведь похожи. Только ты терпишь, как камень, не плачешь, не просишь прекратить, это даже слегка досадно. Как бы я ни старался тебя уродовать – через время ты опять превращаешься в цветок, полный сил и надежд. Как прекрасно постоянно рушить их и осушать.

Я ухмыляюсь, роняя слюни из открытого и неживого рта.

Он до сих пор считает, что я просто терплю, потому что не могу иначе. Этот человек считает, что у меня нет выбора. Стоп. У меня правда есть выбор. Как и говорил Воронвэ. Вот о чем шла речь.

Так тяжело смеяться, но ничего не могу поделать. Меня разрывает на части, тело дрожит. Изуродованный смех скачет по комнате как сумасшедший мужик. Его я запомню на всю свою жизнь, ведь именно с него начался отсчет. Я так устала ждать и в какой-то момент даже отчаялась, но стоит быть благодарной Господину. Именно он своей глупостью и самонадеянностью возродил во мне тлеющую волю.

Я родилась для того, чтобы прислуживать, глупец. Мамина любовь к насилию – это слабость, от которой лично я хочу избавиться. Я хочу перебороть себя, как в свое время сделали это верховные боги. Я хочу перестать прислуживать и это не имеет ничего общего с таким как ты. Твои пытки, это лишь крошки, которыми можешь накормить часть меня. Другая же часть копит ненависть и однажды уничтожит тебя. Ты взрастил монстра, который тебя же и сожрет. Я богоподобна и иду по их же стопам. Никому из вас это не под силу, только мне. Разве не видишь, Господин?

Считаешь мне страшно, чертов ты идиот? Если бы только знал, что происходит в мире, который живет параллельно. Уверяю тебя, ты был бы в ужасе. Моя нужда в насилии не больше, чем данность. Я – оружие, и только так больная память нашептывает мне о прошлом и будущем, о должном и судьбоносном. Только так я остаюсь собой. Только через твои пытки я живу и шаг за шагом приближаюсь к моменту службы. Я благодарна тебе. Правда.

Меня выбросили прямо на улицу. С трудом удалось отползти в темный угол улицы, чтобы никто не увидел мое такое состояние. Ненавижу. Мало того, что я позволяю ему пользоваться своим телом, так он еще и решил унизить меня пред всеми. Господин пригрозил мне, что, если перестану посещать его – он навестит мою семью и сообщит о задолженности еще в восемь лет. Я не могла этого допустить. Он присвоил себе печать, которая сдерживает меня. Он стал владеть ей лишь поверхностно и ничего не сможет сделать для того, чтобы она не сломалась. Сама Берриана не может. И в таком шатком положении он позволяет себе угрожать. Однако, если Господин решится и озвучит мой приговор, боги навсегда меня забудут. Всеобщее презрение и жалость сожрут мою волю и даже не выплюнут костей.

В тот же день ранним утром, я наблюдала за тем, как Журри ни с того ни с сего занялась уборкой сада. Только мне приходилось заниматься садом и никогда не было нужды в помощи. Она изучала инструменты и задумчиво смотрела по сторонам. Как будто боялась попасться на глаза и продемонстрировать неловкость, которая связанна с банальным незнанием. Девушка меня не видела и это радовало. Ведь еще больше я боялась, что она увидит слабость в моих глазах или боль, нежели враждебность. Это рождало в мыслях ледяной ужас. Журри полна сюрпризов и все они смертельны. Я стремилась умереть в бою за идеи, а не от стыда и жалости к себе.

Тихо прохожу в калитку и медленно иду к девушке.

Помню это платье. Оно одно из тех, что я покупала ей два года назад. До сих пор как раз. Тонкая ткань развивается на утреннем ветру, мягко касается босых ног девушки и словно нашептывает ей что-то, пока та внимательно изучает инвентарь. Волосы аккуратно собраны и заколоты, лицо слегка заспанное и опухшее. Скорее всего малыш Самбор опять не давал им спать и уснул под утро.

От всех этих мыслей неприятная духота наполнила легкие. Только так я оправдываю мимолетную, возникшую невозможность нормально дышать.

– Что ты делаешь? – стараюсь говорить уверенно, но боль слегка сводила с трудом заживающую челюсть.

Девушка заулыбалась и поднялась с земли, заботливо смахивая с чистого платья листья.

Так странно видеть ее зрячей. Я перестала прятать свое презрение и холод, что не отталкивает девушку. Она как будто знает, что таким взглядом я сопровождала ее всегда. Журри не злится, не обижается, не донимает вопросами и просто всегда вот так улыбается. Легко, понимающе, назойливо, но молча пробираясь в душу. Ее не смущают стены, замки, очевидная неприязнь. Она как вода просачивается в каждую крошечную цель, в каждый уголок моего сознания, где я отчаянно ее не жду.

– Доброе утро, – говорит тихо, искоса посматривая на спящий дом. – Почему ты внезапно исчезла? Деян очень переживал. Места себе не находил всю ночь. Уснул совсем недавно на кухне. Я как видишь тоже не сомкнула глаз.

Они… Они ждали меня.

Хотелось сжать челюсть, но боль могла вылезти наружу и вопросов было бы еще больше. Это только все испортит.

– Пришлось выйти на работу, – незаметно вздыхаю и наклоняю голову. – Завтра день рождения у одной из придворных дам. Она очень хотела научиться хоть каким-то движениям. У них свои причуды.

Девушка подходит почти в плотную и неожиданно обнимает. Меня обдает холодом. Все тело пронизывает адская боль. Я была однозначно не готова к подобному и сил отреагировать не было.

Неприятно. Она теплая, пахнет цветами и ветром, который обычно гуляет выше гор и птиц. Мне больно. Сломанные кости не до конца срослись. Понимаю, что девушка смотрит мне за спину и водит рукой по лопаткам.

Больно, как же больно. Ты делаешь мне больно. Настолько, что в глазах все плывет и двоится. Никогда ранее не приходилось терпеть что-то подобное и не иметь возможности освободиться. Пытки Господина по сравнению с этим лишь безобидные игры.