Асмодей нашего времени

– Не я отказываюсь, маменька, а отъ меня отказались.

– И, полно! Чего ты смотришь на отца? В?дь онъ всегда такой на первыхъ порахъ, а посл? уходится, и все пойдетъ хорошо.

– В?рю, только не со мною. Мн? ужь не видать его ласкъ, мн? ужь….

И снова зарыдала отринутая дочь. Соломонида Егоровна ут?шала ее, какъ ум?ла: но и не Marie зам?тила бы во всякомъ слов? матери нев?рность и непрочность уб?жденiй.

– Не надолго я съ вами, маменька, сказала Marie посл? продолжительнаго молчанiя.

– Чтожь д?лать-то, другъ мой? Нельзя же откладывать, когда все уже готово.

– Прi?дете ли вы проводить меня?

– Да разв? ты сбираешься куда?

– Сбираюсь, маменька, и въ дальнюю-дальнюю дорогу. Вы видите, въ какомъ я положенiи: но не видите, что тоска изгрызла уже мое сердце, что съ развязкой моего стыда я развяжусь и съ жизнiю… Маменька! Поминайте…. меня… въ молитвахъ вашихъ! Скоро, скоро не будетъ меня на этомъ св?т?!

Соломонида Егоровна рыдала. Сердце матери бол?зненно соглашалось съ пророческими словами дочери…

– Богъ милостивъ, Маша; все пройдетъ, говорила она, сама искренно не в?ря словамъ своимъ. Ты будешь жива, здорова, и къ намъ еще прi?дешь.

– Н?тъ, маменька, не прi?ду. Я знаю, что у меня чахотка. Но не то меня мучитъ, милая маменька! Смерть мн? не страшна; я даже съ радостiю встр?чу ее… но Валерiанъ – Валерiанъ, – вотъ кто не даетъ мн? умереть покойно! онъ сталъ такъ мраченъ, что въ иную пору и я боюсь подойти къ нему. Знаете ли, что онъ сд?лалъ недавно? Мн? прислали изъ Кiева кипарисную икону Богоматери съ святыми угодниками; я оставила ее въ кабинет? Валерiана. Приходитъ онъ съ должности; я встр?тила его, и мы пошли вм?ст? въ его половину. – Ч?мъ это пахнетъ? спросилъ онъ. Я указала на икону…. Ахъ, маменька!.. съ какимъ не челов?ческимъ остервененiемъ бросился онъ къ столу!.. Икона уже была у порога, разбитая въ дребезги….. Боже мой, Боже мой! Погибъ, погибъ онъ безъ меня!…

Такъ говорила страдалица, забывая саму себя и думая только о томъ, кто погубилъ ее…. Н?тъ, друзья мои, сердце любящей женщины выше всего прекраснаго въ мiр?!..

Пустовцевъ, д?йствительно, сталъ ужасенъ. Ни им?я в?ры, – этой главн?йшей опоры нашего бытiя, этого покойнаго возглавiя, на которомъ улегается утомленная думами голова страдальца; не им?я надежды, – этого якоря, безъ котораго погибъ бы корабль нашей жизни; не им?я любви, возвышающей земное до небеснаго, Пустовцевъ оставленъ былъ самому себ?, своей гордости и мнимой непреклонности характера. Страшное одиночество! Оно и на земл? отторгаетъ челов?ка отъ подобныхъ ему; что жь на неб?, гд? живетъ в?чная любовь, гд? весь мiръ надзв?здный держится согласiемъ и гармонiей!..

Пустовцевъ, упрашиваемый женою, согласился наконецъ, за день до отъ?зда своихъ родныхъ, проститься съ ними: но какъ на б?ду, онъ попалъ къ нимъ именно въ то время, когда у Онисима Сергеевича только что кончилась жаркая перепалка съ Жоржемъ. Оно бы и ничего, да Соломонида Егоровна подлила масла въ огонь. Желая оправдать сколько нибудь свое возлюбленное чадо, она возразила, что напрасно Онисимъ Сергеевичъ попрекаетъ Жорженьку дурными обществами, что непозволительныхъ связей онъ не им?етъ и им?ть не можетъ, потому что это дурно, не хорошо, о чемъ, конечно, не разъ слышалъ онъ и отъ "ихняго Валерiана." Это-то только и не доставало, чтобъ разразиться р?зкими выходками на счетъ Пустовцева. И Онисимъ Сергеевичъ, какъ говорится, выписалъ жен? всю правду-матку о зят?, и пор?шилъ т?мъ, что онъ знать его не хочетъ.

Въ эту-то самую минуту доложили о Пустовцев?; а надо знать, что, со времени свадьбы, онъ ни разу не заглянулъ къ своимъ, ни однажды не промолвилъ слова съ Онисимомъ Сергеевичемъ, что впрочемъ и неудивительно, посл? изв?стнаго объясненiя еще съ будущимъ тогда зятемъ. Онисимъ Сергеевичъ хот?лъ было и въ этотъ разъ улизнуть въ кабинетъ, но было уже поздо. Пустовцевъ входилъ въ залу.

– Здравствуйте, сказалъ онъ.

Онисимъ Сергеичъ безотв?тно с?лъ въ любимое свое кресло и потупилъ голову.

– Жоржъ! небрежно сказалъ Пустовцевъ, садясь на канапе и доставая папироску. Подай мн? огня!

Жоржъ зажегъ спичку и съ улыбкой подалъ ее Пустовцеву.

– Пошелъ вонъ, негодяй! гн?вно сказалъ Неб?да.

Жоржъ, взглянувъ значительно на шурина, засм?ялся и вышелъ.

– Такъ вы, сказалъ Пустовцевъ, думаете завтра я вы?хать?

– Завтра, отв?чала Соломонида Егоровна, робко поглядывая на мужа.

– Скоренько, сказалъ Пустовцевъ, пуская кольцами дымокъ.

– Ч?мъ скор?й, т?мъ лучше, р?зко проговорилъ Неб?да.

– За ч?мъ же такъ торопиться?

– За т?мъ, чтобъ не дали мн? посреди улицы оплеухи! сказалъ Онисимъ Сергеевичъ, дрожа отъ гн?ва.

– Ахъ, Онисимъ! сказала Соломонида Егоровна. Какъ теб? не стыдно говорить это!

– А что ты думаешь, баба? отв?чалъ онъ съ злой иронiей. Можетъ, и въ самомъ д?л?, стыдно. У насъ, слава Богу, зятекъ есть; заступится, въ случа? обиды; на дуэль вызоветъ.

Пустовцевъ уронилъ папироску.

– Вы недурно острите, – сказалъ онъ, презрительно улыбнувшись.

– Да, у васъ научился, грубо отв?чалъ Неб?да.

– Однакожь мы порядкомъ ребячимся, сказалъ Пустовцевъ съ принужденной улыбкой.

– Можетъ быть.

– Я пришелъ къ вамъ проститься.

– Ну, и прощайте.

– Скажитежь, какъ мы разстаемся?

– Очень просто: я ?ду, а вы тутъ остаетесь.

– И только?

– Не больше.

– Жаль!

– Мало ли чего! Иному есть и больше что пожал?ть, да не приходится. У иного, батюшка, сердце кровью обливается, да показать людямъ стыдно, засм?ютъ; у иного отняли великое сокровище, что синь-порохъ въ глазу, да пожаловаться некому, да, некому! Иного… да что толковать! Баста, аминь!

И Онисимъ Сергеевичъ еще ниже наклонилъ голову.

– Ваше сокровище, кажется, не въ дурныхъ рукахъ, протяжно сказалъ Пустовцевъ.

– Да, скоро будетъ въ хорошихъ, а теперь покам?стъ въ дурныхъ, отв?чалъ Неб?да, поднявшись съ кресла и направляясь въ кабинетъ.

– Жена! крикнулъ онъ въ дверяхъ.

Соломонида Егоровна посп?шно пошла къ мужу, и Пустовцевъ остался одинъ.

Мрачно гляд?лъ онъ съ минуту на закрывшiяся предъ нимъ двери кабинета; стиснутыя губы и сдвинутыя брови его выражали гн?въ и досаду; яркiй румянецъ, проступившiй на бл?дныхъ и впалыхъ щекахъ его, обнаруживалъ безсильную злобу. Постоявъ немного, онъ громко засм?ялся, схватилъ шляпу, смялъ ее въ рукахъ и выб?жалъ изъ дому.

– Проклятъ часъ, когда я…