Цикличность

– Так убили бы его в чистом поле и концы в воду. Что мелочится с предателем?

– Так он ведь не простой «белый». Надо сделать так, чтобы все выглядело как естественная смерть. Чтобы он высох и умер. До того как стать отступником, он был хорошим человеком. Надо уважить его былые заслуги.

– Да…

Командир смотрел на меня. А я уже знал, что попал в точку. Многие века север пребывал в суеверном страхе перед чудесами. Сейчас занавеса тайны перед ними приоткрылась, но совсем чуть-чуть. Все северяне относились к чудесам трусливо-пренебрежительно. А тут еще выясняется, что есть какие-то особо темные, запрещенные чудеса. И он поверил мне. Поверил, что есть грань между простым чудотворцем и отступником. Он поверил потому, что это укладывалось в его картину мира, в его понимание чудес.

– Значит так! – после паузы сказал он. – Старик умирает сам или, по крайней мере, так все будет выглядеть?

– Да.

– Мы его быстро хороним.

– Да.

– Вы сразу исчезаете.

– Да.

– Вся эта чушь. – Он ткнул пальцем в стопку бумаг. – Прекратится.

– Да.

– Я все сделаю. А ты потрудись избавить меня от хлопот или, клянусь моей мертвой женушкой, я тебя удавлю. Понял?

– По рукам.

На этом формальности были улажены.

И вот он настал, тот день, когда я совершу невероятно темное дело. На дворе стоит тихий, темный вечер. Новолуние. Улицы освещают только редкие фонари, что каким-то чудом не потушил ветер.

Уже начались приготовления по поводу надвигающихся торжеств, и почти все рядовые горожане сейчас сидели по домам. Стоял трескучий мороз, и вся стража либо пряталась по башням, либо поразительно быстро семенила по пустому городу, думая лишь о том, как бы поскорее попасть в теплое место.

Идеально.

Под покровом темноты, стараясь следовать темными улицами, я пришел к дому, где расположился старик. Стражи не было видно. Как и говорил командир, они часто сбегали с поста под любым возможным предлогом. Я постоял на пороге и, посмотрев по сторонам, увидел свет в окне конюшни расположенной неподалеку. Оттуда высунулась чья-то голова, и, увидев меня, тут же скрылась.

Я почувствовал себя не в своей тарелке. Меня заметили на месте будущего преступления, надо все отменить! Умом я понимал, что стража не могла меня не заметить, они хоть и плохо несли свою службу, но пройти незамеченным я бы не смог. Очень хотелось просто развернуться и уйти прочь, сбросив с себя это бремя, и пусть все идет своим чередом. Но я остался стоять на крыльце и дождался, пока ко мне подойдет подпоясывающийся на ходу стражник. Все идет по плану, но все-таки когда я увидел живого человека, а не воображаемого мной для отработки диалога стражника, страх начал хозяйничать в моей голове.

Мы в Братстве нередко прибегаем к подлостям и хитростям. Подлоги, шантаж и подкупы – это вполне официальные наши методы. Да и убийствами мы не чураемся, в том числе и заказными. Но никогда убийство не было самой целью, мы же не семья Бейран. Посему, сейчас я собирался совершить преступление, которое осудят даже мои братья.

– Как поживает господин? – твердым голосом спросил я у подошедшего стражника, в глазах которого мелькал страх.

Ответом мне было неловкое молчание.

– Вы вообще были в доме?

– Были… В начале караула. – Неловко соврал он.

– Какого караула? Утреннего?

– Да… Нет… Ну мы…

– Я понял. Вас четверо сегодня?

– Да.

– Ясно, послушай-ка мой приказ, добрый человек. Выставьте у крыльца хотя бы одного человека и меняйтесь. В дом можете не заходить, черт с вами. Холодно, понимаю, но хоть один на посту должен быть. Если выйду, и хоть кто-то будет стоять на крльце, то командир ничего не узнает о произошедшем недоразумении. Ясно излагаю?

Стражник энергично закивал и побежал назад в конюшню. А для меня все только начиналось. Я зашел в дом и сходу направился в комнату, где почивал Веллес. Пока стражники, хорошенько переругавшись, решат, наконец, кому первому выходить в караул, я уже успею все провернуть.

Старик неподвижно сидел у огня, как обычно.

Я не стал ничего говорить, даже не поприветствовал его. Просто очень быстро прошел от дверей к креслу, где он сидел. Старик, при этом, не успел даже обернуться, чтобы поздороваться. Я со всей силы ударил ногой его посох. Тот вылетел из рук немощных старика и приземлился где-то в дальнем углу комнаты. После этого, я одним резким движением вогнал ему короткий кинжал в горло по самую рукоять. Я резко выдернул лезвие из горла и тут же приложил свой посох к ране.

Надо сделать так чтобы кожа снаружи затянулась. Осознаю, что это очень жестоко. Я обрекал старика на страшные мучения, но нельзя было оставлять следов. Дело было сделано довольно скоро, на пол успело вылиться совсем немного крови. Ее вряд ли заметят.

Веллес, размахивая руками, беспомощно сполз на пол и начал хрипеть, закашливаясь собственной кровью. Он ошарашено хватал воздух окровавленным ртом. Без посоха он окончательно потерял возможность видеть и просто шарил руками вокруг себя в тщетной надежде наткнуться на металлический шест. Он сумел побороть инстинкт и не пытался схватиться за горло, вместо этого он, зачем-то сорвал с глаз повязку и держал теперь ее в руке.

Я нашел глазами его посох и убедился, что у старика слишком мало сил для того чтобы доползти до него. После чего переложил свой посох в правую руку, а левой достал из ножен меч. Такую стойку практиковали в Братстве. При встрече с Кошмаром защититься можно было исключительно с помощью чудес. Но и меч бросать не стоило. Иногда Кошмар сводил с ума людей, которые попадали под его влияние, поэтому холодное оружие было не лишним.

Веллес практически лишился сил, но силился что-то сказать. Мне было искренне жаль его, возможно честнее было убить его на перевале, но я слишком долго гнал от себя мысли об убийстве, и теперь все вышло так, как вышло.

Наконец, он поднял вверх руку, будто стараясь дотянуться до предмета, которого не мог видеть. Он неожиданно повернул голову и посмотрел на меня тем, что осталось от его глаз. И я бьюсь об заклад, что он меня при этом видел. Он слабо улыбнулся и на выдохе сказал: «Случилось». Рука его задрожала и обмякла. Веллес рефлекторно в последний раз попытался вдохнуть, но воздух, клокоча, застрял в его горле.

Что ж, для него все кончилось, для меня же все только начинается. Я встал в стойку и стал прислушиваться к своим чувствам. То, к чему меня готовили всю жизнь, должно случиться прямо сейчас. Братья должны защищать этот мир от Кошмара любой ценой. Даже их собственная жизнь ничего не стоила. Сейчас я должен был ослабить влияние Кошмара на Митарр. Много лет назад братья разработали практики, которые сочетали в себе чудеса клириков, перемещение предметов и иллюзии. Чудесами клириков мы уменьшали влияние кошмара на мозг тех, кто подвергнется его влиянию. Таким образом, мы сохраняли рассудок хотя бы части людей. Одновременно, мы заставляли все предметы вокруг стать значительно тяжелее. Те, кого не уберегли чудеса клириков, нередко хватались за вилы и убивали родных. Но схватить вилы, которые весят как повозка, практически невозможно. И, наконец, мы создавали иллюзию полного благополучия. Человек слышал голоса, чувствовал иррациональный страх, но видел что все в порядке. Мы не боролись с Кошмаром напрямую, потому что не умели. Но мы старались спасти от него невинных людей.

В комнате установилась мертвая тишина. До того в камине потрескивал огонь, над головой под весом снега поскрипывала кровля, а холодный ветер завывал в ставнях. И в одну секунду все это стихло. Все звуки покинули этот мир. Я знал, что любой человек в радиусе пары километров от этого места сейчас чувствует необъяснимый страх. Люди в квартале от этого дома сейчас испытывают наплыв жуткой необъяснимой тоски и отчаяния. Именно так в наш мир приходит Кошмар.

Я сжимал в руках посох и творил защитные чудеса, стараясь уберечь свой разум и весь этот город от Кошмара. Вдруг меня едва не сбил с ног резкий удар горячей воздушной волной. Такая бывает в кузнице, когда слишком резко открывают печь. Огонь в камине тотчас погас, все свечи в комнате потухли. Очень сильное проявление Кошмара. Прямо сейчас я бы потерял рассудок, если бы не использовал чудеса.

Я слышал голоса, тысячи голосов доносились до меня со всех сторон. Я не мог разобрать отдельных слов, но, почему-то понимал, что все они осуждают меня. Все эти голоса принадлежат людям, что ненавидят меня, кто-то справедливо, кто-то просто так. Но все они сейчас здесь, я чувствую их ярость и гнев, направленный на меня. Оставалось лишь еще раз покорить себя за то, что не убил старика раньше. И тут очередной голос ясно зазвучал у меня в голове…

Я почувствовал, как наставник по рукопашному бою, старый Мисса, бьет меня ногой в живот. Стоял морозный день, а я очень некстати хотел в туалет. От сильного удара я согнулся пополам и припал на колени. Тут я в ужасе почувствовал, как теплая моча побежала по бедрам. Кто-то из ребят, стоявших вокруг, заметил это и закричал. Все начали смеяться и тыкать в меня пальцами.

Удушье, я чувствую, как что-то стягивает мое горло. Удавка, какой-то толстый северянин душит меня просто за то, что я «белый». От него воняет прогорклым вином, удавка скользит в его потных руках, а он все приговаривает, что скоты вроде меня должны сдохнуть.

Я все еще чувствую влагу на бедрах, стыд, удушье, и вонь. Как вдруг мне резко сводит болью ногу в районе бедра. Стоять невозможно, боль столь сильна, что кружиться голова. Я чувствую, что падаю на грязный снег. Вокруг меня кипит схватка, на нашу повозку напали разбойники. В ноге у меня красуется странная стрела с грязными, замызганными перьями на конце. Яд уже распространяется по крови, к боли примешивается ужас.

Тут вдруг в голове все начинает плыть, я чувствую тяжелую боль по всему телу. Лихорадка. Я лежу в большом доме на востоке. Я вижу красные занавески. Кто-то плачет надо мной. На моей, еще совсем маленькой руке, что покрыта болячками, намотана красная ленточка.

И тут кто-то берет меня за руку. Я поднимаю голову и вижу мужчину, лицо которого скрыто капюшоном, а на лицо намотан толстый слой ткани. Передо мной свеженасыпанная могила. В изголовье вбита палка, на которой примотана красная лента. Вокруг меня тысячи таких могил, и подле них очень много людей, все они стенают. Женщина несет к открытой могиле маленький сверточек с красной ленточкой. Она кричит, одурманенная горем. Женщина оступается и падает. Сверток падает на землю, и я вижу маленькую головку покрытую струпьями. Мои маленькие ручки покрыты шрамами, они остались от таких же гнойных струпьев. Чувствую, как по щекам текут слезы.

Укол в сердце. Вокруг меня ночной Терриал. Я ошибся, самый страшный провал в моей жизни. Какой-то мальчонка собирался продать нам «камни с надписями из гробницы Мирры Кошмарной». Естественно , никаких камней у него не было, их просто не существовало. Банда ребятни просто хотела завести нас в тихое место и обокрасть.

Я же по ошибке решил, что вышел на адептов. Первым же делом я вогнал кинжал в сердце черной фигуры ждавшей меня в переулке. Во все стороны с громкими криками кинулись маленькие фигурки. Я в смятении сдернул с фигуры капюшон, мягкое детское лицо, лет тринадцать. Мягкие усики под носом, густые брови домиком, рот, на уголках которого начала собираться кровавая пена, и большие, ясные глаза полные неподдельного ужаса.

Кошмар явно побеждал. Я собрал все свои силы и попытался хоть немного отогнать от себя до ужаса правдивые картины из моего прошлого. Я выкинул меч и ударил себя кулаком по лицу, как можно больнее. Почувствовав некий контроль над своим телом, я со всей силы прыгнул вперед. И ударился головой о подлокотник того кресла, в котором недавно сидел Веллес. Я, наконец, почувствовал боль. Настоящую боль. Наваждение немного отступило, я вернул контроль над потоком мыслей мечущихся в моей голове. Я сжал посох так, чтобы заломило в пальцах, и начал применять практики Братства.