#Некнига. Сборник №2. Фэнтези

* * *

В избе было светлее, чем обычно. Горел огонь, и тени от него лизали стены избы; в огромном котле бурлило ядовито-зелёное варево. Старуха сновала между котлом и буфетом, доставая из последнего неведомые Василию травы, подносила их к носу, нюхала и что-то тихонько бормотала. Время от времени она хихикала и потирала руки.

Что-то в её фигуре показалось Василию новым. Какая-то быстрота и проворность появились в её движениях. Вот старуха повернулась к нему лицом – и в глазах, в которых блестели отсветы пламени, он разглядел непонятное ему ликование.

Он сглотнул вязкую слюну и облизал пересохшие губы. Волнение заставило его сердце забиться быстро и нервно, сковало всего его и почти оглушило. Василий увидел, как ведьма помешивала черпаком варево, кипевшее в котле. Теперь оно меняло цвет с зелёного на малиновый, с малинового на синий, а после стало чёрным.

Василий перевёл взгляд на ведьму.

Та зачерпнула из котла чёрного варева в большой медный кубок и поднесла ему.

– Пей, – приказала она.

И Василий, будто заколдованный, медленно взял кубок. Тот был тяжёлым и горячим. И зелье Василий пил – будто кипящую лаву в себя заливал.

А старуха в нетерпении смотрела на него и шептала:

– Пей, пей, пей…

И когда он, выпив до дна, поднял глаза на ведьму, то увидел, как ликующе блестят красные точки её глаз.

Страх взвился в нём, ледяной стрелой прошёлся по позвоночнику, когда Василий почувствовал, что не может пошевелиться. Кубок выскользнул из его ослабевших пальцев и со звоном покатился по полу. А старуха запрокинула голову назад и громко захохотала. Её смех громыхал в ушах Василия колокольным звоном, и он с ужасом увидел, как стремительно старуха начала молодеть.

С жутким хрустом расправлялась её низкая, сгорбленная фигура и обретала формы. Её седые волосы потемнели до цвета вороного крыла, а бледная кожа расправилась, словно лист бумаги, и обрела здоровый розовый оттенок. Старческое лицо наполнилось жизнью, и на нём разгладились все морщины; глаза, со временем потерявшие свой цвет, обрели живую глубину и стали тёмно-карими, почти чёрными, а тонкие губы приобрели злой красный цвет.

От ужаса у Василия перехватило дыхание. Он снова попробовал сдвинуться – и не смог.

А ведьма, молодая и красивая, склонилась над ним и проговорила глубоким низким голосом:

– Ну что, голубчик? Попался.

* * *

– Сколько вижу таких, как ты, – сладко выдохнула ведьма, – всё не устаю удивляться, как на свете много глупцов, – она тонко улыбнулась, сверкнув злыми глазами, и наклонилась к Василию. Его сразу обдало горьким травяным запахом. И если бы он мог двигаться, то отшатнулся бы от неё. Но Василий, застыв на месте, даже говорить не мог. И лишь смотрел, смотрел, смотрел в безумные глаза ведьмы, в которых плескалась сама тьма.

Она выпрямилась и тяжёлым шагом прошла к креслу, села. Василий вспомнил, как увидел в царских хоромах портрет юной царевны. Как любовался её красотой.

И сейчас, глядя на ведьму, он всё понял. А ведьма, будто прочтя его мысли, широко улыбнулась:

– Догадался? Молодец.

Василий почувствовал, как от ужаса у него поползли холодные мурашки по спине.

Если на портрете царевна была красива той холёной красотой, которую всегда добавляет художник, желая польстить государю, то сейчас перед Василием сидело воплощение ночи, живая красота которая и притягивала, и отталкивала своей дикостью.

Ведьма была страшно красива. Красива именно той поистине дьявольской красотой, которая даётся лишь единицам из людей в один год из столетия. И эта её дьявольская красота была таковой именно потому, что граничила с уродством. У колдуньи были острые черты лица: высокие скулы и длинный нос с горбинкой, но больше всего бросались в глаза её тонкие красные губы, змеившиеся в злой улыбке. А чёрные глаза… такими и правда душу можно было выжечь.

Василий отвёл взгляд от неё, а ведьма тихо рассмеялась:

– Чем дольше живу, тем больше удивляюсь тому, какими слепыми могут быть люди. Потому что поверить в то, что говорит этот выживший из ума старик, может только слепец или глупец. Он свято верит в то, что я вернусь, даже не зная, жива я на самом деле или нет… Посылает ко мне всяких… Уж сколько ко мне таких, как ты, приходило за эти года, не счесть… И ты, родимый, стоишь их всех вместе взятых. Ты не только слеп и глуп, но и жалок в своей алчности. Бросить свою невесту и отправить на смерть человека, который тебе доверял и был готов идти за тобой… Браво! Я восхищена, – ведьма хищно улыбнулась. – Ну что ты? Боишься? Правильно делаешь, родимый. Да только не выбраться тебе отсюда. Поздно. А уж пока ты сидишь тут, недвижимый, и зелье моё действует, я расскажу тебе, как всё начиналось.

* * *

– Давным-давно, лет так пятьдесят назад… Ну что ты смотришь так на меня? Да, я совсем немолода. Итак, давным-давно жил… дак он и сейчас живёт, и правит – царь. И была у него дочь. Красоты такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Звали её Серафима Прекрасная. Ужасное для неё имя, ей оно никогда не нравилось, поэтому она всегда запрещала даже отцу называть себя так.

Шло время, царевна росла, а царь подыскивал ей женихов. Только вот не нравился ему никто, никто не был достоин его прекрасной дочери, для которой он построил неприступную высокую башню. Царевна сидела там в окружении нянек и мамок. Башня была такая высокая, что девушку было видно всем приезжим царевичам, князьям, боярам да простым странникам. А ей были видны восходы и закаты солнца и дивный дремучий лес, который окружал королевство её отца. Она мечтала хоть раз выйти из башни и прогуляться на свободе в этом лесу, но отец, который страшно любил свою дочь, не выпускал её из башни.

Только мамки да няньки приходили туда. Да ещё учителя, которые учили её наукам разным. А приезжие всё шли и шли к царю, да всё её руки просили. И он отказывал, потому что никто из них не был мил ему.

А потом объявился в их царстве-государстве один учёный. Был он кровей заморских, богат и знатен, и слава о нём впереди него на семь вёрст шла.

Царь сразу же пригласил того к себе во дворец. Учёный оказался очень умён и начитан, а царь, очарованный его знаниями, попросил его научить принцессу всему тому, что он сам умеет. И обещал за это тридцать сундуков золота. Однако учёный отказался от награды и сказал, что коли царевна того пожелает, то сама и наградит его по всем его заслугам.

Шло время, учёный учил царевну тому, что знал сам. Но не заморские знания это были, а тайные знания, взятые предками из самых глубин земли в те времена, когда ещё не было никаких царств-государств, когда ещё не было и самого времени.

Показывал он ей чудеса такие, что от восторга у неё кружилась голова: то радугу создавал по щелчку пальцев, то огонь в руках держал и ей давал держать. Пламя было холодным как лёд и сверкало так ярко, что слепило глаза и разум.

Принцесса наградила колдуна, подарив ему своё сердце. А он обучил её всему, чем сам владел.

Когда царь узнал об этом, он в страшном гневе заточил колдуна в темницу, а свою дочь запер в башне под строгим надзором мамок и нянек. Но невдомёк ему было, что наученная колдуном царевна опоит всех сонным зельем и придёт на помощь к своему возлюбленному.

Когда царевна спустилась в темницу, то не узнала она его: колдун был озлоблен и чёрен лицом и казался старше. Едва она приблизилась к нему, тот схватил её за руки и начал упрашивать освободить. Но у царевны не было ключа, и она не была так искусна в колдовстве, как её возлюбленный.

Тогда она спросила:

– Разве ты не можешь наколдовать себе свободу?

Но колдун ничего не ответил ей. Лишь лицо его искривилось в злобе, а царевна отшатнулась от него.

Понимание озарило её ослеплённый любовью разум: заморский колдун вовсе не разделял её чувств, он хотел лишь власти.

Тогда вспыхнули его глаза ярким пламенем, и в отчаянной злобе притянул колдун к себе царевну за шею, поцеловал в губы красные жгучим, наполненным колдовством поцелуем. В поцелуй этот он вложил всю злобу свою и ненависть и, может, даже частичку души своей, я не знаю точно.

Сверкнула молния. И осветила она всю ту проклятую ночь белым ослепительным светом. Царевна со страшным криком пыталась оторваться от крепкой хватки колдуна, но никак не могла этого сделать. Только тогда, когда сам колдун оторвался от неё и с диким хохотом бесследно растворился в воздухе, только тогда она отлетела от клетки и увидела застывшего в дверях темницы царя. А он, похоже, видел лишь её шею, на которой чёрным пятном отпечаталась рука колдуна.

Со временем это чёрное пятно исчезло, но начало действовать странное проклятие: куда-то подевалось здоровье царевны, потускнела и поблёкла её красота. Но силы и знания, которые дал ей колдун, увеличились.

Серафима Прекрасная превратилась в неизвестную никому старуху. А царь, то ли слишком напуганный, то ли слишком обиженный, что она ослушалась его воли и влюбилась в того, в кого ей не стоило влюбляться, прогнал её прочь.

Шли годы. Старухи и след простыл. Она, то есть я, ушла далеко-далеко, на окраину того дремучего леса, в котором так долго мечтала прогуляться.

Колдуна так и не нашли, но я верю, что он жив до сих пор. А царь наконец прозрел и захотел меня вернуть, но, увы, теперь слишком поздно. Быть может, если бы он тогда дал мне больше воли гулять на родных просторах и общаться с людьми, я бы и не влюбилась в того колдуна и встретила бы прекрасного принца, и жили бы мы долго и счастливо… Кто знает.

Со временем я научилась пользоваться своими силами, голубчик. Нашла избушку, в которой меня никто не тревожил. Но мне стало тяжелее выходить на свет белый, потому что моё тело, разрушенное неведомыми мне чарами, слишком слабо для больших путешествий. Но к моей радости, находятся такие дураки, как ты, которые готовы продать всё, лишь бы достичь своей цели, и заплатить за неё любую цену. Так вот, голубчик, я не назвала цены за свои услуги. Принцессу ты нашёл, а платой за это будет твоя жизнь, – ведьма улыбнулась и встала с кресла.

А Василий в ужасе замычал и задёргался.

– Ш-ш-ш… – приложила к губам палец колдунья. – Будет не больно. По крайней мере, не так больно, как было больно твоему слуге.