Тайна убийства Столыпина

Все они были до Столыпина, так что мы можем сравнивать их с Петром Аркадьевичем.

В высшем обществе к лицам, назначаемым на должность министра внутренних дел, относились по-разному. Большинство – с особым почтением, но были и такие, кто воспринимал назначаемых скептически, с некой иронией.

Князь Лобанов-Ростовский, сделавший карьеру на дипломатическом поприще, до этого служил в Министерстве внутренних дел. Короткое время был даже товарищем министра. По-нашему, заместителем.

Однажды обедали весьма уважаемые люди: генерал Р.А. Фадеев, его племянник – С.Ю. Витте, генерал М.Г. Черняев, граф И.И. Воронцов-Дашков, будущий министр двора и наместник Кавказа, и брат будущего министра иностранных дел Лобанова-Ростовского. Он долго жил за границей и оставаться на родине не желал.

– Что вы так спешите уехать? – спросили у него за обедом.

– Как же я могу остаться в России, когда она дошла до такого положения, что даже мой брат может быть товарищем министра внутренних дел? – возмутился тот.

Его брат, о слабых способностях которого он знал лучше всех, не мог, по его мнению, занимать такой ответственный пост в министерстве. Он не знал, что его брат участвует в интриге: через своего приятеля А.А. Половцева, государственного секретаря, добивается посредством великого князя Михаила Николаевича, председателя Государственного совета, высокой должности. Великий князь, как известно, имел большое влияние на государя.

Разные случались ситуации, когда министры назначались. Разные случались и тогда, когда они уходили в отставку.

Был одно время в фаворе, а потом оказался вдруг в немилости министр Иван Николаевич Дурново. Государь внезапно стал относиться к нему с нескрываемым недоверием. А пошло все от августейшей матушки государя, которая пожаловалась сыну, что полиция ее письма перлюстрирует, то есть скрытно читает. Сын, понятно, возмутился – читать переписку царской семьи было нельзя. Напрасно Иван Николаевич оправдывался, говоря, что чужие письма, тем более царских особ, он не просматривает и подчиненным запрещает. Недоверие государя заканчивалось, как правило, отставкой. Дурново вынужден был министерство покинуть.

Отправив его в отставку, Николай II долго раздумывал, кому доверить министерство, забыв о том, что личную переписку все равно будут читать – не этот министр, так другой. Своего преданного министра финансов графа Витте он просил назвать кандидатуру.

– Я не знаю, кого вы имеете в виду. Как же я могу дать кому-то характеристику?

– Мне рекомендовали двух лиц: Плеве и Сипягина.

Витте понял, что Плеве проталкивает Дурново, а речь зашла о Сипягине лишь потому, что в свое время он был кандидатом на пост во времена предыдущего государя.

Он сказал, что обоих знает хорошо. О Плеве – что он, несомненно, очень умный и опытный, очень деловой и работоспособный, но, насколько глубоки его убеждения и полезны ли для карьеры, сказать не может. Вспомнил, что когда Плеве работал под началом графа Лорис-Меликова, то открыто сочувствовал его конституционным идеям, но, став правой рукой графа Игнатьева, исповедовавшего совершенно противоположные взгляды, поменял свои позиции.

– Это плохо, что он так легко меняет свои убеждения, – заметил Николай II.

– Осмеливаюсь заметить, что при графе Толстом Плеве стал поклонником уже его системы, которая в корне отличалась от двух предыдущих…

– А как Сипягин? – спросил царь.

Витте не уклонился и от ответа на этот вопрос.

– Думаю, что Сипягин менее способен, нежели Плеве, хотя и окончил курс в университете на юридическом факультете. Он довольно хорошо знает административную губернскую часть, ибо был предводителем дворянства, а затем вице-губернатором и губернатором. Это человек здравого смысла и убеждений. Правда, убеждения его очень узки, чисто дворянские. Он придерживается самодержавия, патриархального управления государством на местах. Прекрасной души человек, по натуре гуманный, твердый и представляет собой в истинном смысле слова образец русского – благородного дворянина…

Выслушав Витте, государь так ничего и не решил и долго не назначал министра внутренних дел. Во время очередного доклада Витте пожаловался ему, что целый ряд документов не оформляется из-за отсутствия министра. Николай II признался:

– Я так и не решился кого-либо назначить, все ожидал вашего приезда из-за границы. Поинтересовался мнением Победоносцева. Константин Петрович сказал мне: «Плеве – подлец, а Сипягин – дурак».

– Значит, он может сам дать кандидатуру?

– Он рекомендовал мне вас…

Витте министром полиции быть не собирался. Его стихия была определена: финансы, экономика, железные дороги – и государь это хорошо знал. В то же время он всегда прислушивался к мнению Победоносцева – обер-прокурора Синода, который имел на него большое влияние.

– А что вы думаете по поводу Горемыкина? – спросил Николай II.

– Не знаю. На меня он производит впечатление человека порядочного, и я думаю, что Победоносцев рекомендует его неспроста. Они оба правоведы и так же, как и лицеисты, держатся друг за друга, все равно как евреи в своем кагале.

– Это вы верно подметили. Да, я назначу Горемыкина, – сказал после некоторого раздумья царь.

Вернувшись от государя, Витте приехал в министерство к Горемыкину, чтобы сообщить о решении государя. Горемыкин был доволен назначением и своей радости не скрывал.

– Я рад получить самостоятельное место. Рад, что состоялось, наконец, это назначение, и я теперь не калиф на час, не временно управляющий министерством.

И тут же неожиданно завел разговор о секретных деньгах.

– Первым делом, что я сделаю, распоряжусь, чтобы 50 тысяч рублей, которые получали министры на секретный фонд, мне не давали и чтобы их тратил Департамент полиции на свои секретные нужды…

Горемыкин затронул весьма щекотливый вопрос.

Еще со времен соединения Третьего отделения с министерством министр стал по должности шефом жандармов и таким образом, кроме полагающегося довольствия: содержания казенной квартиры, оплаты отопления и прочих услуг, – стал получать по смете жандармского управления 50 тысяч рублей в год на особые расходы. Под особыми расходами подразумевались расходы негласные, которые министр мог производить, никому не отчитываясь. Проверить его мог только государь, который никогда не опускался до того, чтобы затребовать отчета у своего министра.

Все, что бесконтрольно, присваивается. Постепенно и эти деньги стали тратиться министрами на свои личные нужды.

А ведь тогда Горемыкин чуть не божился:

– Секретные деньги пойдут на нужды Департамента полиции!

Об этих деньгах мы еще вспомним!

Горемыкин, исповедовавший до назначения министром либеральные взгляды, получив должность, от них отказался, стал проводить реакционную политику. О своем слове, данном министру финансов относительно секретных сумм, со временем забыл.

Как легко люди меняют свои взгляды! Как портят их высокие должности!

2 апреля 1902 года был убит министр внутренних дел дворянин Дмитрий Сергеевич Сипягин.

В вестибюле Комитета министров к нему подошел офицер, одетый в адъютантскую форму, и протянул пакет.

– От кого? – спросил Сипягин.

– От великого князя Сергея Александровича, из Москвы, – ответил офицер.

Когда Сипягин протянул руку, чтобы взять пакет, офицер сделал несколько выстрелов из браунинга. Министр упал, но был еще в сознании, когда его перевозили в Максимилиановскую лечебницу, находившуюся недалеко от Мариинского дворца, где располагался Комитет министров.

Стрелявшего схватили. В соседней комнате его стали раздевать.

Министр Ванновский, генерал, взглянув на стрелявшего, сказал:

– Это не офицер! Офицер так одеваться не может. Это человек, наряженный офицером.

Он был прав. Стрелявший сразу же сознался, что он не офицер, а бывший студент, по убеждениям анархист, и фамилия его Балмашев.

Сипягин скончался через несколько часов. Пост министра внутренних дел, за который так бились кандидаты, оказался вакантным.

Вполне возможно, что должность министра освободилась бы раньше, и, возможно, Сипягин остался бы в живых – в свое время он намеревался уйти в отставку и подумывал просить государя отпустить его. В таком случае кто мог сменить его?