Бэтман Аполло

Стены показали поверхность земли у входа в Хартланд. У меня мелькнуло головокружительное чувство, что я за секунду взлетел назад – на самый край рублевской бездны.

Я увидел синий автобус с актерами, подъезжающий к краю пропасти. В записи было видно, что водитель изо всех сил крутит руль, пытаясь отвернуть от дыры – но это у него не выходит, словно Иштар загипнотизировала не его, а автобус (у автобуса была добрая большеглазая морда, которая теоретически делала такое возможным).

– Жуть какая, – сказал я. – Как это могло случиться?

– Наколдовала, – ответила Гера.

– Да, – сказал я. – Я про Медузу горгону подумал.

– Хватит об этом. Энлиль сейчас выяснит и все расскажет.

– Ладно, – сказал я. – Ты вообще как?

– Мне у Энлиля дела надо принимать, – вздохнула она. – Сегодня или завтра. Все сроки прошли, а я боюсь.

– Как это происходит?

Она покосилась на меня.

– А то не знаешь. Кусаешь, и все.

– И больше никаких формальностей? Никаких ритуалов?

– Нет.

– А чего тогда боишься?

– Говорят, это необратимо. Энлиля ведь никто не кусает. Он знает слишком много. С этим потом жить тяжело. У него почему хамлет над пропастью? Чтоб оттягивало… Ладно, Рам, это все мои проблемы, чего я тебя гружу. Ты сам-то как?

– Так же. Наши меня ненавидят. Они думают, я тут с тобой баблос пью целыми днями.

Гера наморщилась.

– Не надо мне про баблос. Ты хоть знаешь, что это такое, когда он идет? Как месячные, но раз в десять противнее. Ты все равно не поймешь. Жаль, меня кусать нельзя, а то бы я показала.

– Слушай, а куда весь баблос уходит? Никто этого понять не может. Почему его так мало?

– Этим Мардук с Ваалом занимаются. Контроль у них. Я тут ничего не решаю. У Борисовны, кстати, тоже баблоса никогда не было.

– Но тебе-то самой дают?

– А зачем? На меня он все равно больше не действует. Он теперь у меня в метаболизме.

– Тебя предупреждали?

Гера отрицательно покачала головой. Движение вышло куда более выразительным, чем у человека с обычной шеей.

– Даже не упоминали. Сказали только, что за успех в жизни надо платить. И чем больше успех, тем больше плата. Ну а если становишься королевой, то и плата должна быть королевская…

– Это тебя Энлиль разводил?

– Нет, – ответила Гера. – Иштар Борисовна. Это она меня выбрала. Она так сказала – какая бы ты красивая ни была, а после тридцати все равно никому из мужиков нужна особо не будешь. А тут они за тобой до конца увиваться станут. Сколько проживешь. И потом, королева может с собой что хочешь сделать. Придумать себе любой образ и запустить в мир. Хоть певица, хоть топ-модель. Будешь на себя смотреть по телевизору, а остальные будут верить. И если приложить чуть-чуть воображения, то и сама постепенно поверишь… Что это ты и есть… Вытри мне слезы…

Я вынул из кармана платок – теперь я всегда имел с собой несколько – и приложил к ее лицу. Но слезы у нее текли все сильнее.

– Она прямо как мама со мной была. А мамы у меня не было… Представляешь, тебе говорят – дочка, хочешь быть королевой? Я тебя научу… Если только ты сможешь. Вот я и подумала – смогу или нет? И решила, что смогу.

– И как, получается?

Она невесело засмеялась.

– Я кино недавно смотрела про Елизавету Вторую, – сказала она, – и одну вещь поняла. Знаешь, что делает тебя королевой? Исключительно объем говна, который ты можешь проглотить с царственной улыбкой. Нормальный человек сблюет и повесится, а ты улыбаешься и жрешь, улыбаешься и жрешь. И когда доедаешь до конца, все вокруг уже висят синие и мертвые. А ты их королева…

– Я сейчас заплачу, – сказал я.

– Не надо. Иди сюда, дай я тебя поцелую.

Я послушно подошел и обнял прижавшуюся ко мне мохнатую шею – за последние дни я к этому уже привык. Если закрыть глаза, казалось, что обнимаешь верблюда или жирафа. Губы у Геры были точно такими же, как раньше – только теперь мне чудилось, что из ее рта пышет каким-то странным жаром, словно у нее гриппозная лихорадка.

Потом ее голова скользнула вниз.

К этому я тоже уже привык. Она расстегивала молнию зубами, и ей не нравилось, когда я ей помогал. Но сегодня у нее никак не получалось, и мне пришлось это сделать самому.

Я гладил ее волосы и смотрел на автобус, раз за разом опрокидывающийся в черную пропасть. Мне казалось, что я тоже превращаюсь в такой автобус, который все падает и падает, но никак не может упасть окончательно… А когда автобусу это наконец удалось, голова Геры поднялась к моему лицу. На ее глазах были свежие слезы.

– Ты меня теперь не любишь, – сказала она. – Совсем.

– Не кусай меня за это место. Лучше за шею.

– Какая разница. Ты… Ты никакого удовольствия не получаешь, когда я это тебе делаю.

– А что ты хотела, – ответил я, застегивая штаны. – Каждый день четыре раза. Мне все говорят – Рама, ты бледный стал, как вампир. Издеваются.

– Я эти пять минут чувствую себя живой, – прошептала она жалобно. – Прежней.

– Я только что тебя прежнюю видел, – сказал я. – Наверху.

Я тотчас пожалел, что эти слова сорвались с моего языка. Но вернуть их было уже невозможно. Гера заплакала еще сильнее.

– Вам, мужикам, кроме пизды от женщины вообще ничего не надо, – прошептала она. – Наверху не я. Это мое бывшее тело. Ты понимаешь разницу?

– Угу, – сказал я мрачно. – Понимаю. Извини.

Из коридора донеслись приближающиеся шаги.

– Вытри мне слезы, – велела Гера.

Я быстро привел ее щеки в порядок. Мне показалось, что ее глаза высохли сами – они стали злыми и колючими.