Шесть дней из жизни дознавателя

С детства Серёжу интересовала фотография. Дедушка подарил внуку советский плёночный фотоаппарат – «Смена». Серёжа научился печатать фотографии: проявитель, закрепитель, фиксаж[3 - Химический раствор, в котором промывают фотографический негатив.]… Закроется в ванной комнате с красным светом, выносит потом фотографии, хвастается – всем нравится. А когда он увидел у крёстного видеокамеру, так не на шаг от него не отходил. Его эта магия видеозаписи завораживала. А видеомагнитофон! А переписывать записи с одной видеокассеты на другую! Это была страсть Сергея!

Но когда дошло до момента выбора ВУЗа для поступления, идея с кинооператором на семейном совете сразу отмелась, как не реальная, не серьёзная и глупая. Прозвучали вопросы: «Где этому учат? – В Москве, если только! И учат ли на это вообще? Кто туда поедет? На что туда поедет? Где там жить?» Задавались какие угодно вопросы, на которые шестнадцатилетний парень без Интернета ответить не с мог. Источником знаний о внешнем мире был телевизор, в котором в указанной сельской местности вещал лишь «Первый канал». В последствии и «РТР» добавился. Но на поставленные взрослыми вопросы и там ответ не транслировали. Телефон-то проводной провели где-то ко второму курсу университета, в году так две тысячи втором…

Все эти нахлынувшие воспоминания и размышления о своём месте в этом огромном мире после звонка Чёрного были оборваны зашедшей в кабинет Ольгой Юрьевной:

– Габоронов, что сказал Десяткин? Когда придёт?

– Обещал быть в скором времени, Ольга Юрьевна. Пытался сказать, что занят, но я пригрозил принудительным доставлением в наши хоромы.

– Правильно, Габоронов. Ну, ждём. Дожимай его. Два свидетеля видели, как он ногой ударил. Очные ставки проводи. Сына Шавко вызывай, пусть косвенным свидетелем идёт «со слов папы, мамы мне известно, что-такой-то ударил, помял», понял?

– Понял, Ольга Юрьевна, – произнёс без энтузиазма дознаватель.

– Переговори сейчас с ним и иди домой спать, – полковник прекрасно знала, как Габоронов дорожит после суточным сном. Но к данной замашке личного состава начальство категорически негативно относилось.

Например, потому, что если за ночь случилось одно-два серьёзных происшествия, то можно сказать, в общей сложности дежуривший спал около шести часов в сутки, хоть и в кабинете, в неудобном положении, не раздеваясь, но этого, по их мнению, вполне должно хватить. Съезди домой, переоденься, прими душ и «давай, давай, возвращайся».

Время было уже около девяти часов, всё той же пятницы. Служебный кабинет заполнился оставшимися дознавателями: майорами милиции Звонарёвой и Сивачёвой. Их называли «два декрета и майор». Между званиями, как правило, должно пройти три года. Если девушка будучи старшим лейтенантом отправляется в декрет, то по возвращении она уже капитан. Снова пошла за вторым ребёночком – жди обратно уже майором. В милиции «рожать выгодно». Останется отработать ещё лет четырнадцать до минимальной пенсии. И всё, жизнь удалась! Правда во время службы детки будут видеть маму крайне редко.

Так же в кабинет вошла лейтенант Третьякова. Миниатюрная, но цепкая барышня. Не смотря на все трудности, работала неистово. У неё была жажда к власти. Жёсткая, хваткая, своего не упустит. Тоже одна из тех, кто «дожмёт» любого жулика. Но если с ней наладить отношения, что у Габоронова получилось – лучше друга не найти. До вступления в милицейские ряды успела обзавестись мужем и родить ребёнка. По возрасту чуть старше Сергея.

Становилось жарковато. Сергей уж очень хотел переодеться после суточного дежурства, но это пока не маячило. Просто китель он не хотел снимать. Под ним рубашка, на которой погонов не было. Это всегда выглядит некрасиво. Поэтому нужно было перекидывать пагоны с кителя на рубашку, а для этого надо практически раздеться. Сидел, терпел.

Около девяти часов двадцати минут в дверь кабинета дознавателей постучались. Кто-то приоткрыл, не дожидаясь ответа.

– Вы к кому? – сразу набросилась Третьякова, чей рабочий стол находился ближе всего к двери.

– К Габоронову, – уверенно произнёс мужской голос.

– Проходите! – дознаватель Третьякова разрешила войти визитёру, – Серёжа, это к тебе.

Габоронов пригласил присесть тридцати трёхлетнего мужчину на стул, расположенный с правой стороны от его рабочего стола. Попросил минуточку дочитать что-то по уголовному делу, листая страницы. Это было для того, чтобы Десяткин немного осмотрелся, обвыкся, и его воинственный запал сдулся. Также надо было показать, что дознаватель начнёт тогда, когда посчитает нужным.

Взгляд Алексея Борисовича Десяткина был уверенным и даже нагловатым. Видно, что он не испытывает страх от самого факта нахождения в милиции. Он был женат. На иждивении сын шести лет. Официально работал, что была редкость для жулика. С виду добропорядочный гражданин – не подкопаешься.

Преступники в жизни – это как правило, антисоциальные элементы, работающие от случая к случаю, но с обязательными регулярными запоями. Они склонны к преступлениям, а именно: подраться, украсть что-нибудь, что-то сломать, испортить, влипнуть в какую-нибудь дурацкую историю в результате своих же безответственных действий. Это не организованная вооружённая преступность, которую обычный человек редко когда встречает. Это мелкие пакостники, которые своими действиями вредят простым людям, доставляют массу неудобств. Вот с такой преступностью в большинстве своём борется милиция. Скучно. Не романтично. Не масштабно. Не заметно. Но это кому-то надо делать! Приходится сдерживать слой населения, который никак не хочет эволюционировать в сторону порядка.

Часто ли слышно о тяжёлых, сложных операциях, которые проводят врачи? Например, реконструкция костей, пересадка органов, транслюминальная баллонная ангиопластика аорты? А кого мы видим в бесконечных очередях в поликлиниках? С какими диагнозами? С каким потоком болезней приходится справляться обычным докторам? Простуда, температура, воспаления лёгких, давление. Из чего-то посерьёзнее: аппендикс или переломы рук и ног.

Вот так и в милиции. Идёт поток краж, повреждений имущества, угонов, мордобоев. И всё это не от организованной преступности, а от таких же простых, только безалаберных людей, живущих рядом. Которые никак не желают выполнять элементарные правила поведения в обществе.

Алексей Десяткин же был не из тех забулдыг с философией из кинофильма «Джентльмены удачи»: украл, выпил – в тюрьму! Он обыкновенный, нормальный парень с образованием, с профессией составителя вагонов, не склонный к преступлениям вообще. Но! Совершивший его. Судя по всему – не сдержался. Психанул. Дал волю эмоциям. Можно его понять. Но Габоронов отлично знал и другое: совершённое Десяткиным – это уже плохой сигнал. Тогда он не сдержал гнева и ударил ногой по двери автомобиля, потрепав перед этим пенсионера, между прочим. А в следующий раз что? Из-за этой безнаказанности поймёт, что такое поведение не имеет последствий, и даст в морду другому водителю за неправильную парковку? Просто снова не сдержится? Нервная система у парня расшаталась. Чтоб он взял в руки свои ноги, наказание должно быть.

Дознаватель отдела дознания старший лейтенант милиции Габоронов пристально посмотрел на Десяткина, оторвав взгляд от уголовного дела. Пытался понять, что это за человек.

Затем улыбнулся и спросил:

– Ну, что с Вами делать будем?

– Ничего. Я с адвокатом разговаривал. Он говорит, можно прекратить дело за примирением сторон и возмещением ущерба.

– Каким адвокатом? У Вас же Хлорин защитник. Так?

– Нет. Я нанял другого адвоката. Проконсультировался с ним. Он говорит, можно прекратить дело за примирением сторон.

– О как! В законе есть такая возможность, но о каком примирении идёт речь? О каком возмещении ущерба Вы говорите? Вы же утверждаете, что ничего не совершали. А значит не причиняли никакого ущерба! Не били ногой по автомобилю! Зачем это вы будете что-то возмещать, если этого не делали?

– Да чтоб это уже быстрее закончилось! Это было больше года назад, а я до сих пор вынужден оправдываться за тот день!

– Так Вы нам всем одолжение сделаете? Возьмёте на себя то, чего не совершали, чтоб побыстрее всё это закончилось? Как благородно! Это потерпевший же во всём виноват! Из-за него же мы тут все собрались. Не из-за Вас, потому что Вы не смогли просто проехать мимо!

– Да не мог я проехать мимо! Там яма! А у меня машина была японская с низкой посадкой!

– Так что ж теперь, имущество другому человеку портить? Если Вы припаркуетесь неправильно, мне тоже можно будет подойти и шарахнуть ногой по двери Вашего авто?

Обстановка немного накалилась. Коллеги-дознаватели чуть-чуть притихли, разговаривая между собой. Впрочем, для маленького кабинета это было повседневной, нормальной атмосферой. Просто в такие моменты остальные коллеги начинали говорить чуть тише.

После небольшого молчания Габоронов предложил пройти на балкон и перекурить. Десяткин согласился.

Лицемерие – это поведение, прикрывающее неискренность. Это демонстрация человеку, что при совершении им плохого поступка ты его не осуждаешь, а даже находишь оправдания его действиям. Это для того, чтобы не испортить с ним отношения.

Лицемерный человек в обществе не вызывает уважения. Наоборот, такое поведение считается крайне негативным и подвергается осуждению.

Манипуляция тоже считается чем-то нарицательным. Поскольку это скрытое управление человеком, а значит хитрость.

Вот бы все жили открыто. Не хитрили! Говорили бы то, что думают… Не нравился бы им человек, например, коллега, так и говорили бы: «Мне не приятно с тобой разговаривать. Ты должен понимать, что мне приходится с тобой взаимодействовать по работе, которую я ненавижу! Заковыристо устроен мир: помимо всего прочего, чтобы выжить, людям нужно кушать. А чтобы есть, нужны деньги. А их надо зарабатывать. Сначала нужно десять лет в школе учится. Потом, желательно в университете – пять. И только потом тебя допустят к какой-нибудь „нормальной“ профессии. Раньше люди ходили в лаптях, выращивали продукты в своём хозяйстве, жили в гармонии с природой, которая давала всё, что нужно человеку: свежий воздух, воду, еду, одежду. С раннего возраста осваивали навыки для жизни, помогая родителям по хозяйству. А теперь? Всем сделали местечки в городе. Ничего не производят! Делают вид, что вообще делают что-то важное: документики, подписи, печати, контроль. За это платят маленькую зарплату и отнимают весь белый свет. Поэтому я вынужден стоять тут и объяснять тебе в очередной раз, что шрифт печати документа должен быть двенадцатым, а между строчный интервал – одинарный! Понимаешь?».

Нет. Всё по-другому устроено: «Ой, Вы сегодня так замечательно выглядите! Позвольте мне напомнить Вам: вот тут шрифт должен быть другим. Но это всё мелочи по сравнению с Вашей ослепительной красотой!» Можно принять это за вежливость, но тогда и она выражает не то, что думает собеседник. Получается, хитрят практически всегда…

У дознавателя Габоронова есть цель: привлечь к ответственности Десяткина за совершённое им преступление, при условии, что он вину не признаёт и в содеянном не раскаивается. Поэтому путём лицемерия, ради манипуляции, Габоронов затеял разговор на балконе милицейского учреждения:

– Думаешь я тебя не понимаю? Какой-то старый хрыч поставил посреди дороги своё корыто, начал там мешки разгружать. Плевать хотел на окружающих: «Пусть подождут!». Вынудил тебя ждать в тот момент, когда ты ехал с ночной смены. Устал, хочешь спать, а тут какая-то возня. Попросил отъехать, он ни в какую. Ты ему и так, и эдак, а он упёрся. Да я бы на твоём месте и по морде ему съездил! Как ты вообще сдержался?

Десяткин глянул недоверчиво на дознавателя, но старший лейтенант продолжал:

– Я-то вижу этих упырей каждый день: алкаши вонючие, дебилы недоделанные. Они в такой среде выросли, и ничего ты с ними не поделаешь. Никак не изменишь. А ты не из них! Я-то вижу, что ты не как они! Ты нормальный человек! Образование. Работа. Семья. Ребёнок. Понятное дело, что ты никакой не преступник! Тебя возмущает сама ситуация, в которой ты, по сути, прав: это он машину поставил так, что тебе не проехать! Однако уголовное дело не разбирает всю подноготную. Тут не важно, отчего так случилось. Тут разбирают сам твой удар ногой! Что этому предшествовало, и кто виноват в том, что ситуация так сложилась это второй вопрос. На это прокуратура и суд даже не смотрят. Тут отметается вся лирика. Рассматривают только твой удар ногой! Признаваясь, ты не признаёшься, что ты был не прав тогда, а он прав! Нет! Признаваясь, ты соглашаешься, что ударил со злости эту грёбанную дверь! Так уж вышло, он подал заявление. Да, сделали вот такую оценку суммы ущерба. И свидетели есть, что на тебя указывают. Пойми, тебе не отвертеться! Система тебя в суд затащит по любому! Только от тебя зависит, в каком качестве ты в суд пойдешь, как будешь выглядеть перед судьёй! Как эти вонючие алкаши, с которыми мы постоянно тут дела имеем, или ты выделишься на их фоне и пойдешь как случайно оказавшийся в такой ситуации человек?!

Ты сам отец! Представь, в соседней комнате слышится звук разбитой вазы. Ты приходишь, а там твой сын стоит, глаза вылупил на осколки, моргает чаще обычного – не знает, что делать! Понимает, что ты будешь его ругать, начинает отпираться: «Это не я, папа, это не я!». Какая твоя реакция? Конечно, ты понимаешь, что это он. Его отрицание начинает тебя только злить. Так? Он бы извинился и, может, ты бы его даже не поругал за эту вазу. Но в данной ситуации тебя выбесит его отрицание. Так и с тобой! Все понимают, что ты шарахнул ногой эту машину. И прокурор понимает! И судья поймёт.

Не бывает такого, чтоб конфликт был, двое свидетелей говорят на тебя, а ты невиновен. Перед судьёй ты будешь выглядеть как отпирающийся мальчик. Так ты только настроишь всех против себя. Да уже настроил! Больше года прошло! Прокурорские дело нам каждый раз возвращают. Ситуация так и висит, всех напрягает. И тебя! В каком качестве ты пойдёшь в суд, зависит от того, как мы распишем эту ситуацию сейчас. Или ты неуравновешенный псих, который не сдержался и упирается на ровном месте. Или ты доведённый до усталости порядочный гражданин, отработавший ночь. По пути споткнувшийся из-за накопившихся проблем, случайно совершивший проступок. Но вину признающий, в содеянном раскаивающийся и у всех просящий прощения! Получишь своё условное наказание, а то и вовсе штраф и всё! Понимаешь?

– Да понимаю я всё! – полилось с Десяткина как с опрокинутой двухсотлитровой бочки, – Старый козёл вечно так, поставит свою машину, что не проехать, не пройти. Постоянно что-то возит, что-то выгружает, Плюшкин хренов. У него весь двор завален всяким хламом. Я с ночной смены, мне жена звонит, что у ребёнка температура, нужно в больницу ехать. Я взял ребёнка, жену. Смотались в поликлинику. Едем домой, спать невероятно хочу! Подъезжаю, до дома чуть-чуть, а тут дед этот. На нём то я и сорвался! А он заявление накатал. Сумму ущерба эту ещё выдумали шесть тысяч! Да при аварии одна точка стоит четыре с половиной максимум, а тут шесть с лишним! Я и возмутился. Уголовное дело! Что из меня преступника то делают?! Конечно, я не хочу сознаваться и соглашаться со всем этим бредом!

– Вот! За рулём, уставший. Ещё и свозил в больницу своего ребёнка! Между прочим, из-за этого ты и был в расстроенных чувствах, – подбадривал дознаватель сознавшегося в совершении преступления Десяткина.

Десяткин прекрасно понимал, что дознаватель прав. Понимать понимал, но избежать ответственности по-прежнему хотел.

– Мне адвокат всё время говорит, что можно по примирению сторон дело закрыть, – уже обыкновенным тоном излагал мысли Десяткин.