(Не)твоя тайна, или Разбуди мою страсть

Я подошел к девушке и дотронулся до татуировки, очертил ее рисунок, спускаясь пальцами вдоль по телу Вики. Белочка вздрогнула, а я не выдержал и, крепко схватив ее за шею, притянул для поцелуя.

Как же охуенно она пахла. Орехами. Лесными орехами, такими же, как и ее бездонные глаза. Ну точно белка. Уже ни о чем не думая, я закинул ноги девушки себе на талию и пошел с ней к кровати. Врезался плечом в дверной косяк, и Вика, оторвавшись от моих губ, рассмеялась и облизала место удара.

Крышу снесло.

Опрокинул свою добычу на кровать и начал осыпать ее тело поцелуями, сдирал с себя одежду и не мог понять, куда и почему я так торопился.

Обвел языком впадинку пупка, затем поспешил к ребрам и приник губами к цветам на ее теле – вблизи было понятно что это множество переплетенных между собой стволов и нераскрывшихся бутонов. Я понятия не имел, что значило это тату, но оно сводило меня с ума. Я проводил языком по каждому завитку и чувствовал, как дрожу. Это было словно наваждение. Ни разу в жизни ни одну женщину я не хотел настолько, что, казалось, сдохну, если не возьму ее, не войду в нее, не наполню своим семенем, чтобы раз и навсегда пометить, застолбить, присвоить.

– Вот так, раздвинь ножки. Умница.

Викина татуировка заходила ей на лобок лишь одним бутоном с фиолетовыми лепестками и шла дальше, к внутренней стороне бедра.

Безумие.

С одного-единственного тягучего, как шоколадная патока, орехового взгляда.

Настоящее помешательство.

Спустившись до самых краев ее тату, я уже собирался попробовать Викторию на вкус, но она начала хныкать и, вцепившись в мои плечи, а затем и волосы, потянула к себе.

Она была как дикая кошка: обнимала меня, впивалась когтями, царапая мои руки и спину, и целовала так, словно чувствовала то же самое, что и я. В ее жалящих поцелуях ощущалась та же адская потребность освобождения, которая причиняла нам обоим боль.

Когда уже не оставалось никаких сил терпеть, я отстранился и, не отрывая взгляда от ее лица, вошел в нее, сразу на всю длину.

Белочка закатила глаза, потом, и вовсе зажмурившись, громко простонала, я почти полностью вышел из нее и опять с силой толкнулся бедрами, возвращаясь в этот узкий рай. Вика распахнула ресницы, посмотрела на меня своим затуманенным ореховым взглядом и, обхватив ладонями мое лицо, потянула еще ближе к себе. Я хотел поцеловать ее, но Вика не далась, провела языком по моим губам, подбородку, шее и, когда я отдался во власть ее порочного язычка, укусила меня больно за плечо.

Я схватил ее за скулы, отрывая от себя, Вика часто дышала и провоцирующе улыбалась. Поняв ее намек, я провел по ее губам большим пальцем и, засунув его ей в рот, начал двигаться.

Сначала пытался сдерживаться, но, когда она, пососав мой палец и прикусив его зубами, начала играться с ним языком, я не смог. Маниакальное желание разрывало меня, а страсть оказалась всепоглощающей. Я превратился в одичавшего зверя, который не видел ничего и никого, кроме своей добычи.

Быстро и мощно двигаясь в ней, я испытывал первобытный кайф, скручивающий внутренности.

– Прости, прости, – хрипло и запинаясь шептал я.

Извиняясь не за резкие и быстрые толчки, а за то, что мог вот-вот кончить.

– Ты такая… Боже, какая же ты сладкая…

Прикусил ее язык и провел по нему своим. Разрядка была уже на подходе, когда Вика впилась в мой зад ногтями.

– Вет, вет, пожалуйста… ох, да, еще чуть-чуть, пожалуйста.

Да, да. Хорошая моя. Еще.

Я ускорился.

– А-а-а-а… – простонала она мне в губы.

И я, крепко сжав стройные бедра, через несколько резких, ощущавшихся до преступного остро толчков кончил в Вику под звуки ее криков. Как же громко и восхитительно она стонала.

Не сдерживаясь.

Она прижималась ко мне, словно стала второй кожей, а я был счастлив. Я был чертовски счастлив.

Как обнюхавшийся валерьянки кот, сжимал в своих объятиях женщину, до сих пор вздрагивая, терся носом о ее золотые волосы и сам себе завидовал.

Глава 6

9 лет назад

Впервые за долгое время я выспалась. Потянулась, наслаждаясь приятной мышечной болью во всем теле: как же хорошо! Потерлась носом о теплое мужское плечо и чуть не заурчала: мужчина, так изумительно пахнущий, что-то рыкнув, притянул меня к себе, практически распластав на своем теле. Вот тогда-то я и открыла в ужасе глаза. Рука, обнимающая мою поясницу, была намного больше, чем у Антона, а грудь, к которой я сейчас плотно прижималась носом, намного шире.

Господи, Вика, о чем ты думаешь? Набрала побольше воздуха и сосчитала до десяти. Успокоиться, самое главное сейчас – успокоиться. Приподняла голову: Самойлов безмятежно спал, только вот рука его продолжала меня сжимать так, словно я кусок мяса, того самого последнего мяса, который человек съедает перед тем, как стать вегетарианцем.

Вика, куда тебя опять понесло? “Арррр” – мысленно прорычала, потому что не дай бог хоть пискнуть в голос. Мужчина мог проснуться. И тогда случился бы криндец, катаклизм мирового масштаба.

Я сосредоточилась и, прогнувшись в спине, завела обе руки назад. Этот трюк дался мне нелегко, но отцепить мужскую ладонь, которая к тому моменту съехала на мою попу, у меня все же получилось. Следующим уровнем в квесте “покинуть кровать Самойлова” значилось “незаметно слезть с мужчины” – тут я просто быстро соскочила и подсунула ему подушку. Была уверена на сто процентов, что не поможет и все эти подмены с подушками лишь киношный трюк, но мужчина, к моему удивлению, обнял пуховый Вика-заменитель и даже уткнулся в него носом.

Ты же моя зая.

Поймала себя на том, что засмотрелась на Самойлова. Он был таким… Слово, определяющее мою тягу к нему, долго крутилось в голове, пока я рассматривала широкую грудную клетку, накачанные длинные ноги и хмуро сведенные темные брови.

Он был уютным. Если отбросить все то, что бушевало у меня в душе, то, чему я не давала сейчас прорваться и добраться до моей головы. Без всего этого мне было хорошо рядом с Самойловым.

Только вот я уже чувствовала, как волнами на меня накатывало осознание случившегося и отрывками приходила память вчерашнего дня, память последних четырех прожитых лет. И пока та сумасшедшая боль не подкосила меня окончательно, нужно рвать когти и бежать так, чтобы пятки сверкали. Далеко-далеко. Подальше от всех представителей мужского пола.

Последний раз оглянулась на мирно спящего мужчину и пошла на кухню собирать свои вещи.

Настенные электронные часы показывали четыре тридцать утра – вот тебе и выспалась. Я проверила смартфон – заряда почти не было, нужно быстрее сматываться.

На заставе в это время спал даже дежурный, недаром говорят, что основная доля преступлений совершается именно в предрассветные часы. Я поднялась в отведенную нам комнату и, тихо покидав вещи, поспешила за территорию, по вчерашней тропинке на КПП. Сельские должны ехать в город на работу, и мне необходимо уехать с ними.

И лишь когда в девять утра я, стоя на вокзале, держала в руках билет на ближайший поезд, на меня опустилась вся тяжесть произошедшего.

Дура. Какая же дура.

Чем я теперь лучше Антона? Да ничем. Мне было тошно от самой себя – и в то же время мерзко мне не было. Стоило только на мгновение погрузиться в воспоминания о вчерашнем вечере, как мои щеки опаляло жаром, а по телу бегали мурашки.

Самойлов оказался великолепным партнером.

Ведь я передумала, еще стоя возле гаража, и не хотела больше тащить мужчину в постель. Но потом все изменилось в полярную сторону. Я подняла разговоры за жизнь, а Виталий предложил выпить.

Алкоголь – это зло. Кто бы сомневался, уж точно не я. Но пара бокалов виски с колой открыла во мне второе дыхание. Я вспомнила, что женщина. Красивая, молодая женщина, которую обидели, и мне почему-то захотелось доказать всем на свете, что это не я такая, а они такие.

В конце концов, не зря со школы меня дразнили рыжей стервой, нужно же было хоть иногда соответствовать такому достойному званию. Так я думала вчера после виски, разбудившего бурю в моей крови и погасившего пожар моего отчаяния. Сегодня же я сходила с ума оттого, что позволила себе такую выходку.

Я ехала в плацкартном вагоне поезда домой, практически без вещей, и смотрела на уплывающие от меня пейзажи. Вот так просто за своей спиной я оставляла целый пласт своей жизни и не могла понять, хорошо это или плохо.