Terra Rasa

Всё же старушка успела сказать мне: «Спасите!». И «оборотни» подумали, что она говорит о себе. Как будто я сам уже не понял. Это слово я слышал сотни раз. Священник на верхней полке только испуганно хлопал глазами и сочувствовал изо всех сил. Я хотел было спросить, куда они ее уводят и что собираются сделать, но передумал. Правду «оборотни» все равно не скажут. А если скажут, то будет еще страшнее.

У толстяка в коридоре они отобрали пропуск, несмотря на то, что он махал перед их носами какой-то важной синей корочкой. Пропуск был оформлен на другого человека. Он утверждал, что свой он переписал на сына. Допустим. Но где он, спрашивается, взял новый и чужой? Все понимали, что пропуск первого уровня достанется полицаю. И ему гораздо проще, чем нам смертным, пройти с ним на «ковчег». Но что можно было сделать? В отличие от бабки, толстяка никуда не увели. Видимо, у него была лишняя бутылочка воды…

Когда все стихло, снизу послышались жалобные всхлипывания. Ребенок лежал на боку, уткнувшись в железную перегородку.

– Ладно, послушай. Вылезай, прошу тебя. Мы скоро приедем. Обещаю. Все будет хорошо.

Я обещал, но был уверен, что не будет. А дети, они не как мы. Они совершенно точно чувствуют, когда им врут.

Через два часа туман стал прозрачнее. Но дымом пахло постоянно, и я к этому уже привык. Девочка сидела рядом молча и смиренно. Я даже не знал, как ее зовут. Зачем? Просто девочка. Зайка. Если знать ее имя, тяжелее расставаться. Ведь мы похожи. У нас больше никого нет.

Поезд дернулся несколько раз, будто в конвульсиях. И встал с протяжным оглушительным гудком. Это было его последнее путешествие. Казалось, он как-то это тоже понял.

В городе, где летом частенько выпадал снег, в конце декабря было 28 градусов тепла. По крайней мере, не 45, как обычно. Это так чудесно, что просто не верится. И ветер почти свежий. Только комендант говорит – ненадолго. Горят сопки. Не здесь, еще далеко. Пару дней пути, если без ветра. Тушить нечем. Продовольствия мало, вода кончилась, лодок нет. Последние запасы погрузили на два корабля. Один уже отбыл.

– Только если плот сделать, но от дыма подохнуть можно, – объяснил комендант. – Погрузка без задержки. Поезд последний.

У коменданта звездочки на погонах. Кажется, майор. Пропуск второго уровня. Если повезет, возьмут на судно. Но это если очень-очень повезет.

– А много поездов пришло? – спросил я.

– Один. Мы только вас ждали. Вокзал закрывают.

– В смысле?

– По инструкции. Положено.

Что-то не верится. У нас и как положено. Интересно, есть ли какие-то инструкции по тому, как именно положено умирать через два дня.

По количеству людей, льющихся ручьями к порту, ясно: спасутся лишь избранные или наглые. Именно они поступали в лучшие вузы страны, только им давали самые высокие зарплаты и под них создавали лишние рабочие места. И вот теперь они (и странным образом, я вместе с ними) – надежда на будущее практически всей планеты. Я был рад, что мне удалось уберечь от беды этот долбанный спецпропуск. Ведь, по сути, если бы «оборотни» захотели его взять…

– Всё-всё! Конец! Теперь только новая жизнь. Да! – кричал кто-то на улице. По голосу тот самый, что плакал в вагоне.

У корабля выстроилась длинная очередь. И пока она двигалась, я внимательно его разглядывал. Он был староват для дальних путешествий. Понятное дело, что все лучшие давно покинули порт. Я мало разбирался в кораблях, но все-таки сообразил: это военное судно. Наверно, долго простояло в запасе. На носу зачем-то замазана красная звезда. Пушки демонтированы, но кое-что все-таки осталось. Забавно, что все уходящие суда теперь называли «ковчегами». Ной бы сильно удивился, если бы их увидел.

Очередь двигалась медленно, поскольку те, кому отказывали в спасении, не всегда желали это признавать.

– Как только это наступило, собрали свои чемоданчики и свалили кто куда, – возмущался один такой отвергнутый.

Он был так грязен, будто все эти годы жил в хлеву. К запаху человеческих нечистот я за это время уже привык. Хорошо пахли только дети.

– В Норвегию, в Канаду укатили. Да там не лучше, а даже хуже стало. За день смело половину населения. Как вам это нравится? Эти огненные смерчи – стечение типа обстоятельств, факторов… Да чушь это полная, ясно? Не факторы это. Это чистка, я вам говорю. Да только самая же дрянь спасается в первую очередь. У дряни же допуск «везде».

Я отвернулся. Своим допуском здесь светить явно не стоило.

Допустим – подумал я – а как же быть с теми, кто «везде» получил случайно? Порвать и выбросить из солидарности? Этот горластый гражданин первым перегрыз бы мне горло из-за него. Вот что самое обидное.

Люди не особо напирали. Корабль хорошо охранялся. По лицам «оборотней», выстроившихся у пропускного моста, было ясно: не дрогнет рука стреляющего… К тому же у моста, помимо проверяющих, они установили серьезный турникет. Я таких раньше не видел.

Метра полтора в высоту, с несколькими отверстиями по всей длине сверху и снизу. А из них скалятся железные штыри. Просто усовершенствованное орудие для пыток из музея мадам Тюссо. Видно, его сконструировали на очень скорую руку. Такой мог и покалечить ненароком. Но больше всего я опасался общей паники. Стоит только одному слететь с катушек, и «Ноев ковчег» никуда не тронется. Не поможет даже такой чудовищный турникет. Я это уже видел и не раз… Безумие заразно.

Когда до нас дошла очередь, где-то в глубине посудины что-то загудело. «Оборотни» встали плотнее, и суетливее замахал руками контролер.

– Нет, только один! – жестко отрезал он, мельком глянув на мой пропуск.

– Да послушайте! Она же маленькая. Как я ее оставлю? – отбивался я.

В глубине души умирать мне не хотелось.

– Нет! Вы же знаете правила. Только один. Второго не пропустит машина. Следующий!

– Стойте! Ну-ка… – я наклонился к девочке и вручил ей пропуск. – Ты ведь умная, я это сразу понял. И должна слушаться старших…

– Я не пойду! Не пойду! Можно я останусь с тобой? – заплакала девочка.

– Послушай меня. Если ты не пойдешь, ты умрешь. Понимаешь? Так что не дури. Иди!

– Значит, я встречусь с моей мамой на небе? – наивно спросила девочка.

И с бабушкой, вероятно, тоже – подумал я.

– Не болтай глупости. Твоя мама очень хочет, чтобы ты выжила. Поняла?

– Следующий! – злобно вставил контролер.

– Откуда ты знаешь? Она сама тебе сказала? Когда?

– Да сколько можно! Уйдите с дороги!

Знакомый толстяк в рубашке и галстуке оттолкнул меня в сторону, быстро вырвал пропуск из руки девчонки и опустил его в щель турникета. И прежде, чем я смог что-то крикнуть, просочился в него. Как я жалел, что у меня нет пистолета или хотя бы кирпича под рукой. Но как быстро и ловко он все это провернул! Во всеобщей суматохе, разумеется, никто за ним не погнался. Ведь контролер пообещал отплытие через десять минут.

А ну и фиг с ними. Пожалуйста, пусть плывут. И будет конец, и конец будет страшен. Пусть. Это уже всё равно. Вырвавшись из толпы, я присел на скамейку и издали наблюдал за происходящим фарсом. Девочка, так же, как в вагоне, кротко сидела рядом. Кто-то угостил ее пачкой сушеных бананов, и она с удовольствием ела их. На пирсе крутился наш знакомый дьяк. Он то заходил на мостик, то спускался в нерешительности. Мне надоело глазеть на него.

– Так устала, что даже не хочется бояться, – сказала девочка. – А банан – это полезный овощ?

Обхватив руками голову, я сидел и наблюдал, как отплывает последний «ковчег», и думал, что бы я мог еще сделать. Особо чувствительным я никогда не был. Но противно и неправильно, что вместо ребенка спасается какой-то сукин сын в галстуке. Как можно было спасти девчонку? На нас тут же ощетинились «оборотни». Дула их автоматов я еще долго чувствовал за своей спиной. Дивно как-то. Воды нет, еда на исходе, а патронов – завались. Вероятно, они думали, что от горя я способен на сумасшествие. Во время апокалипсиса сложно оставаться человеком. Люди превращаются во что-то.

Я знал, что по всему миру сейчас вот так же уходили суда – последние Титаники цивилизации. Когда ты смотришь на это в кино или читаешь в книге, бывает неприятно до жути: а вдруг сбудется? Я лично терпеть не мог все эти дурацкие фильмы про плотоядных зомби или всемирное наводнение. Так вот, когда это происходит на самом деле, это не так ужасно.

В реальности слишком много серого. Оно притупляет воображение. До этого момента мне иногда даже нравилось то, что происходит. Да, эти мысли нельзя назвать нормальными. Но вся моя жизнь до жары была бессмысленным, никому не нужным сном. А сейчас просто нет времени на тупость и уныние. Никогда не знаешь, когда тебя достанет твой огненный смерч.

Говорят, что рано или поздно это обязательно случится. И ты просто вынужден бороться. Раньше я просто торчал в стеклянной коробке офиса, выполнял ненужную работу. Ни семьи, ни детей – это было не модно. Прогибался под мир, как мог. А ведь не в этом смысл. А если в этом, так и пускай весь этот мир летит ко всем чертям. Они уже давно готовы к встрече. Земля очистится от нас, и мир начнется с чистого листа. Конец света – это ведь совсем не страшно. Страшно то, что он мог не наступить.

Животных на корабли не брали. Люди бросали их, где придется. И я подумал: какое счастье, что у меня никого нет. Одного такого брошенного пса я приметил на железобетонном пирсе сразу. Тот никак не мог понять, бедный, как хозяин мог его оставить. Я бы не смог. Нет, не то чтобы я такой весь из себя супермен, но я бы не смог оставить.

Собака перестала выть, подошла прямо к самому краю пирса и приготовилась к прыжку. Глупый пес! Схватив девчонку за руку, я рванулся к нему.

– Эй! Собака! Ко мне!