Петька счастлив

– Достопримечательность. Собственно, лучшая баня в городе! А кто знает, может и в ином масштабе… Понимаешь, дорогой, начальник какой приедет и моментально сюда. – Козырек впирает палец в небо. – Сауна!

Оазис являет прямое очарование. Сам бассейн, продолговатая рытвина в полфутбольного поля, занятая мраморной, тяжело мерцающей водой, обнесен густо и декоративно растением притязательным, от ивы и шиповника, до ели и вереска, и сочными всегда свежеокрашенными скамьями. Наивно и симпатично смотрится тэобразный мостик с ограничивающими перилами и скамеечками для одежды в конце его, и проемом в перилах для спуска в воду по лесенке. Отчаянно и лукаво устроился в центре озерка дикий на быстрый взгляд островок. И довершает ансамбль баня – аккуратное, умелое сооружение западной архитектуры, стоящее метрах в тридцати от озера и сопряженное с ним песчаной, ухоженной дорожкой.

Заняты все, что-то происходит в бане, в домик и из него шныряют люди, кипит Козырек. Молодые задействуют патефон от строения. На светопреставление прибегает заводской представитель и управдом утрясает ситуацию, детвора шастает по берегу, пожилые блюдут степенство, прогуливаются вдоль озерка – городок весь перекочевал сюда.

А смена диспозиции предложила новые мероприятия, кто-то из молодых отчаянных лезет в воду. Сентябрь, уж в листве охра съела хлорофилл, да и сам лист поник или слез на землю, озерцо основательно укрыто корочкой листопада. Тяжелая глыба воды даже на вид дышит ознобом. Нет, крякнула, захлебнулась влага от упавшего тела, заколыхалась аляповатая листва. Вон второй сиганул – герои. И пошло дело, мелькают черные трусы на голых телах. А это что за чудо? Никак Диего, океанский человек, решил проявить удаль. Ну верно, обнажился мускулистый торс, очки аккуратненько сворачивает, кладет на скамеечку. Бултых, нет Диего… Тетя Зина, ритмично переступая ногами, раскачивая обширную грудь в такт музыке, таинственно смотрит на воду. Марья Даниловна поваживает плечами.

– Вы, братцы, умеренность используйте, не усугубляйтесь, – озабоченно бросает пустые слова в захлопнутую воду Козырек.

А дело простое, молодежь игру затеяла. Один ушляк бросил в воду шампанистую бутыль, теперь все роют песок, ищут награду. Хлесть, упал предмет. Никак Петька, шалопут, тело уронил. Взвизгнула мать, да где там – добудь рукой.

И ведь Петька бутыль нашел. Да каков шельма, нет бы изъявить гордость, так подплыл к Диего исподтишка, сует тому – на, друг дорогой. Сверкают у Диего зубы – ну зачем это?.. И вдруг ползет лукавая губа, палец у рта. Тсс… Мы, Пьетя, бутыль пока припрячем, а потом сюрприз сделаем. И Диего надолго вминается в воду.

Козырек тем временем командует аврал – в баню героев-неудачников, подальше от хвори… Мудро Петя в воду полез, его как потенциального пневмониста тоже пихают в сауну. До таких дерзостей даже Чипа не доходил – ну и день!.. Здесь житье – эва стол с надлежащим веществом в переднем зале. Петька рассматривает факт – водкой обнищали, вон пятилитровая мензурка с приятнорозовой влагой. Настойка ясно-понятно, Козырька продукт – мастак.

Шасть в пекло – там стон. Это Диего под вениковым изуверством бати пропадает. И Пете до кучи по жопе – славно… Погреться Петя любит. Когда выходит, народ вареный, дымящийся за столом. Принимают.

– Ну, православные, с божьим днем, – умиляется тенорок управдома, уносящего в душу стакан.

Диего ковыряет обстоятельство:

– Что это ест?

Козырек возмущается:

– Это, товарищ ласковый, центральный реквизит. Необходимая вещь – сам скроил.

Дока Диего догадывается и голосит:

– Хоу, русски твас! Я знай… – начинает разворачивать пальцы. – Шугэа – м-м… сакор… дрожки. О-о, – он щелкает себя подле кадыка, Ефимыч, блеснув слезой, лезет чокаться.

– Ну что, Диега, – пытает Васильев, – сподобился русского душеприкладства?

Диего для верности поддакивает:

– Е-е, парить мозгоу!

– Значит так, еще заход – в чистилище, а потом прямиком в рай. Это, брат, не карнавал там всякий.

Хихикает дядя Вася Трисвятский:

– А чего, я б на карнавал-то – за милу душу. Шоколадину бы другую, хабанеру, понимаешь.

Мужики плотоядно ржут. Петьку увольняют – «погрелся и будет» – разговор фривольный пошел на голом теле… На воле тоска, девки с парнями телесами трясут под музыку, не Чипа бы и жить наплевать. А этот – бес, кладет руку на плечо Пети, нарочито согбенно вышагивает, под блатное тянет:

– А не хотится ли пройтиться, воды напиться.

Петя гордо ступает в темп. Чипа кивает на баню:

– Слышь, Пит, чего там мужики творят?

– Дело простое, – уступает Петя, – халкают.

– Много водки-то?

– Не-а, – плошает пацан, – на Козыреву настойку сошли. Банка пять литров.

Чипа сморкается, затем длинно плюется, еще упражнения.

– А подтянуть граммулю – слабо?

– Ты что, Чипон, – пугается шкет, – как это. Не приспособлен я, да и поймают.

– Ты чо такой Вася! – отчаивается от нелояльности Чипа. – Революционный день, раз поди в жизни выпал – грех же не стырить. Да и кто увидит, все бухие да горячие. Вон, гляди, прут из бани. Держи тару.

– Не-е, Гера. Да как это?! – Петя пытается отстраниться.

Не те ребята – Чипа нависает над парнишкой, доказывает в ухо:

– Перчатки боксерские на неделю – твои.

Петя хлопает шаренками – страсти рвут. Предпринимает торг:

– Малуха продаст, он такой.

– Этот фикус?! – Чипа по-блатному перекашивает рожу и резко вскидывает, как бы пугая, руку. – Да я его сделаю, как хочу!

– Гер, давай я лучше Сашку попрошу, он добрый.

Чипа вынимает убойный аргумент, для безотказно смертельного воздействия употребляет в тоне театральную жуть:

– Чапаев что говорил? Год не пей, а после бани укради да вмажь! Ты чо, в натуре, Иваныча не уважаешь?! – Прижимает паренька сокровенно. – Держи тару, все будет в ажуре.

Ажиотаж непереносимый. И устряпывает полководец Петю, сует парень сосуд за пазуху… Действительно, мужики баню оставили. Вот и банка початая изрядно, но при содержании. Крадет Петя влагу, нервничает, роняет жидкость мимо узкого горла.

Тут и пошел спектакль. Раздается звук. Юркнуло сердце в закрома, выпихивает Петя банку из рук и прыгает, держа перед собой недобранную чекушку, за шкаф. Не случись в руках злополучной емкости, освоили бы причинно-следственные обстоятельства другую стезю.

Из парилки вываливается Диего. Что уж он хотел с собой сделать, неведомо, только находится мужик в критическом состоянии. Он раскален, из пор мелкими фонтанами бьет пот, глаза мало не порваны. Уронив на грудь челюсть и переваливаясь, словно пьяный шкипер, вытянув руку с растопыренными пальцами, Диего в страшном усилии ищет стол (Петя, убитый жутким видом друга, замирает).

Достигает стола, припадочно шарит по столешнице. Пить ищет? Ничуть: руки минуют емкости… Наконец натыкается на искомое, это очки (Диего, оказывается, немилосердно близорук). Не тут-то было: как только он водружает очки на нос, они мгновенно запотевают… По отчаянью, которое читается в лице и дальнейшим действиям, становится ясно – Диего смертельно хочется на улицу, не хватает воздуха, прохлады, однако он не может найти одежду.

Уж как мучается мужик, глядеть невозможно… Ура! Нашаривает завалившиеся брюки – наконец-то прекратятся хождения. Господи, что он копается? Не может быть, трусы не может найти. Что за наказание! Хорошо хоть повстанец измучен и принимает отличное решение, натягивает штаны на голое тело. Скорей на воздух.

Дудки, рано радуемся, Диего не может найти дверь. И тут случается вообще пакость. Наш друг озирается и тыкается совсем не в ту дверь. Эта ведет в подсобную клетушку и она заперта. Пырк, мырк – нету. Диего в отчаянии воздевает голову (Петя чуть не плачет от возмущения – ну вот же выход на улицу, рядом). Где там, Диего слепо шаря глазами (очки-то – запотевши), отходит от искомого. И, о боже, двигается совсем в противоположном направлении. Ба-а! Он находит то, что искал.

Необходимо пояснение. Баня постоянно находилась в стадии усовершенствования, и некоторые предметы, ждущие водружение на место, занимали площадь. В том числе довольно массивная дверь, прислоненная к одной из стен комнаты. Вот ее и углядел товарищ.

Диего, тяжело дыша, спешит к оной – уф, отыскал. Шарит в поисках ручки, находит. Дергает. Дверь шевельнулась, отслонилась от стены и мягко прильнула обратно. Карамба! Рвет с удвоенной силой… И дверь, упруго отвалившись, мощно, неукротимо наваливается и падает на пол, погребая под собой перепуганного революционера.