Рождение нации

– Я бы хотел знать, что во мне от славянина, и желательно от какого племени, потому что по другой линии я скорее всего мещеряк,– счел нужным уточнить свой интерес Михаил.

Профессор же, похоже, его уже не слышал. Он не отрывая глаз от лица Михаила, изредка переводя взгляд на его фигуру, производил какие-то определенные мыслительные «исследования». Затем он словно вернулся в реальность и, сняв очки, с полминуты провел в неком «контрольном» раздумье, после чего изрек:

– Как вы сами понимаете, точный ответ на ваш вопрос может дать только лабораторная экспертиза по игрек хромосоме для прослеживания ваших корней по отцовской линии и митохондриальной ДНК по материнской. Но если судить с антропологической точки зрения, в вас скорее прослеживаются характерные черты кривичей, нежели вятичей, со славянской стороны. Во-первых, форма лица, она у вас явно удлиненная, а не округлая, то есть вытянутая снизу вверх, а не в ширину. В то же время цвет глаз у вас голубой, явный финно-угорский признак. Вы предпологаете, что скорее всего ваши дальние предки были мещеряками?…– Возможно, хотя голубоглазостью в основном отличалось племя мурома. Пойдем дальше… Вы худощавы но довольно высоки… Какой у вас рост?

– Сто восемьдесят два сантиметра,– с готовностью отвечал Михаил.

– Это тоже говорит скорее за кривичей, они в росте превосходили вятичей, не говоря уж о финно-уграх. Зато финно-угры как правило были коренастее, крупнокостнее, кроме эрзи, пожалуй. Оттого при смешении высоких кривичей и коренастых муромчанок, появились такие богатыри как тот же Илья Муромец. Ваша худощавость тоже говорит за кривичей. Ведь вятичи уже с восьмого века, значительно раньше кривичей начали мешаться с финно-уграми, потому и ростом они стали пониже, и лицами пошире. Это кстати утверждает и Алексеева, что вятичи были в основном невысоки,– продолжил свои обоснования профессор.

– Извините, Алексей Никитич, я бы хотел уточнить одну деталь насчет коренастости. Это что же получается, что физически древние финно-угры были сильнее славян?– сделал из слов собеседника и свой вывод Михаил.

– Однозначно это утверждать нельзя. В любом народе найдутся как физически сильные, так и не очень сильные люди. Но если брать некий средний уровень, то вполне возможно так оно и было. За то говорят и исторические факты. Из трех воспетых в былинах, но существовавших на самом деле древнерусских богатырей все происходили именно из мест, где имело место активное смешение славянского и финно-угорского населения. Илья Муромец, несомненно, имел в своих жилах кровь племени мурома, а Алеша-попович, он из Ростова Великого родом, это место первоначального расселения племени меря, куда также пришли кривичи в девятом-десятом веках. Ну, а Добыня Никитич рязанский, где шло смешение вятичей с мокшей и эрзей. Правда здесь надо учитывать и такой немаловажный факт как особенности физических качеств. Ведь одни могут, например, поднимать большие тяжести, а другие быстрее бегать и выше прыгать. Это в значительной степени зависит от телосложения, которое может быть присуще тому или иному народу, племени. Например, на севере Европы люди в среднем более рослые, чем на юге. И это имеет свои наследственные корни с древности. Причем случается, что народы, находящиеся в самом близком по всем параметрам родстве могут иметь совершенно разные типы телосложения. Наиболее яркий пример уже не раз упоминаемые мной эрзяне. Они, как правило, стройные, мелко-костные, светловолосые. Наверняка знаменитые чемпионы по спортивной ходьбе из Мордовии Каниськина и Борчин эрзяне, они оба как раз этакие худощавые и беловолосые. Эрзяне вообще любят говорить, что они не мордва, дескать, это мокша мордва, потому что у них морды широкие и волосы темнее, а женщины вообще, как правило, очень широкие, как лицом, так и телом. Со стороны вроде бы смешно это слышать, но как говориться дыма без огня не бывает. Каким-то удивительным образом почему-то именно эрзяне сумели сохранить в окружении не слишком-то блондинистых народов удивительную белокурость. И в средние века они на западе с вятичами граничили, а с востока вообще с тюркоязычными волжскими булгарами, потом на смену булгарам пришли татары, тоже черноволосые. А у мокши соотношение черноволосых и светловолосых примерно такое же как у русских по-ровну, а в основном средний переходный тип от светлорусого к темнорусому. У вас же волосы пожалуй скорее светлорусые, чем темнорусые. Это тоже скорее признак кривичей. Как я уже говорил, кривичи в результате совместного проживания с балтами еще до того как встретились с финно-уграми стали волосом светлее вятичей,– профессор явно увлекся и говорил словно читал лекцию.

Но Михаил вдруг перевел разговор в несколько иное русло:

– Алексей Никитич, у меня уже давно назрел вопрос, и вот сейчас я его вспомнил. Как вы объясните широко известную поговорку: «какого русского не потри татарин получится»?

– На ваш вопрос опять же исчерпывающий ответ дает лишь все тот же генетический анализ. Сколько в русских этой самой пресловутой татарской крови? Причем монголо-татар надо подразделять, это не одно и тоже. Монголы носители одних ген, а тюрки, которые составляли большую часть армии Батыя, совсем других. В той же рекомендованной мною вам книге Балановских «Русский генофонд на русской равнине» есть эти данные. А теперь прикиньте сами, могли ли татары в тринадцатом веке придя в Восточную Европу сильно разбавить уже сложившийся генофонд местного населения, который до того формировался в течении не менее четырех веков. Могли ли татары за два – два с половиной столетия далеко не полновластного владычества над русскими княжествами сделать то же, что сделали за четыре-пять веков славяне и финно-угры, слиться в одну полноценную нацию?– профессор многозначительно умолк, вновь ожидая реакции студента.

– Не знаю… конечно не в такой степени, но все же свою, так сказать лепту, они, видимо, внесли,– опять неуверенно предположил Михаил.

– Да какая там лепта – мизер. Ведь за время так называемого татаро-монгольского ига, татары и русские фактически не сливались. Были набеги, разовые насилия, от которых большинство населения просто уходило, прятались в лесах и пережидали там пока татары уйдут. Разве от этого могло родиться столь же многочисленное смешанное потомство, что и от продолжительного проживания по соседству, когда налаживаются прочные как экономические, так и житейские связи? К тому же, как вам известно, татары не всю русскую землю прошли даже во время нашествия Батыя. Они разорили только восточные княжества, а до Новгорода и Пскова так и не дошли. Ну, взяли они ряд городов, разово изнасиловали там женщин, что не успели убежать. Но большинство населения в ту пору было сельское, жило в деревнях. А деревни располагались и в таких дебрях, куда не добраться. А до которых доходили, народ-то не ждал, по тем же лесам и разбегался. Леса не степь, здесь верхом не поездишь, людей особо арканом не половишь. Так вот, по дебрям пошатавшись бестолку, где для лошадей корма нет, татары так или иначи были вынуждены вскоре в свою степь возвращаться. Другое дело, когда столетиями рядом живешь, например, рядом деревня кривичей и деревня мещеряков, или мерян. За четыре столетия такого проживания все так перемешается, переболтается, что нет уже ни кривичей, ни мещеряков, ни мерян, а есть одни русские,– профессор широко улыбнулся, как бы говоря, что спорить здесь не о чем и вроде бы невзначай бросил взгляд на часы.– Ну, а в дальнейшем взаимному слиянию русских и татар очень сильно препятствовали разные религии принятые обоими народами. У славян и финно-угров этого препятствия не было и нет, и те и те стали православными,– «увесисто» заключил профессор.

– Ну, а все-таки этот татарский… или тюркский ген… какой его процент в генофонде современных русских?– упорно хотел выяснить степень «верности» старой поговорки Михаил.

– Я могу оперировать официальными данными, опубликованными в книге Балановских. Не со всеми из них я согласен, ибо у меня имеются и другие данные из неофициальных источников, и они несколько отличаются, но что касается процента тюркских ген в нашем генофонде он во всех источниках одинаков и здесь я полностью согласен с Балановскими… Он равен всего пяти процентам.

Михаил удивленно расширил глаза, никак не ожидая насколько неверна поговорка про «потертых русских» и что-то хотел спросить, но профессор в свою очередь недвусмысленным движением руки удержал его и продолжил говорить сам:

– Миша, чтобы сразу снять все вытекающие из этой цифры вопросы, ответить на которые я сегодня никак уже не успею, есть смысл озвучить общий процентный состав генофонда русского народа, по данным приведенным Балановскими. По опубликованным ими данным ген свойственных славянам по игрек хромосоме, передающейся только по мужской линии от отца к сыну, это так называемая гаплогруппа R1а – сорок семь процентов от общего генофонда. Аналогичная гаплогруппа свойственная финно-угорским и балтским народам N2 и N3 – двадцать два процента, остальные…

– Минуточку, Алексей Никитич, не так быстро,– просящее перебил Михаил.– Мне надо это переварить… Так что же получается славянских ген у нас и половины нет, а финно-угорских и до четверти не дотягивает?… Ладно, считаем сорок семь плюс двадцать два это шестьдесят девять и плюс пять тюркских, всего семьдесят четыре процента. Не понял, а чьи же тогда остальные двадцать шесть?– эмоциональный интерес буквально переполнял Алексея.

Профессор рассмеялся:

– Вы прямо как счетовод. Неужто вы думаете, что кроме славянских, финно-угорских и тюркских ген в русском генофонде больше ничего нет? В любом народе столько всего намешано, и наш генофонд ничем не лучше и не хуже любого другого. Значительный процент, не менее десяти в русском генофонде имеют так называемые балканские гены, пришедшие к нам из Византии вместе с иконописцами, строителями храмов, первыми священнослужителями. И эти гены только совсем недавно научно выявили и их, как видите, не так уж мало, во всяком случае, куда больше чем тюркских. И не забывайте это процент только по мужской линии, по женской митохондриалной ДНК славянский субстрат намного ниже, не дотягивает и до сорока процентов, а фино-угорский больше, примерно тридцать процентов

В коридоре возник шум. Это закончилась очередная «пара» в тех группах вечерников, у которых в эту субботу по расписанию значилось четыре «пары» занятий.

– Учтите Миша, те цифры, что я вам озвучил это не прогноз и не оценка, а результат многолетних научных исследований, в которых аккумулированы данные собранные у коренного русского населения от Архангельской области на севере до Кубани на юге. Я не утверждаю, что все подсчитали абсолютно точно. Ведь выборки в различных местах были неравнозначны. Но, в общем и целом с учетом допустимых погрешностей на них вполне можно опираться. Кстати, в итогах тех исследований прослеживается вполне прогнозируемая тенденция: процент различных составляющих генофонда с севера на юг меняется. Как не трудно догадаться на севере финно-угорская составляющая больше, на юге меньше. Ну, а те проценты, что я вам только что озвучил, где-то соответствуют центральному региону, то есть междуречью Оки и Волги. А, например, в той же архангельской области у коренного русского населения процент славянских и финно-угорских ген одинаков по тридцать пять – сорок процентов. Оттого и люди там более светловолосые чем на юге…

И профессор и студент настолько увлеклись, что вроде бы и о времени забыли. Михаил в тему, что называется, погрузился с головой, а профессору импонировал его интерес к тому, что и его интересовало более всего в жизни.

– Алексей Никитич, у меня еще возник вопрос. Вот те же кривичи, они ведь в девятом веке по развитию опережали вятичей. С вятичами все ясно, они просто силой внедрялись на земли тех же мещеряков, голяди, эрзи, мокши. Недаром у них была этакая бандитская слава, вплоть до одиннадцатого века. Об этом даже в былинах упоминается. Я где-то читал, что отрицательный былинный персонаж Соловей-разбойник, на самом деле был не то князь вятичей, не то атаман разбойничьей шайки тех же вятичей. Но кривичи, что-то не верится, что они просто так уступили варягам волок у того же Гнездова и сломя голову побежали на восток в леса, в болота. Вот вы говорите, что именно кривичи заселили довольно обширные территории, земли мери, муромы и частично мещеры где-то в девятом-десятом веках. Неужто, так сильно их прижали варяги?– Михаил уже имел свое суждение на данный счет, но все же хотел знать мнение профессора.

– Вы правы, без более чем веских причин вряд ли бы кривичи стали столь массово осуществлять колонизацию земель, лежащих к востоку от их первоначального места расселения. Кривичи, как и вятичи и новгородские словене к середине девятого века создали своего рода племенной союз. Во главе каждого удельного племени стоял свой князь, и он был волен принимать решения к выгоде именно своего племени, не очень оглядываясь на остальных кривичей. С момента призвания Рюрика и последовавшего затем усиления варягов, обложения данью с их стороны отдельные племенные князья избежать не могли. И когда ту дань становилось платить невмоготу, то они были вынуждены сниматься с обжитого места и уходить на восток, прятаться в непроходимых лесах. Вот это первая причина, которую мы уже установили, по которой новгородцы и восточные кривичи, уходя от варягов, стали заселять земли сопредельных финно-угорских народов. У вятичей же, как вы уже знаете, в девятом веке сложилась несколько иная ситуация. По всей видимости зависимость от хазар у вятичей была не столь сильной как у кривичей от варягов, но и они стремились избежать ее и тоже уходили на восток в леса, имея основной целью грабеж эрзян, мокши и мещеряков, таким образом облегчая себе задачу выплаты дани хазарам… Но имелась и вторая весьма немаловажная причина, прежде всего для кривичей, как преимущественно земледельческого племени. Это истощение обрабатываемых ими земель. После того как варяги фактически лишили многих племенных кривичских князей доходов от сбора пошлин с проезжавших купцов, именно земледелие стало основной статьей доходов этих племен и падение плодородия почвы очень сильно сказывалось на их благосостоянии. Земледелие тогда велось подсечным способом: сообща вырубали лесной участок, корчевали пни, годные деревья шли на строительство, а остальные сжигались. Земля прогревалась и удобрялась золой. Потом лет десять-пятнадцать такая земля давала хорошие урожаи, но постепенно истощалась. Еще и по этой причине шли кривичи на восток, на новые места. Такое переселение могло происходить и стихийно, но думаю, чаще переселялись по велению племенного князя,– профессор замолчал, ожидая реплик студента.

Михаил чуть поразмыслил, согласно кивнул головой:

– Так… понятно. А как вы думаете, кривичи мирно или не совсем так вот заселяли земли лесных жителей? Они же, наверняка, захватывали их угодья, где они охотились, мед собирали, а тут все корчуют, сжигают, засевают. Я вот в интернете встречал взаимоисключающие версии. На одном сайте рисуют просто благостную картину, что лесные аборигены чуть ли не хлебом солью встречали славян. На других так же безапелляционно утверждают, что славяне огнем и мечом покоряли финно-угорское население, насильно его ассимилируя, обращали в рабство или просто уничтожали.

– Миша как всегда в запале спорящие субъекты ударяются в крайности. Мой вам совет, всегда держитесь золотой середины. Конечно, никакой хлеб-соли быть не могло, но и поголовного уничтожения тоже. О том, прежде всего, свидетельствует генетический анализ современных русских. Сами посудите, если бы меряне, мещеряки, мурома и прочие финно-угорские народы беспощадно уничтожались, не было бы тех финно-угорских ген в нашем генетическом коде. Нет, как я уже говорил, кривичи и те же мещеряки, меряне и мурома очень долго сожительствовали, привыкали друг к другу. Тут главную роль по-моему сыграло то, что финно-угры в основном миролюбивы и терпеливы. Славяне, конечно, были более пассионарны, но не нетерпимы. Оттого и получился такой вот сплав миролюбия, долготерпения с буйностью, стремлению к перемени мест, движению. В то же время эта финно-угорская терпеливость с одной стороны помогала переносить всевозможные тяготы, терпеть и несправедливость. Все это позволило русскому народу за несколько столетий преодолеть много тысяч километров, растечься на огромном пространстве, дойти до Тихого океана, выйти в космос. Терпели при этом и нужду, голод, и во все времена сравнительно низкое качество жизни,– лицо профессора приняло при последних словах нечто вроде мессианской удовлетворенности.

– А такие черты, как склонность к пьянству, это у нас наверное тоже от финно-угров?– задав столь банальный вопрос, Михаил не дал возможности профессору продолжить пребывание в своем «мессианстве», ибо вернул его на реальную «почву».

– Да, пожалуй, ведь и современные финны, несмотря на весь свой благоприобретенный западноевропейский лоск сильно подвержены этой напасти. А вот те же западные и южные славяне, никогда не мешавшиеся с финно-уграми, от такой зависимости не очень страдают. Ну не все же положительные качества русскому народу получать по материнской линии: миролюбие, терпеливость, физическую силу и отрицательные присутствуют – это тяга к спиртному. Думаю по этому поводу нечего посыпать голову пеплом, у других народов тоже немало специфических отрицательных черт и ничего, они их даже за достоинства умудряются выдавать. Кстати, многие знаменитые люди, которых мы считаем чистокровными русскими, на самом деле имеют финно-угорское происхождение. Помните, мы с вами говорили о боксере Маскаеве? А великая певица Русланова по отцу эрзянка, Василий Шукшин мокшанин, Чапаев опять эрзянин,– явно встал на защиту финно-угров профессор.

– Надо же, Шукшин – мокшанин… никогда бы не подумал,– Михаил недоверчиво покачал головой, но не стал зацикливаться на услышанном, ибо его очень интересовало нечто другое.– И еще вопрос Алексей Никитич. Ведь граница колонизации земель мещеряков между вятичами и кривичами проходила где-то в районе современной Московской области. Интересно, как это они договаривались о разделе сфер влияния, или на этой почве меж ними доходило до военных столкновений?– Михаил хотел уточнить в чью «сферу влияния» в девятом веке попали его родные места.

– О, да вы «копаете» глубоко и конкретно,– профессор заулыбался с хитрецой.– Не знаю чем тут я вам смогу помочь. Разве что предположить, что кривичи с вятичами встречались тут неоднократно на незримой границе меж ними где-то с середины девятого века. Как вы правильно предположили кривичи в развитии опережали вятичей. Те все же слишком удалились на восток и как бы оторвались от культурной и экономической оси восточных славян того времени, коей являлся все тот же торговый путь «Из Варяг в Греки». А кривичи хоть и теснимые варягами, но на этом пути довольно долго «сидели» и все передовые веяния как из Западной Европы, та и из Византии до них доходили куда быстрее. Потому кривичи и могли предложить тем же мещерякам, мерянам и муроме куда больше всевозможных экономических и житейских новшеств, чем вятичи. Думаю, еще и по этой причине продвижение на восток кривичей носило куда более мирный характер, чем вятичей. Кривичи к тому времени, когда пришли на земли финно-угоров, владели более совершенными технологиями возделывания земли, изготовления орудий труда, бытовых предметов. Что касается границы меж сферами влияния. Имеется и на этот счет довольно аргументированное предположение. Скорее всего, та граница проходила как раз в районе современной Москвы. А вот были ли меж ними столкновения? Не знаю. До сих пор наша историческая наука конкретно не занималась ни кривичами, ни вятичами, ни тем более мещеряками. Пока что жизнь этих народов, наших пращуров в основном скрыта под толщей веков. Все это до сих пор поле непаханое для нового поколения ученых. Дерзайте Михаил, учитесь, становитесь ученым и добывайте, доказывайте истину. У вас, как мне кажется, может получиться. Только ни в коем случае не бросайте учебу, как бы тяжело вам не пришлось. Я почему вас предостерегаю, потому что именно вечерники чаще всего не могут доучиться до конца… Ох время-то уже…– профессор поглядел на часы.– Засиделись мы с вами, но, надеюсь, время прошло не напрасно. Искренне рад был в очередной раз с вами побеседовать. Если еще будут вопросы милости прошу,– профессор засобирался.– Лучше всего вот также в субботу, когда у меня первые две пары и больше занятий нет… Всего хорошего… извините мне надо бежать…

В этот день Михаил как никогда поздно приехал к своим родителям и по дороге два часа сидя в электричке мысленно многократно «перелопачивал» разговор с профессором.

Вторая половина девятого века, побережье озера Воймега через пятнадцать лет

после набега кривичей.

Князь Кову зябко кутался в шубу из бобровых шкур, глядя на огонь в очаге. Несколько последних лет он неотвратимо ощущал, как уходят его силы. Он мерз даже знойным летним днем, а по вечерам, когда с озера тянуло сырой прохладой, тем более. Князь осознавал, что приближается его кончина и надо определиться с преемником. Иначе после его смерти возможны неопределенность, смута, и в жизни его племени тогда не будет ни мира, ни лада. Да плохо когда у князя нет прямых наследников, и вообще семьи как таковой…

После гибели жены во время набега кривичей, князь долго мучился осознанием своей собственной вины, тем что позволил себя обмануть, не разгадал, не понял, что вражеская дружина разделилась и часть ее скрытно, ведомая предателем, ушла разорять его племенное селище. Если бы догадался… Если бы догадался, то наверняка со свими воинами коротким путем вышел бы к Воймеге раньше кривичей и отразил нападение. Мещерские боги леса, воды, неба… уберегли большую часть женщин и детей его племени, они сумели убежать и спрятаться в лесу или за озером. Но те же боги жестоко наказали его лично за непростительную для главы племени ошибку – его собственная жена погибла, а дочь попала в плен к кривичам. Несколько лет сразу после набега, Кову пытался выкупить Воймегу, и вроде бы на то имелась немалая надежда. Князь Всеслав даже торговался с послами мещерского князя. Но потом, как отрезало, послов Кову в городище Всеслава вообще перестали принимать, и вот уже больше десяти лет никаких контактов меж ними не было. Видимо Воймегу кривичи кому-то продали с большой выгодой, и им стало не с руки встречаться с мещеряками. Кову слышал, что особенно дорого платят за светловолосых и белотелых девочек и женщин восточные купцы, чтобы перепродать их своим владыкам.

При мысли о наиболее вероятной судьбе дочери сердце старого князя кровью обливалось. Но что он мог? Ничего. Даже отомстить не мог. Напасть на городище Всеслава? Дружина Всеслава лучше вооружена и главное, занимается только ратным делом, не сеет, не пашет и всегда готова к сражению. У Кову нет такой дружины. К тому же кривичи куда дружнее мещеряков. Случись чего, на помощь Всеславу тут же прислали бы своих дружинников другие племенные князья. Кову же мог рассчитывать только на свое племя. Другие мещерские племена, что обитали южнее на берегах Оки, и бедны, и малочисленны из-за регулярных грабительских набегов вятичей. Из тех племен, от бедности и постоянной опасности к Кову каждый год бежали тамошние мещеряки, и одиночки, и целыми семьями. Долго Кову лелеял мечту отомстить кривичам во время их очередного набега на его земли. Казалось, после той удачи их аппетит должен был возрости. Вот тогда он уже не станет играть в прятки, заманит в непроходимое болото и всех в нем утопит, а кто не утонет, погибнет от мещерских стрел, мечей и рогатин. Но и этой мечте неутешного князя не суждено было сбыться. Кривичи, казалось, вообще позабыли о существовании Кову и его племени. За все эти пятнадцать лет с их стороны не было не то, что набега, кривичи вообще в мещерские леса не совались.

Все это, прежде всего полтора десятка мирных лет, привело к тому, что племя Кову стало самым многочисленным среди всех мещерских племен и самым зажиточным. Выросло в размерах и селище на берегу озера Воймеги. Как и их предки, мещеряки выращивали на вспаханных лесных полянах вблизи селища ячмень, мягкую пшеницу, овес, лен, выпасали скот. Но в основном племя жило за счет охоты: в мещерских дебрях водилось множество диких кабанов, немало лосей, а уж мелкого пушного зверя и птицы без счета. В общем, с пропитанием проблем не было, что стимулировало деторождение. В условиях хирения прочих мещерских племен, Кову стал самым влиятельным мещерским князем. Общая численность его племени уже перевалила за пятьсот человек, из которых более полторы сотни мужчин способных держать оружие. Прочие мещерские племена даже в совокупности имели чуть большую численность, которая к тому же постоянно сокращалась из-за голода, болезней и увода в плен вятичами.

Старого Кову не только знобило, по вечерам у него ныли кости. Днем помогала согреться шуба, вечерами и она не спасала. Впрочем, иногда кости донимали и днем. Сколько раз он по совету знахарей лечился старым опробованным способом: засовывал ноги в муравейник и, сколь было мочи, терпел укусы муравьев. Это помогало, но чем дальше тем на более короткое время ломота в суставах утихала…. Кову кряхтя поднялся и медленно вышел из своего просторного и пустого княжьего дома на солнышко. Князь сел на старый пень и стал равнодушно наблюдать за суетой повседневной жизни селища. На берегу озера рыбаки чинили развешенные на шестах сети. Стадо одомашненных кабанов яростно хрюкает и дерется в огороженном кольями загоне за корм, желуди и всевозможную рыбную требуху, которые им бросала босая девушка в длинной до пят льняной рубахе. Как и положено с детства приученной к труду простолюдинке, она худа, плечиста, ступни ног и кисти рук крупные. Это работница, которую отдали в зажиточную семью для ухода за скотиной ее бедные родители. Вот к кормящей свиней работнице подходит ее хозяйка и что-то начинает ей выговаривать… Она не на много старше рабтницы, но одета в куда более добротную и сшитую по фигуре рубаху, на ногах расшитые красивым узором онучи, в ушах и на шее «шумящие» серебряные украшения. Да и сложена хозяйка иначе, плечи уже, бедра шире, ступни и кисти рук небольшие. Сразу видно, что с детства ее не заставляли заниматься тяжелой работой, и росла она не зная недоеда, играя и веселясь, холимая своими состоятельными родителями. «Выговаривание» заканчивается тем, что хозяйка бьет своей маленькой ладошкой работницу по лицу и та, опустив голову, идет выполнять какое-то другое поручение, которое она либо забыла исполнить, либо сделала плохо. Молодая хозяйка с отвращением отворачивается от дурно пахнущего и издающего поросячий визг загона и, покачивая бедрами и грудью, тесно обтянутыми тканью рубахи, не спеша идет в свой дом. Кову сначала позавидовал молодости хозяйки и работницы, которые могли легко и быстро передвигаться, жить своими внутренними житейскими интересами. Он уже ничего этого не мог. Все отравляла эта тянущая боль в конечностях. Потом его зависть обрела иной характер: хозяйка, ударившая работницу где-то по возрасту была ровесницей его дочери. Ей повезло в тот памятный день, она будучти девочкой сумела со своими родителями убежать от кривичей. Если бы тогда спаслась и его Воймега… Вот сейчас она бы так же могла легко ходить, покрикивать на работниц, наполнять смыслом жизни его дом, а он бы… Он бы смотрел на нее и радовался. Наверняка, она была бы уже замужем, родила ему внуков…

В доме, куда скрылась сначала работница, потом хозяйка из продухов повалил дым. По всему хозяйка разозлилась оттого, что работница не протопила очаг, пока хозяева спали, и заставила ее это сделать сейчас. Обычно очаги топили с утра во всех зажиточных домах, кроме тех дней, когда ночи выдавались теплыми. В полуземлянках небогатых мещеряков, где обитало по нескольку семей, в том не возникало необходимости из-за большого количества людей и выделяемого ими тепла. Более того, там нередко царили смрад и духота. Дом Кову выше и просторнее всех, его сруб сложен из отборных толстых бревен. В нем легко дышится, даже если топится очаг. Но этот дом пуст. Тогда, сразу после гибели Мокшаны Кову еще мог взять новую жену… но не захотел.

Бесчисленное количество раз, лежа под медвежьей шкурой в своей одинокой постели видел одну и ту же, навечно запечатлевшуюся в его памяти картину… Он со своими воинами возвращается в селище, уже оповещенный, что оно подверглось нападению кривичей. То что все там разорено и разграблено – к этому он был готов, но его ждало… Когда Мокшану, обряженную в погребальный наряд со всеми сохранившимися после грабежа украшениями, положили в прямоугольную яму на их племенном капище, Кову поклялся отомстить Всеславу. Рассказам многих очевидцев, что молодой кривичский княжич лично заколол убийцу его жены и тем спас его дочь от надругательства, Кову не придавал особого значения. Вернее он не верил в благородство никого из кривичей, а оберегали его дочь лишь для того, чтобы получить за нее большой выкуп. После того как стало очевидно, что Воймега сгинула бесследно, Кову еще сильнее возненавидел кривичей. Он уже отчаялся дождаться очередного набега кривичей, он просто ждал смерти, попутно по инерции продолжая выполнять обязанности главы племени. Что будет после него?… Кто возглавит племя, его двадцатилетний племянник или тридцатилетний, в последнее время сильно разбогатевший самый удачливый охотник и ловкий воин, обладающий всеми качествами вождя, но не относящийся к числу потомственной племенной знати? Правда, он взял в жены девушку не из полуземлянки, а из зажиточной семьи. Это она, его молодая жена била работницу, и если он получит власть…

Возле загона для свиней теперь стояли уже две девки-работницы, та что получила нагоняй и еще одна. Первая продолжала кормить свиней и, видимо, жаловалась второй на несправедливость хозяйки… Кову отвернулся и стал смотреть в сторону стоящей на отшибе кузницы из которой тоже валил дым. С годами став дальнозоркими, глаза князи различали, что там происходит: кузнец со свим помошником раздувал сделанные из кожи кузнечные меха, чтобы плавить железо из болотных руд. На орудия труда: наконечники для сох, борон, на мотыги и заступы то железо годилось, на наконечники для стрел и копий, еще куда ни шло, а вот мечи из такого железа получались неважные, как и наконечники для медвежьих рогатин. Изделия новгородских и гнездовских ковалей были куда как лучше, ведь они использовали, прежде всего для изготовления оружия, привозимые купцами из-за варяжского моря железные заготовки, намного превосходящие по качеству железо получаемое из болотной руды.

Наблюдая за работой кузнецов, князь упустил из виду момент, когда из-за кузни вдруг выскочил взмыленный босой подросток в рубахе задранной выше колен, чтобы не мешала бежать. Кову обратил на него внимание, когда тот уже бежал к нему, крича на ходу:

Князь!… Князь!… Кривичи!… Кривичи идут!

Кову встрепенулся, встал с пня, выпрямился, будто моментально сбросил довлевший и пригибавший его груз лет, тоски, безразличия.

– Что ты сказал!?… Кривичи… дружина… сколько их!? И кто ты есть, чей сын, что-то не припомню?– сурово вопрошал князь пытавшегося отдышаться после долгого бега гонца.

– Нет… посольство… сам князь Всеслав к тебе идет… Дружины с ним немного, человек сорок… Я сын Сантура, бортника… Мы с отцом на дальних бортях мед брали у Поли-реки… Увидели ладьи кривичей, спрятались. Но они нас заметили и стали кричать, что с миром пришли, что это князь Всеслав к нашему князю с посольством идет.

То, что сам Всеслав, князь кривичского племени, чьи земли вплотную примыкают к мещерским лесам, тот чья дружина пятнадцать лет назад совершила памятный разбойный набег… и он идет теперь не с войском, а с посольством – Кову не поверил.

– Что ты болтаешь шелудивый щенок!? Сами князья с посольством не ходят, у них для того назначенные люди есть!– зло, но без особого ожесточения отчитал молодого бортника Кову.

– Поверь мне князь… Мой отец вместе с тобой воевал с кривичами, он знает князя Всеслава. Это он сказал мне бежать короткой дорогой к тебе, предупредить, что не позднее завтрешнего полудня посольство будет у Воймеги. Он их специально повел дальними тропами. Он просил, что если ты решишь убить кривичей, то знай, они сгрузили с ладьи какой-то тяжелый шатер на носилках и несут его на руках. Отец думает, что в том шатре дары тебе. Они, наверное, хотят щедро расплатиться за тот последний набег и действительно пришли с миром,– гонец уже отдышался и говорил со спокойной уверенностью.