Асмодей нашего времени

Самъ Пустовцевъ испугался. Онъ торопливо бросился къ графину, и не нашедши стакана, намочилъ водою свой платокъ и проворно приложилъ его къ воспаленной голов? Онисима Сергеича. Неб?да вздохнулъ всей грудью, и быстро выхвативъ изъ рукъ Пустовцева графинъ, сталъ прямо изъ него глотать воду.

– Дайте мн? лечь, сказалъ онъ потомъ слабымъ голосомъ, и облокотясь на руку Пустовцева, перешелъ на широкое канапе, и ринулся на него всемъ корпусомъ.

Въ эту минуту въ зал? послышался страшный, пронзительный вопль, и что-то рухнуло на полъ. Пустовцевъ насторожилъ ухо; тамъ поднялась б?готня. Черезъ минуту раздался другой вопль… Онисимъ Сергеемчъ глухо простоналъ и впалъ въ безчувствiе.

Не зная, что начать, Пустовцевъ бросился къ двери, ведущей въ залу; дверь была заперта. Сильной рукой рванулъ онъ ее, и об? половинки съ шумомъ разпахнулись. Что же увид?лъ онъ?… На полу, съ разбитымъ до крови скуломъ, лежала безчувственная Marie, и только прерывистое дыханiе показывало присутствiе въ ней жизни. Бросивъ шляпу и оттолкнувъ прислугу, Пустовцевъ схватилъ на руки б?дную д?вушку и понесъ въ гостиную. Онъ бережно сложилъ свою ношу на мягкое канапе, и стоя на кол?няхъ, старался привести Marie въ чувство всемъ, что подавала ему растерявшаяся прислуга. Но старанiя его не такъ были усп?шны, какъ старанiя Елены, которая хлопотала около матери; Соломонида Егоровна поднялась, и опираясь на руку дочери, вошла въ гостиную. Видъ безчувственной Marie, окруженной попеченiями Пустовцева, едва не сд?лался причиною вторичнаго обморока мадамъ Неб?ды. Къ счастiю, этого не посл?довало, и Соломонида Егоровна сама начала отдавать приказанiя, нужныя въ такомъ случа?.

– Идите, сказалъ Пустовцевъ Соломонид? Егоровн?, къ Онисиму Сергеевичу, но старайтесь быть какъ можно покойн?е, – иначе, все погибло!

Испуганная, она забыла всю слабость, оставшуюся отъ обморока, и посп?шно пошла въ кабинетъ мужа, оставивъ Marie попеченiямъ Пустовцева и Елены. Дыханiе Marie становилось ровн?е.

– Елена Онисимовна, сказалъ Пустовцевъ по французски, прикажите прислуг? выдти вонъ. Мы должны остаться одни прошу васъ!

Елена сд?лала знакъ, и прислуга медленно и осторожно вышла изъ гостиной.

– Затворите плотн?е двери въ людскую и въ прихожую, продолжалъ Пустовцевъ.

Елена взглянула на него вопросительно.

– Затворите, говорю вамъ прошепталъ онъ нетерп?ливо.

Невольно повинуясь властному тону, Елена посп?шила исполнить требованiе Пустовцева.

Между т?мъ Marie начинала приходить въ себя. Она открыла глаза; но св?тъ, ударившiй прямо, заставилъ ее опять закрыть ихъ.

– Переставьте лампу на тотъ столъ! сказалъ Пустовцевъ Елен?, держа руку Marie.

Елена повиновалась.

– Кто зд?сь? слабо проговорила Marie.

– Я, Валерiанъ, другъ твой.

Несчастная д?вушка взглянула испуганными очами, и порывисто поднявшись на диван?, судорожно вырвала руку изъ рукъ Пустовцева.

И Пустовцевъ….. Пустовцевъ… заплакалъ… Голова его упала на край дивана; глухiя, но сильныя всхлипыванiя колебали страдальческое ложе его жертвы…

Marie съ недов?рчивостью и изумленiемъ гляд?ла на Пустовцева, на этого гордаго, непреклоннаго челов?ка. Онъ – всегда кощунственно см?явшiйся надъ всякимъ выраженiемъ внутренней боли челов?ка, онъ – презрительно называвшiй горькую слезу каплею пота, проступающаго изъ поръ глазныхъ; онъ – ни разу не погрустившiй надъ горемъ челов?ка, и всегда готовый гордо встр?тить находящую б?ду, – онъ плачетъ!.. Съ какимъ-то д?тскимъ любопытствомъ Marie протянула руку къ голов? Пустовцева, и старалась приподнять ее, какбы желая ув?риться въ истин? скорби своего обольстителя и насладиться его слезами. Пустовцевъ схватилъ эту такъ знакомую ему руку, прижалъ ее къ пылающимъ устамъ своимъ обливая жгучими слезами. Грудь Marie волновалась сильн?е предняго.

– Marie, сказалъ Пустовцевъ, простишь ли ты меня?

Она опять отдернула руку отъ устъ его.

– Marie! не проклинай хоть меня! Я преступникъ, но я у ногъ твоихъ: я виноватъ, но в?дь любовь моя безумная привела меня къ тому. О, Marie, Marie! вспомни, и ты в?дь меня любила!

Б?дная д?вушка упала на подушку и залилась слезами.

– Я не выйду отсюда, пока ты не назовешь меня т?мъ сладкимъ именемъ, которое такъ часто слышалъ я изъ устъ твоихъ!.. Marie! Всю жизнь мою, вс? думы мои отсел? я посвящу теб?, и честь моя порукою, что я сд?лаю тебя счастливою!

– Надолго ли? какъ громъ, раздался надъ годовой Пустовцева голосъ Онисима Сергеевича, который незам?тно вошелъ въ гостиную съ рыдающей женой.

– На всю в?чность! вскричалъ Пустовцевъ подъ влiянiемъ восторженнаго чувства.

– Ха, ха, ха, ха! Не велика же ваша в?чность, если мы будемъ считать ее днями! сказалъ Неб?да, стоявшiй ровно и какъ будто выросшiй въ одну минуту.

– И мгновенiе счастья искупаетъ иногда годы страда"iй отв?вчадъ Пустовцевъ, гордо смотря въ глаза Неб?д?.

– А если и мгновенье это отравлено бол?знiю неизлечимой?

– Любовь моя будетъ самымъ ц?лительнымъ лекарствомъ для вашей дочери.

– Вижу, батюшка, какъ оно ц?лительно! Уйди, Елена, сказалъ Онисимъ Сергеевичъ кротко: теб? стыдно быть тутъ. Уйди, другъ мой!

Елена, рыдая, вышла.

– Упреки въ сторону, Онисимъ Сергеевичъ, сказалъ Пустовцевъ, они ни къ чему не поведутъ. Что сд?лано, того ужь не воротишь. Зд?сь, передъ вами, я винюсь въ преступленiи, и клянусь заслужить, если не любовь вашу, то по крайней м?р? прощенiе себ?. Честь вашей дочери давно уже принадлежитъ мн?; отъ васъ я прошу только руки ея, я ув?ренъ, что вы не откажете мн?, хоть бы для того лишь, чтобъ покрыть безчестiе имени, драгоц?ннаго и мн? и вамъ… Соломонида Егоровна! обращаюсь къ вамъ, какъ къ матери….

– Ахъ, чтожь я могу сказать? едва проговорила, рыдая обезчещенная мать.

– Ничего! твердо произнесъ Онисимъ Сергеевичъ. По д?ламъ вору и мука! Мы, мы, матушка, одни съ тобой виноваты! Пустили волка….

– Папенька, подите ко мн?! громко и какъ-то р?шительно сказала Marie.

Неб?да подошелъ къ ней колеблющимися шагами. Marie наклонила его къ себ? и сказала что-то на ухо. Онисимъ Сергеевичъ ухватился за столъ и задрожалъ. Marie упала на подушку и закрыла себ? лицо руками.

– Боже! сказалъ наконецъ Онисимъ Сергеевичъ. Вижу, вижу карающую десницу Твою!.. Валерiанъ Ильичъ, вы поступили подло, безчестно… но не мн? судить васъ. Есть Богъ отмститель злаго коварства и всякой неправды! Онъ воздаетъ вамъ за то горе, которымъ облили вы всю мою душу! Онъ заплатитъ вамъ за тотъ стыдъ, которымъ покрыли вы с?дины мои! Она, – и отецъ указалъ на поруганную дочь, – она отдалась вамъ, не спросясь меня; возьмите жь ее, тоже не спрашиваясь меня! Когда въ преступной душ? вашей скоплялся гнусный замыселъ, вы не просили моего благословенiя, ибо преступнаго и гнуснаго не благословляютъ; не просите жь и теперь, ибо не поднимется рука моя благословить преступниковъ!..

Marie вскрикнула. Соломонида Егоровна бросилась къ ней со спиртомъ. Неб?да продолжалъ твердо и невозмутимо:

– Я удержу языкъ мой отъ проклятiя… оно пало бы на меня, глупаго и виновнаго отца! Но не будетъ вамъ счастья, ибо вы хот?ли пользоваться имъ воровски; не будетъ вамъ долгол?тiя, ибо вы не уважили с?динъ отца и преклонныхъ л?тъ матери! Валерiанъ Ильичъ!.. Вы тайно отъ меня вошли въ родство со мною, и заставили старика со стыдомъ признать это родство; вы зять мой, но никогда не будете моимъ сыномъ! слово мое в?рно. Кончайте жь теперь то, что начали! Мое тутъ д?ло сторона. Прощайте!

И Онисимъ Сергеевичъ быстро вышелъ изъ гостиной. Захлопнувъ за собой двери кабинета, онъ два раза повернулъ ключъ въ замк?, оставивъ другiя д?йствующiя лица доигрывать эту грустную драму… Пора однакожь и предъ вами, читатель мой, спустить занав?съ; развязка слишкомъ очевидна, чтобы досказывать ее до конца. Слава Богу еще, что при этихъ сценахъ не было Жорженьки, а то, право, не знаю, какъ выдержали бы роли свои главные персонажи этой драмы. Юный питомецъ Пустовцева и Чикарскаго прi?халъ поздо на извозчик? препьяный-пьяный, что впрочемъ на этотъ разъ было довольно кстати, потому что устранилась неизб?жная надобность посвящать его въ эту минуту въ семейныя тайны.

На тойже нед?л? начались приготовленiя къ свадьб?. Онисимъ Сергеевичъ р?шительно не выходилъ никуда и не вм?шивался ни во что. Онъ вс?ми м?рами изб?галъ даже встр?чи съ Пустовцевымъ, и обычныя прив?тствiя знакомыхъ раздражали его страшно. Ни жилая служить баснею ц?лаго города, Неб?да немедленно подалъ въ отставку, и съ нетерп?нiемъ сталъ ожидать минуты, когда позволено ему будетъ выбраться изъ омута сплетней, толковъ и злословiя, которые кишмя кишели чорными гномами въ самой атмосфер?, его окружавшей. Онисимъ Сергеевичъ, на время свадьбы, у?халъ въ им?нiе, состоявшее подъ его опекою. Тихо и скромно отпраздновали бракосочетанiи Marie съ Пустовцевымъ въ одной ближайшей къ городу деревн?, и молодые супруги начали свои медовые м?сяцы, уже отравленные горькой полынью…

Въ непродолжительномъ времени на воротахъ квартиры Неб?ды проходящiе читали сл?дующую надпись: "сей домъ прадаеца и взаймы адаетца, а о цене спрасить у хозяина.". Онисимъ Сергеевичъ, получилъ отставку, немедленно вы?халъ изъ города, гд? такъ поносно осм?яна была его нич?мъ ни запятнанная честь и доброе имя.

Грустно и печально было его разставанье съ дочерью, въ которой онъ когда-то души не слышалъ. Въ посл?днiя минуты прощанья уже готово было сорваться съ устъ его слово примиренiя, уже онъ протянулъ было отцовскiя объятiя къ преступной дочери: но раздавшiйся подъ окнами громкiй см?хъ какихъ-то молодыхъ людей снова олед?нилъ сердце оскорбленнаго отца. Онъ отвернулся отъ Marie и произнесъ какъ-то напряженно: "Богъ тебя да помилуетъ! Живите, какъ знаете!"

О отошла отверженная дочь отъ любившаго ее отца….. Села она, б?дная, одна-одинешенька, и залилась горькими слезами. Соломонида Егоровна, вся расплаканная, подошла къ отринутой, и обвивъ рукою шею дочери, другою разглаживала густые волосы, успокоивая ее н?жными словами.

– Ахъ, маменька, маменька, говорила сквозь рыданiя б?дная Marie, в?дь я сирота уже!

– Богъ съ тобою, другъ мой! Мы еще живы; отъ чегожь ты сирота?

– Вы не мои.

– Какъ теб?, Маша, не гр?хъ отказываться отъ насъ!