Асмодей нашего времени

– Отъ того, сказалъ iерей Божiй, и голосъ его сд?лался грозенъ, – отъ того, что вы отравили ея временное счастье; отъ того, что вы заразили ее такой бол?знiю, которой не вылечить бы мн? никогда, еслибъ не благодать Божiя. При ея лишь всесильномъ д?йствiя, открылась растл?нная вами душа страдалицы къ святымъ ут?шенiямъ в?ры и надежды на небесныя об?тованiя… Боже милостивый! Что было бы съ нею, еслибы она осталась при томъ отчаянiи, въ которое вы ввергли ее вашими богопротивными правилами и неосторожными внушенiями… Валерiанъ Ильичъ! Не обижайтесь моимъ дерзновенiемъ; я говорю не отъ себя, но отъ имени Того, Кому служу и Кого вы не хотите знать. Придетъ пора, когда Онъ Самъ скажется вамъ… но да сохранятъ васъ силы небесныя отъ страшнаго суда Божiя!..

На глазахъ служителя олтаря заблистали искреннiя слезы сокрушенiя о погибающемъ. Marie, рыдала. Пустовцевъ бросилъ гн?вный взглядъ на священника и наклонялся къ жен?.

– Валерiанъ, Валерiанъ, сквозь рыданiя шептала страдалица. Опомнись, покайся!

– Ужь поздо!.. отв?чалъ съ страшной улыбкой отступникъ.

– Никогда не поздо! отозвался священникъ. Богъ….

– Оставьте, отецъ святой, ваши назиданiя! гн?вно перебилъ Пустовцевъ. Он? мн? не нужны. Я лучше васъ знаю, во что мн? в?рить и чего над?яться. Разсказывайте ваши бредни глупымъ суев?рамъ. Можетъ быть, вы спасете ихъ этимъ отъ общей участи всего земнаго. Оставьте жь меня и д?лайте свое д?ло!

И демонъ-соблазнитель вышелъ изъ спальни умиравшей своей жертвы….

Въ ночь эту не стало Marie. Успокоенная, примиренная съ небомъ, она тихо отошла въ ту страну, гд? н?тъ ни печали, ни бол?зни, ни воздыханiя….

Возмутительно-страшно было отчаянiе Пустовцева. Отказавшись отъ ут?шенiй религiи, увидавъ разрушенiе мечтательнаго своего счастiя, вс?ми покинутый и оставленный, онъ заперся въ своемъ кабинет?, предоставивъ прислуг? посл?днiя попеченiя объ усопшей. Только тогда, когда шумная толпа окружила домъ, въ ожиданiи выноса т?ла, вышелъ онъ изъ кабинета – бл?дный и мрачный.

– Яко отецъ мой и мати моя остависта мя, Господь же воспрiять мя, читалъ псаломщикъ м?рнымъ, протяжнымъ голосомъ.

– Замолчи! крикнулъ Пустовцевъ. Вс? предстоявшiе вздрогнули. Онъ приблизился къ гробу, вм?щавшему въ себ? бренные останки его жертвы, окинулъ презрительнымъ взглядомъ святыню, принесенную изъ храма Божiя въ домъ плача и рыданiй, и медленно пошелъ во внутреннiя комнаты, давъ знакъ начинать посл?днюю церемонiю.

Не было недостатка въ любопытныхъ, провожавшихъ гробъ страдалицы; не было недостатка и въ слезахъ поздняго сожал?нiя. Люди плакали, какъ крокодилы, надъ убитой ими жертвой….

Процессiя приближалась къ кладбищу. Звучное и грустное п?нiе хора далеко разносилось по окрестности, и будничные труженики бросали свои занятiя и опрометью б?жали въ улицу, гд? представлялся предметъ ихъ праздному любопытству.

У самаго подъ?зда къ кладбищу стоялъ дорожный экипажъ; онъ медленно отъ?халъ въ сторону, зам?тивъ приближенiе печальной колесницы. Снявъ шапку, приподнялся кучеръ на козлахъ и сталъ набожно креститься. Гробъ внесли въ ограду. У часовни Надежды Софьиной стоялъ какой-то господинъ, од?тый по дорожному. Онъ только что кончилъ молитву, и на глазахъ его еще не высохли слезы тихой христiанской грусти и теплаго чувства. Про?зжiй повернулся и спросилъ проходившаго мимо гробокопателя: кого это хоронятъ?

– Пустовцеву-съ, – барыню, отв?чалъ гробокопатель, проворно удаляясь.

Про?зжiй задрожалъ; об?ими руками оперся онъ о холодную ст?ну часовни, и слезы ручьемъ полились изъ необсохшихъ еще глазъ его.

Это былъ Софьинъ.

Вдругъ по всей толп? электрическою искрой проб?жало какое-то смятенiе.

– Что такое? спрашивали одни.

– Застр?лился, отв?чали другiе.

– Кто?

– Пустовцевъ.

И устрашенная толпа разошлась съ кладбища, и никто не пошелъ въ домъ, покинутый страдалицей и заклейменный самоубiйствомъ отступника.

На другой же день къ ночи вид?ли б?лый, сосновый гробъ, вывозимый за городъ полицейскими служителями, въ сопровожденiи квартальнаго, да двухъ какихъ-то бабъ и полупьянаго инвалида, безпечно разсуждавшихъ о произшедшемъ. Прохожiе останавливались на минуту, но не видя ни кр?ста, ни иконы, удалялись, не сказавъ даже покойнику "царствiя небеснаго". А въ модной ресторацiи, мимо которой везли б?лый сосновый гробъ, раздавался громкiй, но нев?рный голосъ Племянничкова, расп?вавшаго во все горло: "вотъ развалины т?! На нихъ печать проклятья; на нихъ отягот?лъ правдивый гн?въ Небесъ!"

Конецъ.