Человек среди чувств. Начало. Сказки и размышления о внутреннем ориентировании

Один отдыхающий как-то стоял-стоял возле его картин, разглядывал-разглядывал, даже губами от удовольствия чмокал. Потом говорит:

– Хорошенькие у вас картинки. Всё прямо как настоящее.

– Почему ж это «как настоящее»? – обиделся старик. – Всё на самом деле настоящее. Я ничего не подрисовываю.

Наклонился он к своей картине – и вошёл в неё. Помахал оттуда рукой всем, кто возле картин толпился, и скрылся за холмом.

Те, кто там был, просто рты открыли от удивления.

Тут подошла девочка, которая неподалёку сидела, и стала картины укладывать, чтобы домой отнести. Это внучка была, которая помогала деду с картинами управиться.

Люди заволновались: что же с художником-то будет?

– Ничего страшного, – успокоила их девочка. – Дедушка часто там гуляет. Уйдёт в картину, а домой уже по другой дороге приходит. Такой вот он чудной у нас. Мы привыкли.

Мастера картин внутреннего мира (те, что не занимаются подделками) работают примерно так же. Материалы у них настоящие, добытые как раз из той местности, которую они изображают. И что с того, если кто-то решит, будто это всего лишь изображение? Всегда можно сделать шаг – и оказаться в той реальности, которая кому-то показалась всего лишь «как настоящей».

Конечно, не все области сознания нам одинаково доступны. О некоторых из них можно говорить лишь предположительно. Даже те люди, которые приносят оттуда изрядную добычу, могут поведать нам далеко не обо всех особенностях тех сфер существования, с которыми они соприкоснулись.

Одну из таких загадочных областей внутреннего мира принято называть подсознанием. Ощущения, связанные с ним, возникают почти незаметно, исподволь. Иногда они нужен немалый труд, чтобы установить по косвенным признакам их присутствие. Особенность подсознания в том, что оно очень слабо освещено разумом и трудно заглянуть в него напрямую.

Обычно мы и не нуждаемся в этом, как не нуждаемся без особых причин в осмотре желудка или лёгких. Но знать о существовании этой теневой части души необходимо. Знать, что некоторые наши внутренние сложности могут быть связаны именно с ней. Знать, что нередко наши чувства подпитываются именно оттуда.

И ещё одну область нашего сознания мы можем лишь обозначить, не претендуя на понимание её устройства, – то, что называют сверхсознанием. Если подсознание затемнено от нашего внутреннего внимания, то со сверхсознанием всё наоборот. Непосредственно всматриваться в нег – это всё равно, что пытаться разглядеть невооружённым взглядом: как там устроено солнце. Наверное, и сам наш разум родом оттуда.

Сверхсознание – это источник ощущений, свидетельствующих о существовании более высоких и сложных уровней существования, чем наш внутренний мир. Человек может быть расположен к восприятию таких ощущений в большей или в меньшей мере. Но стараться заслониться от них означало бы самому затемнять свое сознание.

Другое дело – защита от иллюзий. Мнимые «высшие переживания» имеют свою специфическую природу. Это тёмное и смутное, притворяющееся светлым и ярким. Что ж, такова одна из проблем внутреннего ориентирования: знать, в какой области сознания находится прозрачное «я», и отличать действительное от иллюзорного.

Земляная птица Эрра

Птица Эрра жила глубоко в земле. Крылья у неё были небольшие, но прочные. Она ими землю раздвигала и так перелетала с места на место.

Однажды столкнулась она под землёй с кротом. Обычных кротов она и раньше встречала, но это был космический крот. Он в космическом пространстве ходы себе рыл. Ведь это только кажется, что в космосе много пустоты, а она ведь вся плотно-плотно всякими излучениями заполнена. Крот в них ходя себе и прокладывал. Встретил на пути нашу планету, не стал сворачивать, вот в землю и зарылся.

Рассказал он Эрре про космос, полный планет и комет, рассказал про небо, где другие птицы летают. Решила Эрра тоже в небо отправиться. Замахала крыльями в ту сторону, куда крот показал, да и выбралась из земли. Хорошо, свободно, только светло слишком. Но если вниз смотреть, то можно и привыкнуть.

Опустила Эрра глаза в землю, отдохнула немного – и принялась летать. На высоту одуванчика взлетала! От куста до куста перелететь могла! Когда устала, зарылась в землю (так привычнее) и заснула с радостной мыслью: вот я и по небу полетала.

Проснулась она среди ночи и снова наружу вылезла. Черно вокруг, только звёзды светят. Вот я уже и в космосе, думает Эрра, так о нём космический крот и рассказывал. Полетала снова от куста до куста на высоте одуванчика, а потом скорее назад к себе, в землю, пока не рассвело.

Стала Эрра снова жить под землёй, только важности у неё прибавилось. Она же теперь была не только земляная птица, но ещё и небесная, ещё и космическая.

Можно сколько угодно изучать нашу внутреннюю страну – её просторы и вершины, таинственные глубины и запредельный небосвод. Изучать её заповедные места, а наряду с ними – и её свойства, которые определяют органическую слитность этой страны, соединение отдельных её областей в единый мир.

Что такое, например, наша память? Соблазнительно представить её физически, в виде огромного заповедника прошлых ощущений. Но если пытаться отделить прошлое от сиюминутного, то окажется, что и настоящее наше соткано из только что прошедших ощущений. Окажется, что само представление о времени неотделимо от памяти. Память – скорее способность сознания к восприятию времени и нашего движения в нём, чем залежи впечатлений от жизни. Это не столько склад пережитого, сколько мастерская мгновения.

Ещё одной особенностью сознания является воображение: возникновение образов, ещё более своеобразных и удивительных существ, чем мысли.

Образов, которые из реальных ощущений и переживаний, из прочих импульсов, котоыре мы не всегда можем осознать, создают нечто новое, не существовавшее до этого. Но это новое, возникнув, становится чем-то определённо существующим и реально влияет на наши ощущения и переживания.

Воображение питается и лучами сверхсознания, и смутной энергией подсознания. Оно порождает и озарения, и фантомы. Каждое наше чувство может опираться на эту способность, но может и страдать от неё. Что это – карнавальное сотворение миров или приёмник вселенского вещания? Сновидение по вызову или сказочный преподаватель, приставленный к каждому?..

Вообразите себе

Бегал по улицам незнакомого города разнесчастный турист. Ходил он, ходил по музеям, засмотрелся на картины и статуи, теперь у него совсем мало времени до самолёта осталось. А надо было ещё еду в дорогу купить и новый пиджак, потому что старый он испачкал в краске. И подарки для детей. И ещё кое-что. В какой магазин бежать?

Вдруг видит он вывеску: «Вообразите себе. Магазин». Может, хоть игрушки там куплю? – подумал турист (звали его Аж) и зашёл туда. Но там был только большой белый шкаф, вроде холодильника, со стеклянной дверцей. На шкафу было написано: «Вообразильная камера». Перед ним стояло пустое кресло.

Не успел Аж ничего сообразить, как продавец усадил его в кресло и, взглянув на испачканный пиджак, предложил:

– Представьте себе, какой пиджак вам хотелось бы?

В самом деле, какой? – подумал Аж. Коричневого цвета, мягкий, с тремя наружными карманами и двумя внутренними… только ведь здесь нет пиджаков.

Но продавец, покрутив ручки на вообразильной камере, уже доставал оттуда пиджак – точно такой, как надо.

…Через десять минут Аж, расплатившись, выходил из магазина с большим чемоданом, полным покупок. Чемодан тоже был из вообразильной камеры. Вот только лучше бы у него были не стальные замочки, а медные, – подумал Аж, разглядывая чемодан. И замочки под его взглядом медленно пожелтели.

Здесь начинаются ещё более удивительные свойства внутреннего мира. Свойства, связанные с возможностью воздействия на внешнюю реальность.

Наши мысли-ощущения переходят в мысли-желания и сливаются в те внутренние потоки стремлений, которые обобщённо называют волей. Может быть, это такое же следствие нашего душевного устройства, как течение реки – следствие рельефа местности. Может быть, у волевых импульсов есть ещё и собственные источники. Так или иначе, владения прозрачного «я» не остаются замкнутыми в себе. Через волю они выплёскиваются наружу, но и само наше «я» там становится другим.

Наружное «я» обретает пёструю расцветку, по которой нас и воспринимают те, кто имеет с нами дело. Эти пёстрые цвета определяют нашу индивидуальность. проявляя в поведении наши внутренние свойства. Наше внешнее пёстрое «я» слито с этими свойствами, определено ими, зависит от них. Поэтому оно становится как бы ещё одним подопечным прозрачного «я» – наряду со всеми нашими внутренними жителями.

Изображение, наблюдение, движение

У прозрачного «я» есть ещё одна особая возможность наблюдать жизнь, не относящаяся ни к внешнему миру, ни к внутреннему. Не относящаяся ни к чему, кроме самого прозрачного «я», кроме его несомненного существования.

Эта возможность – или способность – взглянуть как бы со стороны на всё внешнее и даже на всё внутреннее многого стоит. Она позволяет прозрачному наблюдателю ощутить собственную природу, собственную свободу. Позволяет бросить взгляд в щель между бытием и небытием. Позволяет взять перерыв от житейских забот и внутренних треволнений: перерыв на существование само по себе. Позволяет свести жизнь в одну точку, которая может стать новым взглядом на жизнь. Позволяет ощутить условность всех описаний внешнего и внутреннего, всех изображений и обликов.

Отдых от красок

Страна, где родился Лёр, называлась Зюзюландия. Все узнавали её по флагу зюзюлевого цвета. Это был любимый цвет в стране. И даже почти единственный, потому что там всё красили в этот цвет. Даже людей.

Да-да, даже людей. Климат там был тёплый, и вместо одежды люди красились зюзюлевой краской. Летом её слой был потоньше, зимой потолще, но всё равно круглый год все были зюзюлевыми.

Но Лёру надоел зюзюлевый цвет. Решил он сбежать в соседнюю страну, Пушуристан. Добрался до границы, смотрит: а в той стране всё сплошь пушуристого цвета. И люди тоже.

Идёт Лёр по границе, не знает как быть. Тут его пушуристанские пограничники заарканили, к себе тянут. Только и зюзюландские пограничники подоспели, тоже своё лассо на Лёра набросили, тащат его обратно.

Ни туда, ни сюда Лёра не могут перетянуть. Да ему ни туда, ни сюда и не хочется. Закрыл он глаза и перестал думать и о Зюзюландии и о Пушуристане. И перетягивание перестал чувствовать. Удивился этому, открыл снова глаза – а вокруг ничего и никого. Даже красок никаких нет. Просто – пространство.

Где же я? – думает Лёр. – Ты сам у себя, – думается ему в ответ. – Кто же тогда мне отвечает? – Да просто само тебе отвечается. – А что же мне делать? – От красок отдохнуть, свободного дыхания набраться.

Так Лёр и сделал. Отдохнул, продышался, потом решил вернуться.

Никто его ещё перетянуть не успел. Дохнул Лёр свободным дыханием, аркан и лассо сбросил, а потом вернулся к себе домой. Подышал на свою зюзюлевую окраску, она от тела отстала, Лёр и снял её с себя, как уличную одежду. Принял душ, накинул халат разноцветный и стал друзьям звонить, в гости звать. В конце концов, они ведь тоже только сверху зюзюлевые.