Человек среди чувств. Начало. Сказки и размышления о внутреннем ориентировании

Смысл – это возможность осознанного движения среди тех явлений, с которыми мы имеем дело. Индивидуальное виденье смысла – это не столько личный взгляд на вещи и явления, сколько взгляд на себя среди вещей и явлений, среди всех остальных и всего остального.

Что же может дать мне учение, которое приходит извне? Чего мне ожидать от него? Что в нём искать?

Прежде всего мне нужен от учения некий опознавательный знак, некое созвучие моей душе, которое подсказывало бы, что это учение – для меня, что в нём накопилось, соединилось, переплавилось множество индвидуальных смыслов, созвучных друг другу, созвучных и мне тоже.

Дальше начинается его помощь в моей работе по добыче внутреннего смысла. Если учение способно помочь мне в составлении моей собственной мировоззренческой карты, у нас с ним всё в порядке. Но если оно может лишь накрыть мои наброски своими стандартными схемами, растиражированными на всех, такая подмена рано или поздно скажется на моей способности к ориентированию. Чему может научить учение, если оно учит меня обходиться без меня самого?..

А потом нам с учением придётся пробиваться к смыслу на каждом из этажей.

Сколько мы увидим их, этих этажей? Три?.. Десять?.. Пусть будет, например, семь.

Дом о семи этажах

Вилон жил в необычном доме. Там было семь этажей, но только на первом была дверь, а на остальных только лестничные клетки с глухими стенами. Конечно, Вилону хватало одной двери и того мира, что за ней его ждал, но всё же ему было интересно: что за этажи такие над ним? Снаружи ведь их вовсе не видать.

Хорошо, что ему книжка попалась про то, как новые двери пробивать. Поднялся он на второй этаж с инструментами – и за дело. Пробил дверь, а за ней дорожка ведёт к соседнему дому, которого он, выходя из своей первой двери, никогда не видал. Оказалось, там такой замечательный сосед сосед живёт, что Вилон с ним на всю жизнь подружился.

Долго ли, коротко ли, да книжка про двери снова на глаза Вилону попалась. Взял он её и всё нужное, пошёл на третий этаж. Там целая дорога от двери вела. Вышел Вилон – а перед ним незнакомая страна лежит!..

Столько удивительных приключений у Вилона было – и на третьем этаже, и на всех остальных, что ни в сказке сказать, ни пером не описать.

А уж когда он на седьмом этаже дверь пробил, такое там увидал, что ушёл и уже не вернулся.

Жаль, конечно, что книжку с собой забрал. Такая каждому пригодилась бы. Но, может быть, она своя для каждого?..

В нашей книге до седьмого этажа мы доберёмся ещё нескоро, но о некоторых этажах можно подумать уже сейчас.

Вот, например, этаж коллективного виденья смысла. Не заслонит ли учение мои интересы, интересы человека среди учений и человека среди коллективов, проблемами того коллектива, которому оно служит? Да, проблемы моего коллектива неминуемо становятся частью моих интересов, но это не означает, что я готов подменить одно другим. Если учение будет предлагать такую подмену, нужно быть начеку.

Этаж национального виденья смысла может быть значительным для меня, если мне хорошо знакомо чувство социальности, соединённости с другими людьми. Поможет ли мне учение освоиться на этом этаже? Если оно не учитывает национальные особенности индивидуального внутреннего мира, если уходит от осмысления национального виденья смысла, оно может оказаться не очень-то дееспособным для человека, живущего в резонансе со своей нацией, или для человека, столкнувшегося с окружающим его национализмом. Общечеловеческое не означает вненациональное, национальное органически входит в него – как часть человеческого опыта. Но всего лишь часть, которая не должна затмевать собой всё остальное.

С другой стороны, я могу быть равнодушен к социальным и национальным проблемам. Уважительно ли отнесётся учение к такой отстранённости или будет во что бы то ни стало навязывать мне национальные жизненные ориентиры? Если оно выдвигает национальное на первый план, если уходит от интересов реальной личности, если вменяет человеку готовые ориентиры вместо того, чтобы помогать его в освоении собственного маршрута, оно может действовать тем самым и против интересов человека, и даже против интересов нации.

От попадания в тупик спасает равновесие между разными виденьями смысла, исключающее зацикливание на одном из них – например, на национальном, который может легко превратиться в националистический. Философия, поддерживающая такое равновесие, передаст его и нам. От философии, загоняющей в тупик – эгоцентрический, коллективистский или националистический, – лучше спасаться, что есть сил.

Сирены-спасительницы

Бывает же так: пошёл Ваня собирать клюкву на болоте и заблудился.

Болото большое, топи вокруг, а тут ещё и туман спустился. Стоит Иван, не знает, куда шаг шагнуть.

Вдруг слышит Ваня голос неслыханной красоты. Поёт голос, зовёт – и так сладко, что ни о чём думать уже невозможно, только идти на этот голос, и всё. Ваня и пошёл, ни о каких топях не думая.

Шёл он, пока голос не замолк, тогда только остановился. А тут другой голос с другой стороны зазвучал. Ещё слаще прежнего. Хотел, не хотел Ваня, а ноги уже сами пошли на тот голос.

Только второй голос замолк, снова первый зазвучал. Нет, ничем он второму не уступал. Снова Ваня повернул туда, куда этот голос звал.

Так шёл он, шёл, то на один голос сворачивал, то на другой – пока не вышел на край болота, к лесной тропинке. Смотрит: две птицы сияющие на вершинах дерев сидят, одна слева от тропинки, другая справа. Попрощались они с Иваном певучими голосами и улетели. А он пошёл домой, радуясь тому, как искусно они его среди топей провели и помогли выбраться на твёрдую землю.

Когда для нас становится важным чувство причастности не просто к коллективу или к нации, но к человечеству в целом, нам необходим исторический взгляд на мир. Учение помогает нам здесь не столько расширением наших знаний, сколько соединением частных фактов в общую траекторию. После этого дело человека – выработать своё отношение к тем или иным событиям в жизни человечества. К событиям, происходившим когда-то, разворачивающимся сейчас или возможным в будущем. Но если учение не поддерживает внутреннюю связь человека с человечеством, то оно тем самым разрушает её или позволяет ей разрушаться.

Учение должно помочь мне увидеть и то, что вообще важно для целого, и то, что в судьбе целого важно для меня. Но именно помочь, не более того. Если эти ориентиры будут придуманными, искусственными, учение может выглядеть при этом даже особенно смазливо, как нарумяненная кокетка, но лучше мне тогда обойтись без него. Быть человеком в человечестве слишком насыщенная задача, чтобы позволить себе отвлекаться на выдумки.

Вместе с тем не устроит меня и учение, обожествляющее человечество, замыкающее на принадлежности к нему все смыслы жизни. Как не устроит и никакое другое замыкание смысла.

Если философия – это ориентирование в главном, то в любом смысловом поле она поможет нам дойти до наиболее высокого взгляда на наш путь в нём, поможет размыкать его вверх, а не замыкать в себе. Если для этого недостаточно помощи одного учения, мы вправе взять что-то и от других.

Ни одно учение не может претендовать на то, чтобы подчинить себе философию, общую хранительницу смыслов. И ни одно из учений нельзя отлучить от философии, не нанеся ей ущерба. Даже разрушительные учения нельзя игнорировать. Можно просигналить: здесь тупик; нелепо кричать: не гляди в ту сторону.

Вот только и философское виденье не должно становиться самоцелью. Сделав свой выбор среди учений или балансируя среди них, мы всё-таки идём с их помощью дальше. Учения могут лишь подвести человека к его особым, личным постижениям и озарениям, к возникновению и к соединению смыслов в его душе. Учения могут сопровождать меня в пути, но путь этот – мой. И он по-своему соединяет меня с другими людьми, с человечеством, со всей вселенской жизнью.

Права личности перед учениями

Интересы любого из учений отличаются от интересов отдельного человека.

Это не упрёк таким-сяким учениям, а естественный факт, очень важный для каждого из нас.

А как само учение преодолевает эту сложность? Ведь интересы человека – это тот берег, от которой оно уходит в разведывательное плаванье и к которому оно постоянно должно возвращаться.

Возвращаться с добычей: с теми ориентирами, которыми может воспользоваться человек в своей собственной жизни. С ориентирами реальными и достоверными.

Личные жизненные ориентиры – вот что больше всего необходимо человеку от философии. Философия оживает лишь тогда, когда душа начинает понимать, куда ей стремиться.

Как учение сочетает эти интересы человека со своими собственными интересами, интеллектуальными, корпоративными или социальными? Ставит ли оно вообще перед собой эту задачу? Или выступает лишь в роли торговца на ярмарке мировоззрений, стремясь любыми средствами заполучить к себе побольше покупателей?

Если взглянуть на частые базарные склоки между конкурирующими учениями, эта «рыночная модель» может показаться вполне достоверной. Но дело тут скорее в социальных особенностях сосуществования учений, в корпоративных амбициях их приверженцев, нежели в сущности самих учений.

Если рассуждать по большому счёту, никакое уважающее себя учение не должно относиться к другим учениям как к соперникам. Будучи убеждённым, что только наше учение даёт правильную ориентацию, мы можем лишь сочувствовать чужим заблуждениям и ожидать неминуемого прихода остальных к тому, к чему мы уже пришли. А считая, что и другое учение может обладать своей правотой, мы подразумеваем возможность сотрудничества учений и их своеобразного разделения труда.

Разделение труда происходит исторически. Есть учения, помогающие людям с особыми душевными свойствами. Были учения, сыгравшие очень большую роль в истории одного или нескольких народов, исчерпавшие её и сохранившие лишь историческое или эстетическое значение. Некоторые учения прекрасно помогают человеку искать начальные ориентиры, а некоторые, наоборот, действенны лишь начиная с достаточного уровня развития.

Хотя инстинкт самоутверждения часто мешает учениям осознавать, насколько они связаны друг с другом, отдельный человек вполне может заметить, что эти взаимосвязи, обеспечивающие определённую специализацию учений и обмен идеями между ними, гораздо важнее, чем их противопоставление.

Сотрудничество учений осуществляется через личность. Через личность каждого философа, каждого ориентатора с достаточно широким кругозором. Через личность каждого человека, не желающего украшать себя шорами, мешающими свободно оглянуться вокруг.

Помогая человеку ориентироваться, каждое учение исходит из своего представления о том, как реально устроена жизнь – как оно на самом деле. Быть искренне убеждённым в реальности своего «как оно на самом деле» – значит быть уверенным в том, что именно там состоится встреча с остальными искателями истины, а вовсе не в том, что на вершину ведёт только один путь.

Соперники

В одной стране, уединённой от других стран, жили два непревзойдённых покорителя горных вершин – Ап и Оп. Они были давними соперниками. У каждого было множество поклонников, которые считали, что именно их кумир никем не превзойдён, и когда Ап и Оп решили наконец помяряться силами напрямую, каждого провожала в путь целая толпа.

Выбрали они для состязания самую высокую в стране гору, куда никто ещё не забирался. Ап решил взобраться на неё с северной стороны, Оп – с южной.

С великим трудом и со многими приключениями добрался Ап до вершины. Выбрал на вершинном утёсе подходящее место и начертал на нём своё имя, чтобы ни у кого не было сомнений в том, что именно он покорил эту вершину. Вдруг услышал он шорох с другой стороны утёса. Обогнул утёс с западной стороны, а с южной стороны, оказывается, Оп своё имя выводит.

Ничего не сказали соперники, только глазами сверкнули да фыркнули друг на друга. Так расстроился каждый, что полной победы над другим не достиг, что и задерживаться на вершине не стали. Даже видом не полюбовались. Тут же пустились в обратный путь, чтобы хоть вернуться первым.

А из пещеры, которая с восточной стороны утёса была, вышел Эп. Подмёл за соперниками и надписи стёр. Он здесь давным-давно жил и очень любил свою гору.