Морские узлы жизни

Каботажное плавание

Почти 4 месяца отдали «загранке» – Китаю, перевозя по договору местные грузы и, наконец, идут домой. Сухогруз без груза (называется «в балласте»), как щепка, на каждой волне подпрыгивает. Только вошли в Японское море, сразу попали в шторм. Сильный встречный ветер поднял большие волны. Нос парохода то поднимало вверх, то бросало во впадину между волн, поднимая высоко корму с крутящимся винтом. На воздухе он набирал большие обороты, но это же не самолет, не улетишь. Для морского винта нужна более плотная среда, и он ее находил, когда с силой опять вонзался в воду. Виктор вспомнил морскую практику на Черном море и шторм, подобный этому: «выдержит ли руль?». Опять тошнит. Килевая качка самая неприятная. В балласте идти всегда большая парусность, а ветер навстречу. Скрипящий «броненосец» молотит винтом морскую воду, но продвижения вперед почти нет. Осталось недалеко до Амурского залива. Накатила очередная высокая волна, похоже, девятый вал, корму опять задрало и бросило вниз. У винта отлетела лопасть. Нырять за ней никто не стал, дошли на оставшихся трех. С необходимостью следует мириться, а не роптать на нее.

Якорь на рейде в бухте Золотой Рог бросать не стали, а сразу прошли в док. Два месяца нужно, чтобы заменить винт, определили мастера. Для семейных хорошо – каждую ночь ночуют дома. У остальных, холостяков – пароход дом плавучий, недвижимостью его не назовешь. Они, как правило, составляли основной костяк пожарной команды. На каждой стоянке в портах одна треть команды должна находиться на судне. Пожарная вахта. Свободные от нее разбрелись по Владивостоку в поисках развлечений и по знакомым. Витя никуда не пошел. Зачем ходить, если не надо никуда идти? Ему хотелось познакомиться с девушкой, он еще не успел обрасти знакомыми. Только в конце ремонта познакомился с Майей, но работа вмешалась – ушли в Петропавловск-Камчатский. До осени перевозили уголь, цинковую руду и однажды лес. Углем обычно забивали трюм полностью, а руда – небольшая куча в середине и ватерлиния уже наравне с поверхностью воды. О ватерлинии (water – вода) надо сказать отдельно. Она идет по всей длине каждого плавающего средства и разделяет надводную часть борта от подводной. И окраска ее разная, но в основном – черная. За безответственный перегруз можно заплатить всей командой, когда ее будут доставать со дна по одному. На самолете такой линии нет, поэтому перегруженные падают или ломают шасси при посадке. Лучше один раз взяться за ум, чем потом всю жизнь хвататься за голову.

Для любой груженой посудины, когда ее швыряет в волнах, чем не ниже центр тяжести, тем лучше и безопаснее. Руда наиболее подходящая, а вот перевозка леса опасна. Дерево легкое, поэтому бревнами загружают и трюма и палубу сверху. Центр тяжести над палубой и, не дай Бог, шторм – валит с борта на борт по самой широкой амплитуде. Японцы давно приспособились буксировать из Находки сибирские кедры, связанные в плоты.

Старенький «Невастрой» решили испытать после ремонта – «не отсырел ли порох в пороховницах» и правильно ли мастера винт привинтили. Рейс Владивосток – Петропавловск по Охотскому морю, где без шторма дня не проходит, особенно в осенний и зимний период. Под руководством боцмана матросы принайтовили (укрепили) бревна тросами наглухо. Капитан лично проверял несколько раз, ибо месяца не прошло после ЧП на пароходе «Киев». Шторм накрыл их с таким грузом, судно положило на левый борт, ванты крепежные не выдержали, бревна скатились и навалились на фальшборт – продолжение борта метра на полтора выше палубы. Между ним и палубой по всей длине лопнула сварка и образовалась широкая трещина внизу, в которую хлынула морская вода. Ждать недолго, считанные минуты, и «Киев» начнет пускать пузыри. Бревна, конечно, не утонут, есть за что уцепиться потерпевшим, но вода ледяная. Кто может помочь? Надо готовиться. Когда попадаешь в яму безысходности, остается свободным только путь Вверх, откуда может прийти помощь. И, вероятно, кто-то воспользовался этим, потому что очередная волна перевернула сухогруз на правый борт и трещина оказалась наверху. Так на другом боку и пришли в порт. Для «Невастроя» Охотское море в этот раз оказалось приветливее, чем обычно и пароход испытание выдержал. Хорошие мелодии играются и на старой скрипке.

Не прошло и двух месяцев как довоенный, допотопный «лайнер», на котором трудился Ваханов, вновь «прихворнул». «Лечить» его на этот раз решили в порту с романтическим названием «Советская гавань», потому что там был ремонтный док. Месяц отдыха от морской качки. Поселок невзрачный и романтике не соответствовал, но имелась танцплощадка. Что нужно пловцу, вынырнувшему из воды? Глоток свежего воздуха. Витя в первый же день познакомился с Тамарой – симпатичной девчонкой, но живет далековато, на противоположном конце поселка. Сидели на лавочке около ее деревенского дома, тихо разговаривали. Было тепло и в темноте мелькали какие-то огоньки.

– Что за огоньки летают? – спросил Витя.

– Это светлячки, – ответила Тамара, – я их сейчас позову, – и стала легонько похлопывать в ладоши.

Два или три светлячка немедленно начали делать круги вокруг них, стараясь в темноте рассмотреть, что их так привлекло. «Какие-то дрессированные, – подумал Виктор и тоже начал похлопывать.

Сидеть на лавочке да еще с девчонкой хорошо и приятно, но пора возвращаться в порт. Местные ребята ревниво относились к чужакам и на танцплощадке нередко возникали конфликты, переходившие в драку. Витя в них не участвовал, но об этом не будут спрашивать, когда встретят. Он уже два раза провожал девчонку, однако храбрым себя не чувствовал, а когда увидел Борьку Кондара в синяках, решил поругаться с Тамарой, чтобы не провожать ее. Трусливому зайцу и пенек волк. Трусость плохое качество и Виктор презирал себя, но ничего с собой не мог поделать. На судне у него был кореш Валька Белевич и они решили заняться боксом. В кормовой части судна имелось помещение, бывшая столовая. Там оказалось две пары боксерских перчаток, вероятно, у бывших членов команды тоже возникал этот вопрос.

После ремонта пошли бункероваться углем в Бошняково. Здесь стояли два либерти «Декабрист» и «Родина» по 10 тысяч тонн водоизмещения каждый, а «Невасторой и половины не наскребет. Чем ни больше водоимещение, тем дальше рейсы. Вся команда «Невастроя» завидовала им, – «Вот бы попасть туда». Зависть никогда не знает праздников. Канцаев на таком же где-то на Западе рассекает волны. Давно от него нет писем.

Рейс опять через штормовое Охотское море в Петропавловск-Камчатский. Надо же проверить качество ремонта. Идти несколько суток. Команда парохода небольшая и разношёрстная: с десяток матросов и столько же мотористов. «Дипломированных», как Ваханов, всего несколько человек остальные с улицы. Но все дружные между собой – опасности и трудности сплачивают. Один матрос, самый молодой, по малолетке побывал в заключении, второй работал раньше геологом, а Бондарев во Владивостоке был заводилой драк. С ним однажды Виктор сразился в «спортивном зале» на корме, где они на стоянке в порту Тетюхе предварительно «раздавили» бутылку спирта. В боксерских перчатках драчун был бессилен, только руками размахивал, но все же умудрился выбить коренной зуб «спортсмену». В схватках на улице решающую роль играет не столько физическое состояние противника, сколько психическое. Поэтому встречающие в темном переулке одинокого путника почти всегда побеждают.

Перед рейсом Алексей, который командует артелкой (выдает продукты на камбуз), сам не курящий, забыл запастись ящиком сигарет, как обычно делал. Что он натворил! За двое суток у кого курево было – выкурили, а идти пять суток. Даже у Виктора, который не курил, но баловался иногда, под влиянием общего ажиотажа, возникло непреодолимое желание сделать хотя бы одну затяжку. Он вместе с толпой (дальневосточный термин группы людей) бросился искать окурки. Перевернули все урны в каютах и коридорах.

Как яростно протестует организм против первой папиросы – кружится голова, возникает отвращение, но если это повторить два – три раза, то привычка делает табак привлекательным. Если бы инопланетянин с планеты, где никто не курит, увидел бы курящего человека на Земле, который, сознательно вдыхает и выдыхает дым, то он принял бы его за сумасшедшего. Кто из нормальных людей будет дышать дымом, когда вокруг чистый воздух. Даже дым от печей и костров несет в себе яд, а что говорить о никотине. По данным экспертов табачный дым содержит 4000 химических веществ. Среди них никотин один из сильнейших известных ядов, который вызывает физическую зависимость. Человек и курит только потому, что когда-то решил это начать и начал, то есть по своей воле, и мыслям подчиняется потому, что когда-то это подчинение допустил и сказал себе, сознательно или бессознательно: «Владей мною», – то есть сочетался в сознании с допущенной в него мыслью. Раб боится своего господина, тело боится своего хозяина. Но можно отдаться во власть даже рабу. Один лелеет немощи свои и носится с ними, другой не считается с телом и заставляет его верой и правдой служить себе. Но и в том и в другом случае утверждается самим человеком это отношение к плоти своей. И в каждой слабости, когда нечто овладевает человеком и делает его рабом, проявляется сила его, с его санкции применяемая, но неправильно. Надо лишь осознать: что бы ни делал человек, даже в безумии своем, все творится по его собственной воле и с его санкции и допущено им было когда-то. Даже в самой пагубной привычке кристаллизована воля ее обладателя, который обычно забывает, что если он дал чему-то власть над собой, то он же, и никто другой, ее может и взять. Приучить себя к курению очень не трудно, но бросить курить – проблема, а цена за сомнительное удовольствие слишком велика. Ваханов помнит как, учась в юридическом институте после флота, сдавал экзамены по судебной медицине. Зачеты принимали в морге. Судмедэксперт ради практики вынул из трупа легкие давнишнего курильщика и показал студентам – жуткое черное мясо. Табакокурение в 90% случаев является причиной смерти от рака легких, от бронхита в 75% случаев и в 25% случаев от болезней сердца.

Ситуация катастрофическая

Рейс прошёл нормально. Вернулись во Владивосток, встали на Эгершельде у причала. На нем среди различных выгруженных с судов грузов было несколько больших куч рыбы камбалы. На дальнем Востоке ее произносят с ударением на первый слог. Она считалась сорной рыбой и ее скармливали свиньям. В магазинах не продавалась, поскольку все прилавки были заняты рыбой по цвету мяса и вкусу более высокого качества. В эти годы морепродукты во Владивостоке можно было увидеть на улицах, продавались прямо с лотков. 70 копеек стоил здоровенный краб две ноги, которого через плечо, а две достают почти до асфальта. Много позже камбала все-таки появилась в магазинах, а свиньям перекрыли этот источник, они обиделись и, говорят, стали хуже размножаться.

В период обследования причала Витя неожиданно увидел двух знакомых моряков. Славка Мищенко располнел как один из только что названных животных:

– Вы, наверно, питаетесь хорошо, – задал ему Виктор не совсем тактичный вопрос.

– Да, неплохо, – несколько смущенно и как бы чувствуя свою вину, ответил Слава, – все лето были примотаны на буксире – таскали плоты в Японию.

Встречу решили «обмыть» в ресторане Арагви. Посидели хорошо, но выпили немного больше чем нужно. На Эгершельд возвращались вдвоем, третий ушел к знакомой. Алкоголь развлекал их, имитируя морскую качку. Тротуар иногда покачивался как палуба, но у них было хорошее настроение. Впереди шел какой-то парень с девушкой. Сзади идущие чувствовали в себе силу и много остроумия, которым громко делились между собою, рассказывая, что он будет делать с девушкой. Неожиданно парень оставил ее и подошел к ним…. Больше Витя ничего не помнит. Все люди братья, но не все по разуму. Очнулся ночью в каюте на своей верхней койке. Подушка в крови и на подбородке запеклась кровь. Подобрали их обоих ребята, возвращавшиеся из города. Опыт жизни приобретается постепенно, но надолго. Об этом свидетельствовал несколько десятков лет шрам на подбородке.

Опять бункеровка углем и на Петропавловск. До Бошняково по Японскому шли балластом. Качало сильно и кидало по волнам их железную «бригантину», как волейбольный мяч, тошнило, но Ваханов выдержал. Пока грузились сзади по корме встал к причалу замызганный пароход «Валдай». Замызганный – значит ещё хуже их скрипучего «лаптя», да и водоизмещением меньше три тысячи тонн всего. И вдруг на него списывают Вальку Белевича, имеющего заграничную визу. Никто не ожидал этого и больше всего он сам. Они сдружились. Валентин считал Виктора лучшим корешем, чуть ли не другом, но Виктор так не считал. У него было два друга: Юрий и Роман, остальных не признавал. Попрощались фактически навсегда.

Нагруженный под завязку углем «Невастрой» медленно двигается к проливу Лаперуза – хочет проскочить незамеченным между Сахалином и Японией. Петропавловск-Камчатский ждет и готовится к зиме, запасаясь топливом. Прекрасная погода и солнце Японского моря, сопровождают сухогруз до пролива. Здесь граница, за которой территория другого хозяина, всегда сердитого, но часто злобного и коварного. Уже к концу для ветер усилился и свинцовые тучи повисли над Охотским морем. Ваханов несет ночную вахту на руле, крутит штурвал. Впереди не видно ни зги, идут по компасу. Волны тяжело бьют в левый борт и брызги осыпают палубу. Кроме рулевого на мостике третий штурман определяет курс. Шторм к ночи усилился и Витю стало подташнивать, но штурвал из рук не выпускал. Отстоял до ноля и передал сменщику. В каюте тепло, уснул сразу. Часа через два вдруг шумно распахнулась дверь и голос вахтенного:

– Аврал, одеть шторм робу и на палубу – штуртрос порвало.

Здесь следует пояснить, что это за штука такая – штуртрос. Машинное отделение судна расположено в середине под надстройкой (жилые помещения), а перо руля под кормой. Чтобы можно его поворачивать вправо-влево с мостика, соединяют со штурвалом металлическим тросом или цепью. Он тянется по обоим бортам до кормы (см. фото) и общий вес его, наверно, под сотню килограммов. Штурвалом его, конечно, сдвинуть тяжело с места, поэтому он синхронно соединен с машинным отделением. Машина тянет его то в одну сторону, то в другую по команде с мостика. Штурвал крутится без усилий. Обрыв штуртроса делает судно неуправляемым. Ситуация катастрофическая. Большую волну можно выдержать, поставив судно носом к ветру, иначе развернет боком и перевернет, если центр тяжести высоко. Не однажды парусники ложились на бок. Через несколько минут вся палубная команда столпилась в коридоре у задраенной наглухо входной двери. Боцман открыл ее и морская вода, как из опрокинутой бочки, хлынула с палубы в коридор. Темень, глаз выколи, свист ветра и глухие удары волн в левый борт, его уже развернуло к волнам, которые с невероятным шумом перекатывались через палубу. На мостике включили прожектор. От каждой волны пароход сильно кренился на борт, правый фальшборт почти доставал до воды, но перевернуть не могли – груженный сидел глубоко. У правого борта на палубе было принайтовлено несколько бочек с растительным маслом. Волны в ярости сорвали крепления и, когда вода накрывала их, они всплывали, выглядывая из воды сантиметров десять, и какая-нибудь торжественно уплывала за борт. Цепь штуртроса лопнула недалеко от надстройки по левому борту. Звенья цепи толстые, рассчитанные не на одну тонну, но удар волны в бампер руля, когда он оголялся, превышал их. Прочность цепи определяется по самому слабому звену. Подбежали к штуртросу, когда схлынула очередная волна. Командовал боцман.

– Если накроет цепляйтесь за что-нибудь, чтобы не унесло за борт.

Два матроса, сидя на корточках, тянули один оборванный конец, а два – другой. Боцман стоял со скобой в руках, чтобы соединить концы. Прожектор освещал только место аварии, а кругом темнота. Только начали тянуть волна неожиданно накрыла всех с головой, Ваханов почувствовал, как ледяная вода струйками потекла по телу, они же не в скафандрах. Его приподняло, но успел вцепиться в цепь двумя руками. Штуртрос, вероятно, не очень хотел, чтобы его соединили, не поддавался, а морские волны, которые несколько раз обрушивались на моряков, были у него в союзниках. Опасность в том, что при малейшей оплошности волна подхватит и унесет в бушующее холодное море, и никто не поможет. Спасательных жилетов на них не было, ибо работать в них невозможно, а шторм роба могла защитить только сверху от дождя и брызг, но снизу беззащитна. Работали около часа. Беда хороший учитель. Мокрые насквозь, но довольные сделанной работой, матросы вернулись в свои каюты досыпать. До утра осталось немного.

Виктору повезло, что ни разу не попадал в шторм в сильный мороз, когда , как рассказывали очевидцы, раскалённая морозом металлическая палуба, морские брызги мгновенно превращала в лед. И с каждой новой волной он увеличивался с одной стороны. И если команда с ломами в руках не выйдет его откалывать, то судно сделает оверкиль – опрокидывание вверх килем (днищем). Несчастье входит в ту дверь, которую ему открыли.

Без корня и полынь не растет

В Петропавловск пришли благополучно и встали на якорь в Авачинской губе недалеко от угольной базы. Причал был занят «Новороссийском», на котором работал друг Канцаев. Он не успел сообщить, что они вернулись из загранки. Рано утром еще до рассвета либерти отшвартовался, а «Невастрой» встал на его место под разгрузку. Примерно через час один из докеров принес Ваханову записку на двух листах от Романа. Они пошли в Северокурильск, потом опять на запад. Вроде бы друзья работают в одном пароходстве, ходят по одним и те же морям, даже выгружаются на одном причале, а встретиться не могут. Щетинку в кудри не завьешь.

Назад идут без груза, в балласте. Опять через Охотское, другого пути нет, есть только Северный морской путь, но далековато до Владивостока вокруг Европы. Опять штормит девять баллов и волны подкидывают плавучий гроб, как футболисты мяч. Первые сутки Витю мутило, аппетита не было. В голове что-то гудит, и какая-то пустота появляется, но пересилил. Несколько человек укачалось. На третьи сутки почувствовал себя лучше, хотя штивает по-прежнему. Моряк ценен тем, что и во время качки не теряет трудоспособности, но есть и не способные. Матрос Калинкин укачивался и при небольшой качке, при большой – не мог совершенно работать. Камень сколько ни кипяти – не размякнет. Качает уже третьи сутки. Ваханов с двенадцати на вахте за штурвалом. Компас крутится как бешенный, нос уводит то влево, то вправо, но курс надо держать. Состояние нормальное, хотя качка килевая, которую он больше всего не любил. Голова перестала болеть и появился аппетит, наверно, привык, а говорят не привыкают. Окончив вахту, к вечеру пошел в столовую ужинать. Довольно просторная: умещалось пять длинных столов поперек, с буртиками по краям, чтобы посуда не загремела на пол в штормовую погоду. Тарелки со снедью скользят по столу, как фигуристы на льду, особенно при бортовой качке. Чтобы уменьшить их азарт, на стол стелилась простынь. Тарелки сразу прекращали свои морские танцы, но старались выплеснуть суп при наклоне, поэтому наливалось меньше половины. Когда Виктор вошел в столовую, на всех столах, покрытых простынями, уже стояли блюда, наполненные первым и вторым на всех, а за столом сидел только один боцман. Он с аппетитом ел котлеты, на запах и привлекательный вид которых мгновенно среагировал желудок вошедшего. Он сел рядом и они вдвоем начали «метать» котлеты за всю команду. Качка не уменьшалась, но от этого аппетит, почему-то, только возрастал. К ним напротив подсела повариха Лариска, лет двадцати. На нее не действовала никакая качка, по природе не укачивалась. Она и помогала кокам готовить, и официантка, и занималась уборкой. Вите девчонка немного нравилась и, однажды он прижал ее к переборке (стенке) в столовой и поцеловал. Потом разговаривали. Она призналась, что не равнодушна к нему. Договорились встретиться без свидетелей у нее в каюте. После одиннадцати вечера он тихонько зашел к ней. Она жила в двухместной каюте, и была одна. Лежала на нижней койке двуярусной кровати и пригласила его присоединится. Он разделся, но чувствовал себя как-то неловко. Ему никогда не приходилось встречаться с женщинами. Он не знал, что надо делать, и она по молодости еще не успела приобрести необходимых навыков. Они лежали и разговаривали.

– Папа умер, когда мне было семь лет, потом появился отчим, – рассказывала Лариса, – он часто выпивал, бил маму и иногда меня. Я боялась его. Когда мне исполнилось 15 лет, стал приставать ко мне и однажды, мамы не было, дома совершил со мною нехорошее. Маме я не рассказывала, из-за боязни и он стал это делать регулярно, когда ее не было дома.

– Подонок. Как он мог, – возмущался Витя поступком отчима, но рассказ не разбудил его от целомудренной спячки, а скорее всего, произвел обратное действие. Так пролежали они часа два, но мужское достоинство не подавало ни каких признаков жизни, зато мужское самолюбие стало выходить из себя. Неудачный любовник оделся и ушел в свою каюту. Женщина проводила его грустным взглядом.

Виктор был увлекающийся человек, но не женщинами. Его увлекали книги, он много читал, и опять же не любовные, а про сильных людей, преодолевающих трудности. Очень нравился ему Джек Лондон. Его персонажи в период «золотой лихорадки», пробираясь в Клондайк, хотя и имели корыстную цель, но поступки на выживание совершали героические. Другим увлечением Ваханова было фотографирование. Он купил какой-то простенький фотоаппарат, и морская природа не успевала опомнится, как он уже делал снимок. Щелкать фотоаппаратом очень просто, но от щелканья до фотографии, которую можно подержать в руках – «дистанция огромного размера». Нужен и проявитель, и закрепитель, и фотоувеличитель, а в условиях пароходного проживания –трудно, но не поднявшись в гору, не увидишь равнины. Во Владивостоке ему очень понравился портативный фотоувеличитель в чемоданчике. Однако цена – на вес золота. Собрал деньги, что было у него, занял, но купил.

Пошли грузиться на этот раз в порт Ванино. Этот был обыкновенный поселок деревянных одноэтажных домов барачного типа. Заключенные, которые здесь применяли свой труд и глядели на желанную свободу через решетку, после освобождения многие, если выживали, оставались жить. Какие в поселке были культурные заведения, моряки не знали, но знали магазин, где продавалась водка и спирт в бутылках. Водка двух сортов: сорокаградусная и пятьдесят шести градусов, которую покупали охотнее. Запомнилась этикетка на ней с неясным рисунком, похожим на затуманенные мозги. Когда пришвартовались к причалу «знаменитого» порта, самые нетерпеливые и поэтому самые безденежные моряки, очень захотели выпить. «Наскребли» немного, но не хватало. Вспомнили, что Ваханов купил дорогущий фотоувеличитель и всей гурьбой к нему:

– Отдай нам увеличитель, мы купим тебе во Владивостоке другой.

– Да я еще не успел проверить, как он работает, – возразил Виктор. Ему было очень жалко расставаться с техникой, ибо он мечтал попечатать, химикаты у него были.

– Придем во Владивосток там попечатаешь, – уговаривали они, как бы читая его мысли. Как отказать, когда среди просящих были моряки, имеющие большой опыт не только в употреблении спиртных напитков, но и в морской практике, а Витя у них учился. Пришлось расстаться. Вечером в заброшенной столовой на корме спирт разливали по стаканам и пели популярную блатную песню, которая гуляла по России, «Я помню тот Ванинский порт». Весело было, но суровая морская стихия не любила таких «праздников» и наметила себе уже жертву.

Спасите наши души

Закон противоположностей управляет миром. После радости – горе, после дня – ночь, после веселья – слезы, после солнца – буря. Перед началом бури – затишье. Только миновали остров Сахалин, усилился ветер. Волны стали выше и покрылись барашками сколько видел глаз. «Невастрой», груженный под «завязку», тяжело рассекал их. Охотское море явно не взлюбило это плавающее средство почтенного возраста. Почти каждый рейс не обходился без происшествий, но на этот раз, наверно, решило поставить на нем крест.

Еще в порту Ванино боцман подозвал Ваханова и сказал, чтобы он перешел жить в двухместную каюту к матросу Слабухе. В его каюте с трудом умещалась двухъярусная койка и столик под иллюминатором. Леша, как и все работал на палубе, но только четыре часа. Вторую половину рабочего дня занимался продуктами – кладовщик. Каждое утро выдавал на камбуз из своей каптерки то, что необходимо на день. Виктор заходил к нему и раньше. Над столиком у него висело что-то типа шкафчика, а между ним и переборкой свободное пространство – очкурик называли его, снаружи не видно. Там всегда стояла бутылка. Раньше вторую койку занимал кок, и все продукты и закуска находились в их безраздельной власти. Витя принес свой чемодан с нехитрыми пожитками и засунул под нижнюю койку рядом с Лешкиным, сам залез на верхнюю. Начинало штормить, и они легли пораньше спать. Проснулся среди ночи. В каюте «глаз выколи». Сильная бортовая качка и даже слышен плеск волн в каюте. Тело, как челнок, делало скользящие движения то головой вниз, то ногами. Волны били в левый борт, сотрясая весь пароход и старались перевернуть его своей многотонной массой. Ветер тридцать метров в секунду помогал им. Жуткий скрип железа и грохот. В ярости на свое бессилие вода пыталась выдавить хотя бы иллюминатор. Когда она закрывала его, в помещении становилось светло – морская вода в темноте светится. Ваханов глянул вниз – на полу вода тоже вспыхивала огоньками и их чемоданы плавали от двери до борта и обратно наперегонки с ботинками и другими вещами из-под кровати. Им явно не хватало места. Ударяясь о препятствие вещи издавали шум, а вода – журчание. Морская вода просачивалась между металлическими листами ослабленных временем клепок. Когда вышли в коридор босиком, воды и там было по щиколотку и тоже светилась. Пасмурная заря все еще дремала в объятиях темноты и ярость волн не убывала. Утром команде стало известно, что лопнул вал, которым вращается винт судна. Виктор видел его в машинном отделении. Он открыто проходит через все помещение, толстый – двумя руками не обхватишь. Шторм дошел до максимального уровня – двенадцать баллов. SOS – полетело из радиорубки в окружающее пространство. Это последнее, отчаянное взывание моряков о помощи: спасите наши души. Посудина не управляема, хотя на малых оборотах она могла еще двигаться. На sos откликаются все, кто находится недалеко – морской закон. Вскоре появился сухогруз «Находка» и стал сопровождать их. Волна были с пятиэтажный дом. Когда она поднималась между судами, полностью закрывала недалеко идущую «Находку» с ее тридцатиметровой мачтой. Ужели устрашимся, когда сквозь брызги уже светит солнце? Пока потихоньку шли своим ходом, в сопровождении. Идти еще сутки. Ветер слабеет. К утру ветер почти стих, но остались волны, как горы, поднимаются рядом с бортом. Барашков на них нигде не видно. Такое состояние моря называется мертвая зыбь. Моряки не любят ее. Ветер стихает быстро, но море волнуется еще долго. К вечеру следующего дня кое-как дошли до Петропавловска.

После выгрузки встанут на ремонт, а пока место занято у причала встали на рейде Авачинской губы. Петропавловск тесно прижат к ней, и это его главное лицо. Практически с любой точки города видишь море и корабли. Там идет рабочая жизнь. Корабли уходят и приходят, принимают и отдают груз, переговариваются гудками, светятся ночью тысячами огней, оставляя на воде живые огненные дорожки. Бухта очень удобная для защиты от ветра. Но вода в ней всегда холодная, даже в самое жаркое время. Когда летом солнышко припекает, хочется окунуться в воду. Петропавловск-Камчатский расположен на широте г.Пензы. Это средняя полоса и в летнее время бывает жарко. Палуба «Невастроя» железная, принимая лучи дневного светила, нагревается так, что даже прохладный ветер с моря бывает бессилен. Поэтому вода залива с рыжими медузами, с палубы кажется привлекательной. Иногда сердце не выдерживает искушения и моряки, когда на рейде, спускают штормтрап. Но больше пяти минут не выдерживает никто и лезет вверх. Однажды, недавно принятый на работу моторист Богдашкин, не знакомый с коварством северных морей, поддавшись искушению жары, поднялся на фальшборт и прыгнул головой вниз в воду. Дурак думает, что стоит ему захотеть – и колокол зазвонит. Вынырнув, он заорал благим матом и с крейсерской скоростью рванул к штормтрапу, доставив несколько веселых минут толпе моряков.

Надо несколько слов сказать о медузах. Во всех морях их большое разнообразие. В Авачинской бухте медузы рыжие и ножки их или, как называются, ротовые лопасти метра полтора длиной.

Диверсант

Вахтенный матрос по расписанию несет вахту не зависимо в рейсе крутит штурвал или бросили якорь на рейде. Ваханов стоит с ноля часов. В бухте в эту ночь – штиль. Город вдалеке в огнях, на судне тоже два прожектора освещают носовую и кормовую палубы. Витя время от времени делает обходы охраняемого объекта. Все спокойно. Вода за бортом отражает отблески внутренних огней заякоренного парохода. В очередной раз, проходя по палубе, бросил взгляд за борт и увидел на зеркальной поверхности силуэт головы, торчащий из воды и разглядывавшее судно. Вахтенный насторожатся, и внимательно всматриваясь в темноту, заметил, что голова перемещается вокруг парохода. Все это в тишине и без всплесков: «Кто же торчит в такой холодной воде ночью? Может быть диверсант какой?» Он как раз читал книгу про них. Но чем этот дышащий на ладан гроб мог заинтересовать иностранную разведку? Когда Виктор наклонился через фальшборт, «диверсант» понял, что обнаружен и нырнул в глубину, шлепнув по воде хвостом нерпы.

В этот раз в Петропавловске задержались больше обычного: разгружались, потом ремонт. Время было походить по городу. Город большей частью построен на крутом склоне сопки уступами. Некоторые пятиэтажки прямо у подножия скал, которые иногда были выше крыши. Удобно для хозяйки сушить белье. Напротив окна скала, до которой метров 30–40. На ней укрепляют шкив, вращающийся на оси, второй – около окна. Протягивают между ними линь и бельевая передвижная веревка готова – вешай белье и передвигай подальше от дома. С каждого этажа развевались такие «флаги расцвечивания».

Вообще Петропавловск-Камчатский это город вулканов. Они обступают его с востока, с юга и с юго-запада – Корякский, Авачинский, Козельский. Дальше еще несколько. Эти высотой до трех километров, а самая высокая «Ключевская сопка» пять километров далеко, но в пределах видимости. Некоторые вулканы действующие – дымятся, поэтому в городе постоянно трясет. Подземный огонь напрягает свои усилия, чтобы однажды громко о себе заявить и спросить не только за злые слова, но и за непроизнесенные добрые.

У моряков в городе тоже был любимый «вулкан» недалеко от морского порта – «Сопка любви», в виде городского сквера. Мореманы часто посещали его, потому что там росло дерево, в нем было дупло, а в дупле – стакан. Магазин с напитками недалеко, но не будешь же пить из горла, как невоспитанные люди.

Ваханов уже три дня обживает на судне новое место, но они с Алексеем еще ни разу не отметили это событие. Возвращаясь из города, запаслись «горючим», закуска у Лешки–артельщика есть. Вечером Леша говорит:

– У меня в артелке лежит 100 килограммов красной рыбы – кеты с икрой. Я выдаю ее на камбуз, повара рыбу готовят, а икру толпе не выдают. Пойдем с тобой и возьмем икры на закуску.

– Пойдем, – согласился новый жилец, считая, что этим они восстановят справедливость.