Terra Rasa

Шурик молчал.

– Это ими ты проткнул бутылки?

Шурик молчал.

– Александр, посмотри на меня, пожалуйста! Чтобы больше никогда не видела тебя с ножницами, ты меня понял? Надо будет для школы, попросишь меня.

– Я… ничего не делал, я… ничего не протыкал, – сбиваясь, захныкал Шурик.

– А кто же, по-твоему, это сделал? Чудовище из унитаза? Меня достали твои сказки. Не хочу больше их слушать, понятно? Не хочу больше слушать.

– Мамочка, почему ты не веришь мне?

– Потому что это чушь. Потому что ты все придумываешь, чтобы не оставаться одному. Ты мальчик, ты должен быть смелым.

«Какого черта, – тут же подумала я, – ничего он не должен».

В выходные мне позвонил старый приятель – выцветший призрак из прошлого. И, поддавшись уговорам, я позволила увести себя в какой-то неказистый ресторанчик. От двух бокалов вина неизвестного происхождения мир значительно похорошел. И хорошел он до тех пор, пока не раздался телефонный звонок.

– В чем дело, Шурик?

– Мама! Мама, куда ты положила ножницы?

– Никаких ножниц, Шурик! Немедленно ложись в кровать, ты меня слышишь?

– Мама, где ножницы?

– Иди спать. Я скоро приеду.

Мне показалось, у него стучат зубы от ужаса. Словно он находился не в теплой уютной квартире, а в самой преисподней. Я помню, что спрятала ножницы подальше в гардероб. Шурик не найдет их. Мое беспокойство необоснованно. Что с ним может случиться? Неужели он верит в чудовищ? Или вдруг он действительно видит? Почему я сама не помню своих страхов? Мне не хотелось больше думать об этом. Я работала как проклятая и имела право на личную жизнь хотя бы иногда. А Шурик – будущий мужчина, нельзя потакать его капризам.

Ресторан похож на склеп, где люди говорят полушепотом и не могут разглядеть содержимое своих тарелок. Я уже немного пьяна, и с непривычки действительность кажется мне слишком медленной, будто в специальном видео-режиме. Откинувшись на спинку стула, равнодушно наблюдаю, как официантка проливает кофе на белоснежную рубашку моего ухажера. Он страшно рассержен и ужасно боится выглядеть смешным. Зря боится, его уже ничего не спасет.

Чего боюсь я? Потерять Шурика. Ничего не может быть страшнее. Чего боится Шурик? А Шурик боится чудовищ, которые живут под кроватью и в канализации, а возможно, даже в кухонных шкафах. Он повзрослеет и перестанет бояться. Это дело времени, естественный процесс, незачем лезть в него. И Линка сама пусть сходит к психологу, мой ребенок – совершенно нормальный. Ему помощь не нужна, по крайней мере, не от врачей. Ему просто страшно, только и всего. Все дети боятся оставаться одни.

И точно ли я не помню своих страхов? Или просто боюсь о них вспоминать? Каждый ребенок проходит через это. Однажды наступает момент, когда родителей нет рядом. Пустая квартира, вечер. Шурик не мог жить без телевизора, он всегда работал, когда меня не было. Он говорил, что телевизор отвлекает их. Отвлекает чудищ… Что еще отвлекало их? Ножницы… Они ведь были еще раньше. Лежали в моей кровати. Зачем я прятала ножницы? До сих пор чувствую холодную сталь лезвий, овальные ручки, выкрашенные в крокодиловый цвет. Огромные, тупые, надежные, на белой простыне под одеялом. Они защищали меня.

– Я сейчас вернусь! – буркнул пострадавший ухажер и уполз в уборную.

Конечно, пусть ползет отстирывать заляпанную распашонку. А я пока посижу на узком подоконнике в своей комнате, как в старые добрые времена. В отличие от Шурика у меня была своя комната, уютная, светлая, с кучей игрушек, разбросанных повсюду. В руках я держу книгу с картинками, пытаюсь читать, но это только для видимости. В доме никого нет, но Кузя, наш кот, все выслеживает кого-то. Носится по коридору, замирает, прячется, шипит и забивается под диван. Он сидит очень тихо, и мне начинает казаться, что он пропал и больше не вернется.

В окне можно увидеть людей, и вроде бы не так страшно коротать время в пустой квартире. Я прислушиваюсь к каждому звуку с улицы, чтобы не слышать навязчивые скрипы и приглушенное шипение. Чудовища бывают в страшных сказках, которых я не читаю. И здесь их не может быть. Папа говорит: их не может быть никогда. Наконец, я оставляю подоконник и решаюсь поиграть в родительской комнате. Боковым зрением я хорошо вижу темную глотку коридора. И как это ни странно, он совершенно пуст.

Только мне почему-то безумно тяжело повернуть к нему голову. И я делаю вид, что собираю конструктор, то и дело замирая от ужаса. Я строю дом из желтых, красных и зеленых пластмассовых кусочков. Руки не слушают меня. Домик получается грустным, неустойчивым. Ни одна кукла не стала бы в нем жить. Где мои ножницы? Куда папа их положил?

Я глубоко вздыхаю и почти верю в хороший конец. И вдруг из кухни доносится характерный шум выдвигаемого ящика. Я еще не знаю, что от ужаса можно поседеть, но догадываюсь о чем-то таком. Все мое существо от внутренностей до кончиков пальцев покрывается колючей коркой невыносимого страха. Опасаясь выдать свое присутствие, осторожно забираюсь на кровать и накрываюсь одеялом с головой. Рядом с подушкой лежит цветная керамическая тарелка.

Ее хорошо видно из моего убежища. Пошевелиться я не могу. Только в каком-то диком оцепенении наблюдаю, как на нее ложится черная уродливая рука с длинными пожелтевшими когтями. Зажмурив глаза, я молюсь о том, чтобы на тарелке ничего не было. Открываю глаза – рука не исчезла. И так я лежу два часа или три или даже четыре в одной застывшей позе и повторяю про себя, как мантру: «Придет серенький волчок и укусит за бочок…».

Я засыпаю, но, к несчастью, ненадолго. В первую секунду мне непонятно, где я нахожусь. Во время сна было жарко, я скинула одеяло, и теперь моя голова ничем не защищена. Чудовище могло добраться до нее. С полок щетинятся ободранные корешки книг. Свет от лампы окрашивает мир в тон пропавшего абрикоса. Рука больше не лежит на тарелке.

Я готова поверить, что все это сон. Так скажут взрослые, а им по какой-то причине всегда следует верить. Но в прихожей что-то происходит. Кто-то царапает замочную скважину. В ледяной тишине позднего вечера сердце стучит с таким надрывом, словно напичкано взрывчаткой и вот-вот рванет. Мне кажется, я в кого-то превращаюсь. Перестаю узнавать свои пальцы, они тонкие и дряблые, как у курицы.

Придет серенький волчок…

Сжавшись в комок, я жду расплаты за то, что не была хорошей девочкой. Нечто липкое и темное касается моего плеча. Мне плохо до тошноты. В эту минуту я желаю только одного: быстрого и безболезненного исчезновения. Я больше не хочу быть. Но вот хлопает входная дверь, и я слышу мамины шаги. И бросаюсь к ней на шею так, будто не видела целую вечность. Она ведь даже не подозревает, что своим появлением спасла мне жизнь.

Шурик трубку не снимал. Длинные гудки били по вискам, током проходили по нервным окончаниям. Где он?! Уснул? Я спрятала все ножи и ножницы в гардероб. Шурик не сможет их найти… Мне стало дурно… Мой сын один дома, без ножниц, без ножей – безоружный.

Не попрощавшись, я выскочила из кафе, поймала такси и позвонила Линке. Я была не в себе. Мне срочно нужно было знать, помнит ли она что-нибудь подобное.

– Ну чего тебе надо? – сонным голосом отозвалась Линка. – Не помню я ничего такого, деточка. Ну, страшно было. А как же? Мне казалось, кто-то бродит по нашему чердаку.

– Ты его видела?

– Кого? – вздохнула Линка.

– Того, кто бродит. Линка, ты помнишь что-нибудь странное из детства? Напрягись…

– Да. Помню, прилетал Питер Пен. Или, может, это был Карлсон…

– Линка!

– Хорошо-хорошо. Странное? Ладно. Когда мне было лет пять, я видела Пушистика. Ну, я его так называла. Думала, крыса… только очень крупная и вся в длинной шерсти такой пушистой. Знаешь, если бы мои его увидели, прибили бы точно. Но они его не видели, вот в чем дело. Привиделось просто. Дети себе часто невидимых друзей создают. Чушь. Быстро прошло.

– Пушистик? Ты серьезно?

– А я почем знаю? В этом возрасте все сказки былью кажутся. Ты только представь, дети на новогодних утренниках ведь, правда, думают, что к ним Дед Мороз пришел.

– Вдруг он, правда, настоящий…

– Алло… Эй, мне приехать к тебе, эй?

Они думают, Дед Мороз настоящий. Они так думают. Как же это все влияет на них? На моего Шурика, на всех, кому меньше десяти? Дети не зря боятся оставаться одни. Говорят, они, как животные, видят больше, чем обычные люди.

Мне было трудно дышать. Казалось, тьма и воздух – это одно и то же. Из-за перепада напряжения выбило пробки. Я убеждала себя, что именно поэтому нет электричества. Дверь в комнату была закрыта. Возможно, Шурик, действительно, спал. Однако все попытки открыть дверь оказались тщетны. Ее кто-то держал изнутри.

– Шурик! Немедленно открой, слышишь? – не своим голосом закричала я. Шурик не отвечал. В комнате послышались возня и топот.

– Шурик!

– Я здесь!

Сын внезапно выскочил из темноты и крепко схватил меня за руку.

– Где ты был?

– В шкафу с кастрюлями.