Пообещай

– Он тебе нравится?

– Не твое дело.

– А что в этом доме мое? Заряжаться? Вытирать пыль, мыть полы, посуду?

– Павл!

– Слушаюсь, госпожа.

Трансформация сопровождалась длинным и укоризненным вздохом.

На нее снова смотрел другой. И поле в квартире изменилось, завибрировало незнакомыми эмоциями. А взгляд такой, какой ее робот никогда не смог бы сымитировать, – удивленный, раздраженный, делано-безразличный. Все потому что где-то очень больно внутри.

Она видела, как стоящий перед ней человек привычно старается защититься от того, что не понимает, боится снова испытать страдания – вероятно, сейчас Эмия ему снится. Или чудится в мыслях, и он не понимает, зачем и почему.

– Привет.

Павл зажал Дарину и рот, и мимику, и движения.

– Помнишь меня?

Во взгляд прокралась дерзкая, но почему-то грустная улыбка – мол, помню, только «что толку?»

– И я тебя помню.

Чужое для него тело, чужие глаза, прикинувшиеся его собственными – Дарин глядел на Эмию словно давным-давно запертый в клетке зверь, чья шерсть давно свалялась. Зверь, который давно отвык от вкусной еды и свободы, покорился судьбе и теперь лежал в дальнем углу, ожидая кончины.

– Не грусти, слышишь?

Она коснулась своими пальцами теплой мужской руки, ободряюще сжала ее.

Павл смог блокировать многое, но все же незнакомый ей доселе запах мужской парфюмированной воды пробрался наверх вместе с аурой. Эмия приблизилась к мужскому лицу и вдохнула запах кожи – другой, человеческий, едва уловимый. Моментально вскруживший ей голову тем, что был другим, запретным здесь.

– Скажи, а я тебе нравлюсь?

Сквозь зрачки мелькнуло раздражение Павла.

А Дарин смотрел на нее иначе – как на торт, который он никогда не попробует и который давным-давно перестал хотеть. Зачем травить душу чувствами, которых не испытать?

– Ты любил когда-нибудь?

Он схлопнулся болью и раздражением – отстань с дурацкими вопросами.

– Хочешь попробовать? – не отставала Эмия. – Хочешь? Вместе?

Никогда она не видела такого взгляда – тоскливого, усталого, совсем на самом деле не злого. Просто Дарин давно перестал верить в чудеса, еще с интерната.

– А хочешь, я приду? – Эмия чувствовала, что не может сглотнуть ком, вставший в горле. – Приду на самом деле?

И вдруг почувствовала, как ее пальцы порывисто сжала мужская рука, – хочу, приходи.

Павл взбрыкнул, как пришпоренный в области паха бык:

– Вот же какой… упертый! А сила воли! Пробился через защиту, руками задвигал! Да меня из-за него пожизненно деактивируют…

Робот стал собой, но его вид отчего-то стал Эмии неприятен.

– Умолкни.

– Я, между прочим,…

– Два часа полного молчания!

Она вдруг приняла решение. Дурацкое, спонтанное и, вероятно, самое глупое за все время пребывания в Божественной ипостаси.

Дарин пробился сквозь чужую защиту… смог.

Он был человеком – диким, неудержимым, спонтанным, не забывшим о том, как это – сильно чего-то хотеть.

А она вдруг поняла, что без длительных дум относительно «за» и «против» променяла вечную жизнь на грядущие тридцать дней неизвестности.

Глава 3

(Kodaline – Autopilot)

Центр трансформации располагался в правом крыле здания Верховного Суда, на который Эфины и смотреть-то лишний раз не рисковали и куда Эмия этим утром шла вприпрыжку.

Всю дорогу вился вокруг нее веселый, пахнущий гвоздикой и сахарной пудрой ветерок, любопытствовал – куда идешь, зачем? Слизывал с лица попутчицы хитрую улыбку – отражался в глазах прозрачной синевой бескрайнего купола.

Через два часа вспыхнет над Белоснежной Башней радуга, и прозвучит по всему Астрею ангельский аккорд, но Эмия его уже не услышит. И Калее придется временно поработать одной. Ничего, ей дадут другую сотрудницу – возможно, следящую за модой, – им будет о чем поговорить…

* * *

– Эфина Эмия Адалани, уверены ли Вы в своем решении о развоплощении из божественной ипостаси и желании приобрести на время тридцати Земных дней ипостась человеческую?

– Уверена.

– Тело: мужское или женское?

– Женское.

– Возраст?

– Двадцать два года.

– Желаемая внешность?

Эмия сошла со светящегося подиума, на котором стояла и подошла к высокому зеркалу.