Таинственное исчезновение Агаты Кристобаль

Жила она в маленьком, обветшалом домике раннего викторианского стиля, утопающего в ухоженных цветах. Тут были пышные георгины и гиацинты, утонченные маргаритки и бледно-желтые гортензии, нежные пионы, воздушные хризантемы, и, конечно же, царственные розы разных цветов и оттенков. А под укрытием стеклянной теплицы цвели в горшочках экзотические орхидеи из тропических стран, в которых она никогда не была, но всю жизнь только мечтала туда попасть…

Как было выше упомянуто, покладистая старушка являлась почетным председателем садоводческого общества. В прежние годы, на конкурсном фестивале цветов, её активный голос имел решающее значение в выборе победителя соревнования. А ныне ей осталась только эта формальная должность и достойное уважение в память её покойного мужа, доброго деревенского викария.

В то самое утро, когда солнышко играло своими лучами на листьях плюща, вьющегося вдоль восточной стены пасторального домика, и чёрных туч еще не было в помине, Агата проводила Гильяма на прогулку и сварила себе кофе. Она имела укоренившуюся привычку пить крепкий напиток в саду, в окружении своих питомцев и, вдыхая их смешанный аромат, предаваться воспоминаниям о своём босоногом детстве, когда в юной головке не было системных различий и установок, а было целостное единение с вещественным миром, полным невидимых духов и чудесного многообразия. Пусть она выросла в долинах Уэльса, все равно и в этих дивных местах кто-то развился ребёнком и неотвратимо взрослел, расставаясь навсегда со своим суматошным, но таким волшебным прошлым. И ради чего? Ради вступления во взрослую жизнь, наглядно изобилующей повсеместным страданием, интригами, завистью и неизбежной смертью?..

В этот ранний час, сидя в кресле, она закрыла глаза, ощущая себя маленькой девочкой, мечтающей оказаться в сказочной стране, где все любят и уважают друг друга и где никто никого и никогда не обижает…

Низко летающие стрижи, оглашающие окрестность прерывистым свистом, и заметное потемнение от неожиданно сгустившихся туч, привели её в чувства. Надвигалась гроза, и озябшая Агата, укутавшись в плед, покинула кресло. В доме было одиноко и прохладно. Решив с пользой переждать непогоду, она взяла с комода альбом с фотографиями, присела на сплющенные подушки дивана и стала внимательно рассматривать, как в первый раз, старые выцветшие снимки, где она была молодой и счастливой.

Муха Фелисия сидела на абажуре лампы и пучила глаза на фотокарточки в тысячном раскладе. Поминутно вздрагивая от вспышек и громыханий за окном, Агата слушала шелестящий шум водных потоков, и оживляла в памяти зафиксированные фотокамерой прошлые события. За этим монотонным занятием, она не заметила, как задремала.

Как и любая старушка, Агата имела, за отсутствием близких подруг, легкомысленную приятельницу, с которой можно было запросто поболтать о всяких умонастроениях и тайных делишках деревенской жизни. Такова была Бернардина, дама средних лет, жена сельского врача и судмедэксперта Кольриджа. Разница в возрасте не мешала женщинам находить общие темы, исходя из собственных интересов, и притом умело маневрировать и сохранять дистанцию в межличностных отношениях.

Полгода назад, у Бернардины пропало бабушкино жемчужное ожерелье и она вся извелась, плача в рукава Агаты и жалуясь на коварство и несправедливость жестокого мира. Она даже привлекла полицию. Инспектор Сильвестр Уэбб, молодой человек, отдаленно похожий на Оскара Уайльда, быстро распутал это дело. Семейная реликвия завалилась в щель ящика комода. Оказалось, эта нелепая оказия случилась в день общественного приёма у ленд-лорда Хамфри Кавендиш, в честь юбилея супружеского союза с леди Беатрис, которую старый эсквайр ласково звал Трикси. Прийдя со званного раута, пьяная Бернардина не помнила, как разоблачилась и легла в постель. А неделю спустя, желая почистить помутневшие перлы, обнаружила пропажу. И кого только она не обвиняла. Даже подумала, грешным делом, на непогрешимую Агату, хотя та и навещала ее два раза! В результате безосновательных подозрений, уже после нахождения ожерелья, Бернардине стало стыдно и неудобно перед людьми и она зачастила к вдове викария, задабривая её различными, пустяковыми подарками в виде ненужных безделушек, которыми полон дом, а расставаться с ними жалко.

В этот день, после обеденного ленча, когда ливень закончился, супруга доктора вновь заявилась к Агате, чтобы поболтать и в последний раз загладить вину за свои грязные мысли. Незваная гостья требовательно позвонила в колокольчик. Хозяйка дома очнулась от дремы, с трудом поднялась с дивана, уронив на ковер фотоальбом, и пошла открывать дверь. Откровенно говоря, ей надоели частые визиты Бернардины, с её неумолкаемым щебетом о блеске чужого богатства и о том, как бы ей хотелось попасть в Голливуд, на оскароносную номинацию, и блеснуть там своей шикарной бижутерией, внешне не отличимой от настоящих сокровищ, и утереть нос заносчивым звездам кино.

– Привет, подружка!– сказала Агата, принимая очередной презент.– Симпатичная чашечка с блюдцем! Как говаривал мой святой муж о нравах прихожан, – на тебе боже, что мне негоже…

– Да, уж, скопилось, не знаешь куда девать, а дарить приятно!– нисколько не смутившись, произнесла заклятая подруга. Она привыкла к откровениям Агаты, прочно вышколенной викарием с помощью десяти заповедей и прочих нравоучительных цитат из Святого Писания.

Так как на улице было еще сыро, они расположились в гостиной, за ломберным столиком, у камина. Агата заварила жасминовый чай и выложила недоеденный бисквит с клубничным джемом. Муха Фелисия тоже угостилась ванильной крошкой. Гостья заметила валявшийся на ковре, возле дивана, альбом с фотографиями и иронично заметила:

– Освежаешь в памяти викторианскую эпоху?

– Нет, просто любовалась собой,– пояснила Агата, убирая альбом в ящик комода. Разговор не клеился. Бернардина молча пила ароматный напиток, с виноватыми ужимками подергивая плечами, а затем восхищенно выпалила:

– Ты представляешь, Хряк по имени Барлоу, ну, тот, кого недавно выкрал бродяга, с целью выкупа, может извлекать какие-то там корни, да еще в квадрате! Для меня умножение и деление – запредельные математические действия, а он извлекает, да извлекает! Не правда ли, какой он умница?

– Ну и что! Мой Гильям прочёл всего Шекспира и знает назубок все его сонеты,– невозмутимо изрекла Агата. Тогда Бернардина, скривив свой пухлый ротик, сказала:

– Ужасная буря была, я чуть не сошла с ума!

– На Бермудских островах, подруга, бывает и хуже!

– Не знаю, я там не была, конечно, но сегодняшний ураган чуть не сорвал нашу крышу и не унес в небо бедного Джорджа. Он прочищал каминную трубу, она что-то дымит, невозможно находиться в доме…

– Милая, вызвали бы настоящего трубочиста, он все-таки профессионал, а не какой-то там дилетант с дипломом врача!

Агата не любила, когда люди занимались не своим делом, подвергая себя и окружающих опасности. Обучился на врача, будь добр – лечи, и не суйся, куда тебя не просят.

– Мой Джордж на все руки мастер!

– Он, что, сторукий великан Эгион? Или Шива?

– Нет, он доктор!– слегка озадачилась Бернардина.– Пациенты его любят и у него отличные рекомендации. Думаю, через годик-другой переедим в Лондон!..

– Вот так новость, подруга!– удивилась Агата.– Там, что, не хватает трубочистов?!

– Скажешь тоже!– оскорбилась уязвленная Бернардина и, поджав губки, спохватилась.– Ой, мне, кажется, пора!

Она резко встала, вспугнув муху Фелисию, и удалилась с высоко поднятой головой.

– Прости за камуфлет, милая!– сказала ей в спину Агата.– Ты же знаешь, я что думаю, то и говорю…

Но гордая гостья даже не обернулась и, по пути к припаркованной машине, так задрала свой курносый носик, что споткнулась об гусака Патрика, вразвалочку гулявшего по дорожке, вдоль заборчика.

– Чуть не убили!– проворчал тот сердито.– Под ноги надо смотреть, леди!

– Нечего под ноги кидаться, самоубийца!– парировала дама, вся внутри клокоча от плохого настроения.

Подглядывая в окно, Агата усмехнулась и задернула штору. Теперь Бернардина не скоро появится, подумала старушка и пошла дальше отлеживать бока на любимом диване покойного викария. Но вскоре ей наскучило смотреть в потолок и наблюдать на абажуре муху Фелисию. Налив в лейку воды, она зашаркала тапочками, через кухню во дворик, к маленькой оранжереи, где в горшках цвели нежные орхидеи.

Сама теплица, на удивление, ни капельки не пострадала, за исключением одного стеклышка на самом верху, и то, оно треснуло и протекало ещё до урагана. Мурлыкая под нос детскую песенку про Мэри и барашка, Агата напоила тропические растения и обстоятельно прополола их от нахальных сорняков. Утомившись стоять, она вернулась в дом, села в плетеное кресло-качалку, немного покачалась, припоминая своё далекое детство, как с отцом и матерью прогуливалась по хрустящему вереску и вдыхала его упоительный терпкий запах, а потом задремала, совсем как ребёнок после неугомонного баловства. Погружаясь в сон, старая женщина интуитивно ощутила на себе чей-то пристальный взгляд из окна. Сквозь смеженные веки, она увидела там зыбкий образ маленького существа с заостренными ушками. Он был очень похож на знакомого эльфа…

Агата вспомнила, что однажды, ещё маленькой девочкой, она случайно заплутала в лесу и на лужайке, освещённой вечерней луной, увидела хоровод эльфов. Хрупкие создания порхали, как бабочки и хохотали до слез. Увидев её, они упорхнули в лес, кроме одного эльфа. Он спокойно смотрел на неё и улыбался. Потом он подлетел к ней и сказал, что ждал её. "Откуда ты меня знаешь?"– спросила она. "Мы многое знаем про души маленьких деток, но не со всеми встречаемся,"– ответил он. Они помолчали и эльф произнёс:– "Когда-то ты тоже была эльфом и я с тобой дружил. Тебя звали Олли, а меня – Эгдон. Но случилась беда, ты погибла в лесном пожаре и воплотилась в человеческое дитя…" Она сказала:– "Странно это слышать, ведь я ничего не помню…" "Ну и не надо,– молвил эльф.– Когда-нибудь, в твой последний час, я приду за тобой и уведу в родное племя. Ты снова станешь эльфом…" За коротким разговором, который казался вечностью, она не заметила, как они подошли к окраине деревни. Он сказал:– "Ну, вот и все…"– и тоже упорхнул обратно в лес…

"Неужели он пришел? В последний час? Какая глупость…"– подумала старая и мудрая Агата, но сил и желания отогнать от себя ночное наваждение у неё не осталось и она расслабленно окунулась в сновидение.

Глава 3. Дельный совет служителя юстиции.

Как и задумал, Элджернон нагрянул к отставному судье Филу ван Троппу. Он позвонил в звонок с переливчатой трелью. Дверь открыла смуглолицая Лакшми, по фамилии Раджпураминдравара секретарша, ключница, сиделка и служанка в одном лице. Она была родом из индуистской семьи, эмигрировавшей из Пакистана, и совсем не помнила свою родину, поскольку покинула ее в два года. В Англии она получила образование, а вместе с ним и многопрофильную работу.

– Судья занят!– сказала она с брезгливой гримасой.

– Но мне очень надо!– взмолился Элджернон, поглядывая украдкой на часы.

– Судья просил его не тревожить!– упорствовала Лакшми, с недовольством посматривая на раннего посетителя.

– А вы передайте, что это вопрос жизни и смерти!– уничижено посетовал охотник. Она ушла и через минуту вернулась.

– Судья смилостивился и велел вас впустить,– изрекла равнодушно молодая секретарша и повела челобитчика прямо в кабинет. Скроив жалостливое лицо, охотник подошел на полусогнутых ногах к высокому столу, за которым восседал в судейской мантии судья, и изложил претензию в адрес неуступчивого Гильяма. В заключение устного иска, он потребовал справедливого суда.

Фил ван Тропп, притом, что был сведущим законником, с давних пор страдал лёгкой формой помешательства, не опасной для здоровья окружающих, но по настоятельной рекомендации доктора Кольриджа, – "здравомыслящему человеку следовало быть с ним начеку". Иных одежд, кроме судейской мантии, Фил ван Тропп не признавал и даже спал в ней, чтоб на случай Страшного Суда занять место по левую руку от Спасителя.

Терпеливо выслушав жалобные стенания истца, он оторвался от подписания смертного приговора двадцать третьему жителю деревушки, отложил перо, снял с головы кудельковый парик и уж потом громко рассмеялся. Повеселившись от души и утерев старческие слезы умиления, судья сказал:

– Дорогуша, вместо того, чтобы гоняться за кроликом с мыслью о будущем праздничном ужине, лучше бы переключился на сокровище Генри Моргана. Кролик наверняка в курсе, где спрятана старинная карта. Нужно только поймать его и, как следует, умело выпытать. Разумеется, без всяких следов насилия. Этого делать категорически нельзя, ни-ни-ни! Я вижу у вас ружьё! Оно стреляет?

– Чего-чего?– переспросил, тугой на ухо, охотник.

– Я говорю, ружьё стреляет!?– нервно повторил Фил ван Тропп, не скрывая раздражения.

– А-а-а! Сегодня вышло две осечки,– пожаловался Элджернон.

– Это хорошо, дорогуша!– великодушно произнёс судья.– Имейте в виду: никакой крови! Только нежненько скрутить ручки и плеточкой, и плеточкой по мягким местам! Уверяю, он всю правду выложит, как на исповеди! Вы попробуйте! Вам понравится!

– Обязательно попробую!– заверил судью охотник, покусывая ус и думая, что старик нынче совсем не похож на себя. И родинка на щеке, размером с пенс, откуда-то объявилась…