Медведев. Это, мама, в Америке их делают из военных вездеходов. Очень дорогие.
Маша. При нём бы хоть о нём не говорили. Видите же – не любит.
Медведев. Любит, не любит… женский разговор… (встаёт) Я в туалет.
Полина Андреевна. В жёлтый иди.
Медведев (на ходу). Знаю.
Медведев выходит в левую дверь.
Маша. Надоел он мне – сил нет! Раньше хоть заботливый был, внимательный, а как машину купили – ничего ему, кроме своих «Жигулей» не надо, только с ней и возится.
Полина Андреевна. Так ведь не новую взяли.
Маша. Где ему новую… Рылом не вышел.
Полина Андреевна. Говорила тебе – не спеши за него! Сейчас бы, может, Костя тебя заметил, а? Ты вон, после родов, даже расцвела – ей Богу, похорошела!
Маша. Мам, какие роды, если б я замуж не вышла?! Ты прям как скажешь…
Полина Андреевна. Так ведь болит за тебя душа!
Маша. Таких, как я… у таких, как он, сто штук – после каждого концерта. Да и получше меня найдутся. Уж будь спокойна – он своего не упустит.
Полина Андреевна. Да откуда ты-то знаешь?
Маша. Мам, ну ты как ребёнок! Взрослые же все люди.
Полина Андреевна. А я всё же надеюсь, что будет у тебя и счастье, и любовь.
Маша. Много у тебя любви с отцом-то было? И ничего – живёте себе не хуже других. А про Костю я уже и забывать начала. Как он уехал. Как замуж вышла…
Полина Андреевна. И тебе… ухать бы вам отсюда. Полегче бы стало.
Маша (после паузы). Ты прям как в воду глядишь. Так уж и быть – скажу… Семёна в Чирково завучем приглашают. Там и жить можно при школе, две комнаты есть – директорская квартира, у директора-то свой дом. В декабре переедем, к третьей четверти. И до матери ему будет недалеко – тридцать километров всего, да по шоссе.
Полина Андреевна. Вот и хорошо, вот и отлично! У нас только будешь реже бывать…
Маша. А сейчас что – часто? … Ничего, налажу жизнь! Был у меня с Доренко давний разговор, до свадьбы ещё – правильно он мне мозги вправлял про семейную жизнь. Главное – нюни не распускать!
Полина Андреевна. Ты его слушайся, он тебе плохого не посоветует!
Маша. Своим умом пора жить… А его я теперь почти и не вижу.
Слева со стороны Костиной комнаты раздаётся грустная и мелодичная гитарная музыка.
Полина Андреевна. Надо же как – ведь нигде не учился. Иной раз играет – прямо за душу берёт.
Маша. И никто в него не верил – даже Пётр Николаевич… и эта Ниночка его… тоже.
Полина Андреевна. Пётр-то Николаевич запрещает Костин театр разобрать – стоит на самом ходу, уж сколько раз Илья хотел. Надеется, что Костя ему всё же покажет тот спектакль до конца – про Буратино.
Маша. А что Костя?
Полина Андреевна. Ни в какую. Сам Петр Николаевич просит – а он всё равно, наотрез. А ведь души в нём не чает. Ближе-то нет никого… Не мать же.
Тихая певучая музыка в Костиной комнате сменяется очень громкой (с эффектами искажения звука и перегрузки усилителей).
Маша. А вот такой музыкой он зарабатывает.
Полина Андреевна. Страсть!
Маша. У меня его диски есть. Такой-то музыки у там немного. В основном что-то вроде рэпа.
Полина Андреевна. Это как в спектакле?
Маша. Другая, но всё равно рэп. Тебе не объяснить.
Полина Андреевна. Я больше советскую музыку люблю. Магомаев мне нравился, Ротару.
Маша. Кто погромче пел…
Через правую дверь входит Медведев; обернувшись, он широко распахивает дверь и в комнату (на управляемом джойстиком инвалидном кресле с электромотором) въезжает Соркин, следом входит Доренко.
Соркин останавливает своё кресло поближе к камину, Медведев садятся возле Маши, Доренко остаётся на ногах, время от времени похаживая по комнате.
Соркин. Поля, они уже Марьино проезжают – шла бы стол накрывать, пора.
Полина Андреевна. Успею. Только с кухни всё принести
Соркин. Вот и принеси. И вино надо расставить.
Полина Андреевна (неспешно вставая). Любите Вы, Пётр Николаевич, суматошничать.
Полина Андреевна выходит в правую дверь, вслед за ней и Маша.
Маша. Мам, я помогу.
Соркин (вслед Полине Андреевне). И салфеток я на столе не заметил – вечно забываешь!
Доренко (подойдя к окну). Ну и погодка!
Медведев. Сейчас ещё поутих ветер, а я когда ехал вдоль берега, волны были метра по полтора, не меньше, и брызги несло до самой дороги.
Соркин. Это вы не имели удовольствия попасть под тропический ливень! Вот там да – дождь несёт горизонтально, да и не дождь, а как из миллиона брандспойтов, пять-десять метров – и ничего не видно, громы, молнии, сущий ад – и страшно, и почему-то весело!
Доренко (покачиваясь на ногах и глядя в окно). Ну, у нас-то весёлого мало. А дождь-то кончается.