Выкуп

Ямочки на твоих щеках.

Катя смотрит на меня со странным выражением: вроде внимательно слушает и в то же время углублена в себя.

– Вы оба счастливые, – говорит Катя.

– Как тебе сказать, – отвечаю я. – Видишь ли…

– Всё равно, – перебивает Катя. – Даже безответная любовь – благо. Даже такая любовь делает человека лучше.

Она сидит, выпрямившись, с тем же рассеянным выражением. А я думаю о них – о Саньке и его кареглазом ангеле: у них безответная любовь?

– А девушка… вот ей стихи посвящают, – продолжает Катя. – Это же здорово. Даже если она об этом не знает.

Я молчу. Непонятно почему, но мне трудно говорить, такое ощущение, что я наполовину Санька и – переживаю что ли.

А Катя словно видит меня насквозь, она даже руку кладёт на мои пальцы.

– Ничего, Сашенька, всё пройдёт. Каждому воздаётся по вере. Надо только уметь ждать. Понимаешь?

Понимаю. То есть – понимаю, но ждать не хочу. Мы, сегодняшние, ждать не хотим. Нам нужно – прямо сейчас. Для этого мы готовы на всё.

Приносят кофе и пирожные, и я перевожу дух.

Мы пьём, едим, поглядываем друг на друга.

– Расскажи о себе, – прошу я. – Мне же интересно.

Катя отнекивается, но я настойчив.

– На работе сидишь допоздна, – говорю я. – Вместо того, чтобы заниматься личной жизнью…

– Ты совсем как моя начальница, – улыбается Катя. – Она в свои преклонные годы даёт фору всем молодым…

– Ты будешь лучше, Кать, – уверяю я. – Запомни мои слова… Я уже отправлюсь в мир иной, а ты будешь вспоминать о поклоннике, который нагадал, как попугай, счастье по билетику…

Катя улыбается, губы так трогательно загибаются вокруг зубов… Очаровательная женщина, эта наша Катя.

– А почему – поклонник? – вдруг спрашивает она. Радость ещё плещется в её взгляде, но какая-то тень непонимания легла на лицо. – Ну, сосед… да и то, в детстве…

– Да? – говорю я. – Хм, точно. Ну, вчера ещё не был поклонник, а завтра, глядишь, уже стал… – Так я пытаюсь исправить свою глупость-неточность. – Как там, в этой песенке? Ну, про кольцо? Нет, ты не можешь помнить, ты молоденькая, это мы, старики…

Катя усмехается и говорит:

– Ишь, старик…

Затем наклоняется ко мне, глаза у неё становятся чистые-чистые, такие синенькие-серенькие… И шепчет:

– Любовь – кольцо, а у кольца начала нет и нет конца… Любовь – кольцо!

Она отрезала последние слова: «Любовь – кольцо!» – и отвернулась.

– Да, – бормочу я. – Это прямо про нас с тобой.

– Как это? – весело спрашивает Катя. – Что ты имеешь в виду?

– Ну, как что? – продолжаю я, тоже веселясь. – У меня безнадёга и у тебя…

Я еще не успеваю закончить, а Катю уже – словно подменили.

– Вы что же, с Димой это обсуждаете? – она со звоном кладёт ложечку на тарелку с недоеденным пирожным.

Сказать, что я оробел, – значит, ничего не сказать. Дьявольщина какая-то: я, опытный мужик, сижу перед этой девчонкой и не знаю, как быть. А она смотрит на меня своими холодными серыми глазами, и румянец разгорается на щеках всё ярче.

– Катя, милая, – лепечу я, – ты неправильно меня поняла…

– Я очень ценю, поверь мне, твоё доверие, Саша, – говорит Катя с настоящим дипломатическим шармом, – мне очень жаль, что твоя девушка пока не оценила тебя… Но это обязательно случится когда-нибудь…

– Катя, перестань! – требую я.

– Я очень рада была увидеть тебя, но уже поздно, пора ехать… – она роется в сумочке, достаёт деньги.

– Катенька! – прошу я. – Катя, я клянусь, мы никогда не обсуждали это с Димой…

– Не обсуждали, я поняла… – говорит она и оглядывается в поисках официанта.

Я беру Катю за руку и продолжаю:

– Послушай, посмотри на меня… Когда мы говорили о тебе… А мы иногда говорили о тебе с Димкой… Это всегда было… Ну, как о своей любимой младшей сестре… Разве мы можем обидеть свою младшую сестру?.. Нет, конечно. Потому что, Кать, мы тебя любим, мы тебя уважаем, мы тебя обожаем…

Она поднимает голову, и глаза у неё – как у ребёнка: и обиженные, и с надеждой на то, что я говорю правду.

А я держу её за руку и продолжаю говорить. О том, что детская дружба – это навсегда, что сближение в юности – самое крепкое и прочное сближение, ничто так не соединяет до конца жизни, как пережитые в детстве и юности общие чувства. Я рассказываю ей, как мы влюбились в четвёртом классе в одну девчонку и очень этим гордились. Вот, мол, все влюбляются в разных, а мы, коли мы настоящие друзья, – будем любить одну.

Я говорю что-то ещё – до тех пор, пока пыл мой не иссякает и сама собой не возникает пауза.

– Да, иногда вы с Димой очень похожи, – Катя бросает на меня короткий пристальной взгляд, и на какую-то секунду я пугаюсь разоблачения и одновременно почему-то – радуюсь.

А Катя убирает руку и говорит:

– Жаль, что не дружила с вами в детстве. Когда вы были в четвёртом классе, я только родилась. А когда я пошла в четвертый, вы уже учились в университете.

– Зато у нас есть общая территория, – напоминаю я. – И общая школа.

Мы зовём официанта, расплачиваемся и выходим на Садовое. Катя направляется к метро, но я начинаю доказывать ей, что мы имеем полное право в такой день поймать такси. Особенно я напираю на то, что пробок уже нет, и мы домчимся в два счёта, а про себя думаю: даже в чужом теле я не сунусь в этот ад подземки…

Катя под моим напором сдаётся, я ловлю машину, потрёпанную «семёрку». При посадке возникает заминка. Мне хочется сесть рядом с нею, но нельзя давать повода для малейшего подозрения в том, что я – то есть, Саня – ухаживаю за девушкой.

В итоге Катя садится впереди, рядом с водителем. Я с трудом устраиваюсь на заднем сиденье, и водитель, джигит кавказского происхождения, лихо гонит своё авто сначала по Садовому кольцу, а затем по Проспекту мира.