Асмодей нашего времени

Соломонида Егоровна вошла было, и потомъ вернулась, проговоривъ съ грацiозной улыбкой: pardon, мусье! взяла позабытый на канапе платокъ и вышла.

– Что это такое? сказалъ Софьинъ, оставшись одинъ: мистификацiя или отчаянное безстыдство? Ей-богу, не понимаю.

Онъ задумался на минуту, потомъ поправилъ волосы, взглянулъ въ зеркало и сталъ з?вать по сторонамъ. Наскучивъ этимъ занятiемъ, Софьинъ принялся пересматривать модныя картинки, лежавшiй на стол?.

– Pardon, мусье, сказала Соломонида Егоровна, выходя черезъ н?сколько минутъ: я такъ долго заставила васъ ждать себя.

– Дай-ка, подумалъ Софьинъ, заговорю я съ ней по французски. Можетъ, она на этомъ дiалект? умн?е, ч?мъ на своемъ природномъ. – Вы, сказалъ онъ по французски, оставили меня при самомъ интересномъ занятiи. Пересматривая эти картинки, я удивлялся своенравiю моды, которая такъ любитъ повторять себя.

– Вуй, мусье, отв?чала Соломонида Егоровна, и въ тоже время устремила безпокойный и нетерп?ливый взоръ на боковыя двери.

– Не помню, кто-то зам?тилъ, продолжалъ Софьинъ все на томъ же язык?, что мода сваливаетъ свои изд?лiя въ одну кадушку; наполнивъ ее до верха, она переворачиваетъ кадушку верхъ дномъ, и снова начинаетъ брать старое съ маленькими лишь прибавленiями да перем?нами.

– Да-съ, сказала Соломонида Егоровна по русски и какъ-то напряженно и взволнованно: мы получаемъ это прямо изъ Парижа.

– Что такое? спросилъ Софьинъ тоже по русски.

– Вы говорите о Журнал? Модъ? отв?чала Соломонида Егоровыа, покрасн?въ страшно.

– Да, точно такъ-съ, о журнал?-съ, сказалъ Софьинъ, опустивъ глаза.

– Я, признаться, хорошо ни разслушала васъ. Мои мысли были заняты не такими пустяками… это все д?ти… говорила Соломонида Егоровна, стараясь, сколько можно, поправиться.

– Вотъ теб? и нафранцузилъ! подумалъ Софьинъ. И что за охота болтать, какъ попугай, н?сколько затверженныхъ словъ, обманывая лишь добрыхъ людей? Ну, барыня!..

Дверь отворилась и вошла… но это была не та д?вица, которую Софьинъ вид?лъ на кладбищ?. Вм?сто юнаго, миловиднаго личика, предстало ему одутлое, калмыковатое лицо д?вы, при которой ужь не говоритъ о л?тахъ; вм?сто заст?нчивости и наивности, просв?чивавшихъ въ каждомъ движенiи, въ каждомъ взгляд? юной знакомки Софьина, въ этой съ перваго же раза бросалась въ глаза какая-то бойкость и самоув?ренность. Она вошла см?лой и даже н?сколько гордой поступью, и бросивъ невнимательный взглядъ на гостя, подошла къ Соломонид? Егоровн? и поцаловала ея руку.

– Рекомендую, ma chеre, мусье Софьинъ. Мусье Софьинъ, дочь моя Елена.

Софьинъ поклонился; мадмуазель кивнула ему головой и ус?лась рядомъ съ матерью.

– А Marie? спросила Соломонида Егоровна.

– Од?вается еще, мамаша душечка.

– Вотъ ужь возится-то! Не привыкла еще, знаете, продолжала Соломонида Егоровна, обращаясь къ Софьину, не привыкла къ порядочному туалету. Въ этихъ заведенiяхъ все хорошо, только ужасъ какъ мизерно д?тей содержатъ. Никакого н?тъ вниманiя ни къ званiю, ни къ состоянiю д?вицы.

– Мн? кажется, сказалъ Софьинъ, что такое уравненiе вс?хъ званiи и состоянiй есть одно изъ лучшихъ средствъ образовать характеръ д?вушки.

– Д?вушки, можетъ быть, но не д?вицы, зам?тила, вздернувъ верхнюю губу, m-elle Елена.

– А разв? между этими словами есть какая нибудь разница?

– Я думаю, подхватила Соломонида Егоровна. Д?вица – это значитъ благородная д?вица; а д?вушка – это просто д?вушка, с?нная, горничная.

– Извините, сказалъ улыбаясь Софьинъ; я досел? не зналъ такого тонкаго различiя…

– Отъ того-то, ?дко зам?тила Елена, вы и полагаете, что уравненiе званiй и состоянiй образуетъ характеръ д?вицы.

– Не только полагаю, но даже утверждаю.

– А я, сказала Соломонида Егоровна, утверждаю и докажу вамъ, что это скор?й портитъ, ч?мъ облагороживаетъ характеръ д?вицы. Какая нибудь тамъ дочь выслужившагося чиновника привыкаетъ къ несвойственной ей фамилiарности съ такими изъ своихъ подругъ, которыя выше ея и по званiю и по состоянiю. А д?вица съ значенiемъ становится наряду съ творенiями, которыя потомъ у себя дома ничего не увидятъ богаче ситцеваго платья. Ну, довольно того, что я едва могла отучить мою Мари отъ этихъ упрашиванiй да умаливанiй. Сами посудите, п?тъ, чтобы приказать тамъ какой нибудь горничной просто: принеси молъ или подай проворн?й; н?тъ, надо, видите, прибавить: сд?лай милость, или пожалуста. Да чего, наша Алёнка всегда была Алёнкой, а теперь, по милости моей дочки стала Еленой; говоритъ, что нельзя переиначивать имени, что при крещенiи дано; тудажь филсофствуетъ. Сами посудите, мусье Софьинъ, на что это похоже? Какаяжь будетъ разница между Еленой д?вкой и Еленой барышней? Я хоть и мать, но должна признаться, что у моей институтки дурной тонъ. Да-съ, дурной-съ, прибавила Соломонида Егоровна, подм?тивъ на устахъ гостя неосторожно мелькнувшую улыбку, дурной, ув?ряю васъ. А гд? он? его набираются? Въ заведенiяхъ этихъ, – гд?жь больше? Елена моя воспитывалась дома, а могу сказать, что понимаетъ себя во сто разъ лучше какой нибудь тамъ вашей институтки.

Елена поц?ловала руку доброй матери; а Софьинъ, наклонивъ голову, переминалъ края своей шляпы.

– Вы были въ Петербург?? ни съ того, ни съ сего отозвалась Елена.

– Былъ, отв?чалъ Софьинъ, поднявъ голову.

– Давно?

– Давно.

– Значитъ, ваши св?д?нiя о Петербург? absolument отстали отъ современности?

– Можетъ быть.

– Comment?

– Я говорю: можетъ быть.

– Вы любите музыку?

– Къ несчастiю.

– Почему же, къ несчастiю?

– Потому что у насъ въ город? играютъ много, а слушать нечего.

Софьинъ, какъ легко можно зам?тить, былъ въ прескверномъ расположенiи духа.

– Вы злы, какъ я вижу, сказала Елена.

– По невол? будешь золъ, когда озлобятъ! сказалъ Софьинъ какъ-то отрывисто, но потомъ, какбы спохватившись, онъ прибавилъ: я говорю о зд?шнихъ артисткахъ. Всякая старается словно оглушить васъ безпардонной колотней; вс? копируютъ Листа, какъ будто этотъ фортопьянный волтижеръ можетъ быть для кого нибудь образцомъ. Ни одна не посов?туется съ изящнымъ вкусомъ; ни одна не поговоритъ съ своимъ сердцемъ. Трудности выполненiя, хаотическая б?готня звуковъ – вотъ все, что вы увидите у лучшихъ нашихъ пiанистокъ!.. Извините однакожь, я слишкомъ вдался въ меломанiю. Это одна изъ моихъ слабостей, прибавилъ Софьинъ улыбнувшись.

– И очень прiятная слабость, подхватила Елена.

– А вотъ, заговорила Соломонида Егоровна, станете бывать у насъ почаще, такъ услышите мою Елену. Она брала уроки у лучшихъ петербургскихъ артистовъ, и могу похвалиться, что играетъ такъ, какъ зд?сь и не слышали никогда.

– Ахъ, maman, vous me flattez, сказала Елена, ц?луя руку н?жной матери. Но при такомъ строгомъ критик?, какъ мусье Софьинъ, я играть ни за что не стану.

– Что вы это говорите, ma chеre. Вы играли при значительныхъ артистахъ, я т? отъ васъ были въ восторг?,– какъ же посл? этого…

– А слышали вы, перебила Елена, monsieur Софьинъ, какъ поетъ Марiо?

– Н?тъ, не слышалъ.

– Это божественно! это очаровательно! Посл? него никого нельзя слушать.