Нам рассказывают сказки…

Нам рассказывают сказки…
Верона Шумилова

Книга «Нам рассказывают сказки…» – творчество Вероны Шумиловой. Сказки, вошедшие в книгу, яркие, интересные и полезные для детей любого возраста. Они учат юное поколение быть добрыми, честными и полезными для окружающих и самим совершать в жизни только добрые дела и добрые поступки. Растите, дети, на радость своей семьи и своей Родины!

Нам рассказывают сказки…

Верона Шумилова

© Верона Шумилова, 2019

ISBN 978-5-4493-9627-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Динка-картинка…

1

В очень большом городе, где среди домов и ветвистых деревьев, терялись люди – так их было много – жила-была Динка. Не Динка, а картинка. Красоты невиданной, красоты неслыханной. Губки – розовый бантик, щечки румяные, нежные, на которых уселись ямочки с хитринкой: играют и играют, когда Динка смеется. Над глазами, открытыми, распахнутыми, цвета спелого каштана, – густые колосочки темных бровей, словно их с самого рождения подкрасили осторожно и оставили девочке для изумления. Реснички, как метелочки, густые и пушистые. Чудо и только!

Хороша-то хороша, но ее детская жизнь не стоила ни гроша: мама – пила-гуляла, а отца Динка и вовсе не знала. Доносилась молва, что спился, что утонул, что уехал за моря-океаны. Для маленькой Динки отца с её рождения не было и не было. Не было никогда!

«Так ведь не бывает, – думала она частенько, наблюдая за другими ребятишками, у кого были папы. – И у меня он где-то есть… Кто он? Где он?..»

Жилось ей с мамой очень плохо: часто голодали, просили милостыню. С самого утра Динка уходила на перекрестки шумных дорог и просила у прохожих какую-то еду и деньги.

«Подайте копе-е-ечку! —протягивала она ручонку, провожая каждого человека просящими глазенками. – Дома нет хлебушка. Нечего кушать… Мама болеет… Подайте копе-е-ечку! Пожалуйста, подайте!»

Кто давал копеечку, кто бублик, печенье или конфетку. И все задерживали взгляд на таком прекрасном личике просящей милостыню девочки, которая появлялась на улице каждый божий день.

Динка всю добычу приносила домой, а мама, пьяная и опустившаяся, делила ее в свою пользу: побольше – себе, поменьше – дочери.

– Кушай, кушай, мое солнышко! – пропитым голосом приглашала Динку к столу. – Это ведь твой заработок… Твой, доча-а-а! – и тут же пускала слезу, разламывая тугой бублик на кусочки. – И я возле тебя, малышка, живу… Если б не ты! – и дальнейшая ее мысль повисала в воздухе. Она опять наливала в стакан какую-то жидкость и выпивала до дна, проклиная тут же маленькую дочь: – Чего, дрянь, пялишь глаза? Повылазят скоро…

– Не пей, мамочка! – чуть не плакала Динка. Взяла пустой стакан и отнесла в мойку, а вслед ей кричала мать: – Отродье чертово! Замарашка проклятая! Кормлю тебя… Одеваю… А ты… ты меня не любишь…

– Люблю, мамочка, люблю! Только не пей больше. Я тебе куплю сережки, платье, туфли. Вот только соберу денежку.

– Посуда грязная! – не слушая добрых слов дочери, упрекала мать, пьянея все больше и больше. – Ты ленивая, грязная…

И пока Динка мыла тарелки и стаканы, мать снова набросилась на нее, не зная, в чем еще обвинить свою трудолюбивую дочь.

Чем горше жилось Динке, тем красивее становилась она. Откуда такая красота? Словно лучший живописец потрудился над дивным образом девочки.

Еще целый год Динка кормила себя и свою маму.

Однажды, выпив очередную порцию водки, мама притянула дочь к себе и, осмотрев ее с ног до головы, строго сказала:

– Тебе уже девять лет. Хватит бездельничать! Поедешь к дяде Нестору и будешь ему помогать по дому. И учиться там будешь. Он одинок, болен…

– Не хочу к дяде! Не хочу-у-у! – заплакала Динка, ибо знала его и боялась, как огня. – Я буду, мамочка, с тобою… Я люблю тебя!

– Цыц! – строгий окрик остановил Динку. – Я не могу больше тебя кормить и одевать. Не могу я…

– Я же… я же помогаю тебе, мамочка.

– Цыц! – снова взорвал воздух окрик матери. – Что сказала, то и будет. Не смей перечить мне! Я ведь твоя мать.

– Дядя Нестор злой и плохой. Я не хочу к нему ехать… Мамочка, пожалей меня! Я… я… – и девочка зарыдала.

– Н-ничего-о-о, – еле ворочала языком мама. – Ты там… там… – и уснула, как всегда, за столом, посапывая.

Динка сняла с мамы старую-престарую кофту, поношенные до дыр туфли.

– Мамочка, идем спать, – просила, стараясь поднять ее. – Идем, мама! Я тоже хочу спать. Уже поздно… И луна даже не светит.

Динка, присев у маминых ног, горько плакала.

В окно заглядывала пышная луна и всякий раз думала: почему такая красивая девочка так часто плачет? И почему не мама за ней ухаживает, как это делают во многих окнах, за которыми она наблюдает ежедневно, а сама девочка раздевает маму и укладывает её спать.

Этого луна понять не могла…

2

Через неделю Динка уже были у дяди Нестора.

– Ну-у-у, выросла, похорошела! Давно не видел… – Он рассматривал в упор маленькую родственницу. – Привыкай, красавица, к моему дому. Работы для тебя – непочатый край: убирать, мыть, топить печки. Небось, мама научила трудиться? – Его бас гремел и гремел над поникшей головой девочки. А она, не смея поднять глаза, покорно пролепетала:

– Научила, дядя Нестор! Я все умею делать. Увидите сами.

– Ладная же ты вышла! – оглядывал он девочку со всех сторон. – Ничего не скажешь!

И начались для Динки каторжные дни. С рассвета поднималась, несла в дом уголь и дрова на растопку, растапливала по очереди три печки. Трудно ей было это делать, но смышленая девочка старалась, как могла. Её дядя Нестор был болен.

– Почему картофельные очистки толстые? – стоял в это утро над Динкой знаком вопроса дядя Нестор. – Сколько уходит добра в мусорное ведро? – Он не поленился достать картофельные отходы и ткнул ими Динке прямо в лицо: – Что это? Разве тоньше нельзя чистить? Или глаза твои плохо видят?

– Я, дядя, старалась…

– Теперь буду проверять твою работу каждый день, с утра до вечера. А то лень ещё нападёт. Тогда выгоню домой.

У маленькой девочки застучало сердечко: она поняла, что здесь ее ждут тяжелые дни.

На следующий день Нестор снова выговаривал старательной девочке:

– Почему плохо горят дрова? Топить не умеешь, что ли?

Динка острой палочкой поправила слабо горевшие в печке поленья, боясь поднять на дядю потухшие глаза.

– Они сырые, дядя. Только поэтому плохо горят.