Сувенир от фрау Моники и побег за любовью

Верхушка копны была взлохмачена, а часть сена разбросана, а кое-где клевер и подгорел. Но самое интересное, что от жердины, торчавшей в центре, остались одни ошмётки, она была разорвана в клочья, которые и валялись вокруг стога.

Как рассказали те, кто видел, что же здесь случилось – голубой огненный шар с футбольный мяч опустился откуда-то сверху, завис над жердиной, а затем вытянулся, коснулся её и взорвался, превратив древесину в потемневшую щепу. Но часть голубого вещества, точно змея, вошла в остаток жердины и медленно исчезла, уйдя внутрь.

«Значит это она и раскалила древесину, и копну подняла вместе с нами», – подумал Иван, но говорить не стал. Ведь тогда надо было признаться, что он был в стоге и видел, как копна от удара подпрыгнула, засветилась внутри, а жердина нагрелась. А ещё и ток прошел по ним. Но он промолчал и на этом все выяснения с шаровой молнией закончились. Хотя, после всего этого Иван стал замечать за собой некоторые странности…

Ну, а когда дождь совсем прекратился, и выглянуло солнышко, а вода с поля ушла в песчаную почву, не оставив практически и следа, руководство кооператива решило оставшуюся картошку всё же собрать, чем женщины с ребятами и занялись.

Иван с Моникой, работая рядом, почти не разговаривали, но её присутствие он ощущал всем своим существом, даже казалось, что он чувствует и её дыхание. А те взгляды, что ловил на себе, были как прикосновения и точно гладили его.

Он прокручивал до бесконечности то, что еще несколько минут назад было реальностью. И в этом просмотре на Монике не было ни сарафана, ни трико – он видел ее нагую, такой, какой она была там: белые груди с коричневыми сосками смотрят в разные стороны, а треугольник темных волос внизу живота притягивает, как магнит.

А еще перед ним было лицо Моники, с закрытыми глазами, на котором отражались чувства, идущие изнутри и которые временами заставляли её вздрагивать, всхлипывать, а то и раскрытым ртом судорожно ловить воздух.

Помнил он и прикосновения её губ на своей груди и шее, и были они невероятно приятны. Всё это проходило перед Иваном, и было оно уже частью и его самого. А работа с ведрами, картошкой и суета вокруг – никак не мешали этим воспоминаниям.

Но вот грядки с вырытой картошкой закончились, женщины подобрали последние клубни и собрались стайкой на краю поля. К ним подтянулись и ребята, и стали прощаться: немки улыбались, смеялись и благодарили их за помощь.

Иван на секунду задержал ладошку Моники в своей руке, и теплая волна прошла по его телу. Но немка легонько освободилась и направила его руку в сторону своей напарницы.

Ребятам дали на дорогу бумажные пакеты, в которых было по паре пирожков и бутылочка лимонада. А перед тем, как сесть в машину, Иван отыскал взглядом Монику и слегка махнул рукой, а она чуть приметно кивнула, и улыбка осветила её лицо.

Господи, как же она была хороша и желанна, и как не хотелось уезжать…

Твоя морда только «мууу…» любить

После встречи с Моникой жизнь Ивана разделилась на две части – до и после. И надо сказать, что «после» она стала намного приятнее. Воспоминания, а они были практически постоянны, помогали Ивану в службе, и стала она для него не так и обременительна. А то, что раньше раздражало и тяготило, было менее ощутимым и находилось как бы в стороне. Основными же в его жизни были воспоминания и те ощущения, что он пережил тогда и бережно хранил в себе до мельчайших деталей.

А ещё, он знал и чувствовал, что там, за деревьями и полем, в одном из домов, что уютно расположились у зелёного взгорка, живет женщина, которая дорога ему. Она дала возможность испытать и познать то, что было ему неведомо и теперь вряд ли он когда-нибудь забудет это.

«Но и ей было хорошо со мной, и она этого не скрывала», – думал Иван с теплом, вспоминая Монику.

А по возвращению из кооператива, Иван не выдержал и рассказал Хамзе, что там с ним приключилось. Но вот передать свои чувства и ощущения той встречи не смог, да и не хотел. Лишь подробно и по порядку пересказал о произошедшем, да и то, как бы отстранено от себя и своих ощущений, а местами и с юмором.

Почувствовал он и то, что Хамза, вроде бы и не очень верит в его рассказ, решив, что его разыгрывают, и отчасти был прав, потому что Иван, собственно и рассказывал так, чтобы в любой момент можно было сказать, что он пошутил. А всё потому, что в армии постоянно разыгрывают друг друга различными байками, а убедившись, что шутка прокатила и в неё поверили, тогда ещё и посмеются.

Бывало и такое, что с утра, запустив какую-нибудь фигню, типа очередной поездки в гости к немцам, через пару часов, запустивший «парашу», а так её называли солдатики, мог услышать её же, но уже обросшую такими подробностями и деталями, что и сам начинал верить в сказанное, в смысле, а почему бы и нет, может он просто угадал?

Вот и Хамза, усомнившись, стал расспрашивать, уточнять, а Иван отвечал уже более детально: вспомнил и то, как мадам снимала с него ремень и брюки, и как они скользили друг на друге, как мешал сухой клевер и грохнула молния в стог и засветилось всё внутри, а дерево стало горячим:

– Я за него схватился, так, прямо ладони прижгло, кол как бы изнутри прогрелся. Представляешь, дерево в миг разогрелось, точно железо. – Иван сказал это и сам задумался, а затем и добавил. – Значит энергия эта, что в стог угодила, всё-таки какая-то странная была.

Но вот про свой сувенир драгоценный –трусики, Иван говорить не стал, сказал лишь, что попросил подарить их, но фрау ответила, что «это не есть сувенир, а женская вещь», – сказал он это с акцентом немки и рассмеялся.

А не похвалился, потому, что знал, Хамза тут же попросит показать их, и перевести всё в шутку, уже не получится. Да может и не стерпеть и кому-нибудь разболтать, а через время, об этом будет знать вся рота. Хотя желание показать, да ещё и дать понюхать – просто распирало Ивана, но благоразумие всё-таки взяло верх над эмоциями, и он промолчал.

Но вот свою розовую драгоценность, при первом же походе в парк боевых машин, Иван спрятал в танке, запихнув в один из карманчиков в подсумке для гранат – самое надёжное место, по его разумению. А затем, при всяком удобном случае доставал этот сувенир, вертел, разглядывал, находил следы их страсти и вновь прокручивал всё в голове.

А ещё воспоминания дополнялись и ощущениями, переживаниями, что были тогда, и он медленно двигался по ним, вспоминая детали и рассматривая их со всех сторон, стараясь ничего не пропустить.

Но воспоминания не давали возможности в полной мере хотя бы как-то приблизиться к Монике и через время Иван не выдержал и попросился в увольнение. Желание хотя бы пройтись по деревне, где она жила было столь велико, что он не мог больше терпеть. Но была еще и надежда, а вдруг повезет и он увидит Монику.

На выходные военнослужащие могли пойти погулять, однако этим мало кто пользовался. А причина была та, что в воскресенье у немцев практически всё закрыто, работает лишь дежурный магазин, да небольшие киоски у автостанции и на вокзале, и это в городке. А в деревне, где жила Моника, открыт только гаштет – ресторанчик.

Вот поэтому в увольнение отпрашивались лишь первогодки – им еще интересно: походить, поглазеть, да ещё и те, кто побывал в отпуске, и привез из дома на продажу часы или портативный приёмник. Эти вещи камрады охотно покупали у солдат, а затем, говорят, что и перепродавали даже западным немцам.

Ну, а наши ребята на вырученные деньги закупали гедеэровское барахло, в основном: джинсы, кроссовки, рубашки и плащи с нашивками на рукавах, жвачку, наклейки и другую мелочёвку.

Через всё это прошёл и Змеенко, но вот сейчас попросился в увольнение в надежде увидеть Монику, хотя бы издали и краешком глаза.

Собирались они идти вдвоём с Хамзой, но в последний момент к ним прицепился еще и Безруков, который хотел продать часы, привезенные ему земляком, побывавшим в отпуске. Безрука, а так в роте все звали этого слегка заторможенного парня, они брать не хотели, но старшина навязал, сказал, что одного его не отпустит.

Часы у Безрука были позолоченные, с браслетом, а главное – показывали число и день недели, что ценилось у немцев. Сохранилась и коробочка от часов, в порядке был и паспорт, так что проблем с продажей не должно было возникнуть.

И первое, куда направилась троица, придя в деревню, был ресторанчик, где они и устроили маленький аукцион. Больше других предложил пожилой немец. Он сказал, что ему часы нужны для подарка внуку на день рождения. Хотя другие немцы начали посмеиваться над ним, предположив, что купил он их всё же для перепродажи. А внуку, скорее всего, подарит немецкую штамповку, потому что дедушка прижимистый.

Ну а нашим ребятам, было уже всё равно, что будет с этими часами, они их продали и пошли по деревне: смотрели по сторонам, заглядывали и во дворы. У одного из домов на лавочке сидели две девицы, похоже старшеклассницы.

Солдатики галантно поздоровались и пригласили девушек погулять, но те начали смеяться. И тут Безрук ляпнул по-немецки, что желает заняться с ними любовью. Эту фразу знает каждый солдат. Но, если ты едешь на машине и выкрикнешь подобное встретившейся фроляйн, то это одно – сказал и проехал, дурацкая шутка, не более. А здесь такое предложение было уж совсем ни к чему.

Поэтому Иван и поддал Безруку под бок:

– Ты чего, совсем охренел!

– А чё такого?!

– А то, что родителям расскажут, что ты им предлагал, а те полдеревни соберут и отмудохают нас по полной или в полицию сдадут и будут правы.

– Вообще-то я просто так сказал, для разговора, других немецких слов я не знаю, – сказал Безрук и в его голубых глазках, кроме дебильности, ничего больше не отразилось.

– Вот и молчи, если не знаешь.

Но пока Иван препирался со своим тупорылым попутчиком, одна из девушек пристроила к своей голове обе руки, изобразив тем самым рога, а другая прокомментировала:

– Твоя морда мууу… фик-фик делать! – В смысле с твоей мордой только корову поиметь можно. И они стали хохотать, довольные собой.

Ну, а ребята утерлись и быстренько свалили. Выбрались за деревню, где проходит судоходный канал Везер-Эльба и пошли по бережку. У канала имеются места и для купания, но солдатам лезть в воду запрещено.

– Посидеть, позагорать можно, но купаться категорически нельзя! – напоминает старшина Ярый, всем, кто идет в увольнение. За этим приглядывают у канала и патрули, особенно в выходные.

Ну, а немцы купаются, загорают, а солдатики заворачивают сюда, чтобы на фрау и фроляйн посмотреть, но и немножко расслабиться – расстегнуть кители и, хотя бы так позагорать.

Сегодня жарко и купающихся много. Ребята устроились в тенёчке, под деревом, ослабили ремни, расстегнулись, сняли фуражки и стали осматриваться. Среди тех мадам, что были доступны их обзору, попадались и фигуристые, сисястые, с соблазнительными попами, но большинство были – так себе. И тут Иван увидел Монику и точно звон прошёл по всему телу. Она сидела впереди и чуть в сторонке, а рядом вертелся малыш.

«Значит, когда мы шли вдоль берега, она нас стопроцентно видела и знает, что теперь мы сидим позади неё. А если оглянется, как мне себя вести?» – подумал Иван. Однако осмыслить это не успел, Моника, собирая игрушки, оглянулась. Взгляды их встретились и радость, горячая и осязаемая током, прошлась по нему и наполнила Ивана до краёв.

Помедлив и наслаждаясь тем, что видит её, он улыбнулся и, еле заметно, кивнул.

Теперь надо было как-то сблизиться, не вызывая ни у кого лишних вопросов. Но и здесь Моника опередила Ивана. Через время, она собрала вещички и, делая вид, что ей жарко на солнце, стала высматривать место, где бы укрыться.