Я судебный репортер. Судебные очерки и журналистские расследования разных лет

Меж тем, замечу, что хороших «волкодавов» в газетах советской поры было немало, хотя за любую неточность в критических материалах той поры – в отличие от нынешних безответственных на слова времен – журналиста могли обвинить в «очернительстве» и «злопыхательстве». А уж за огульные обвинения, столь частые сейчас в интернете, из прессы выгоняли без разговора!

А в драки мы все же лезли…

К примеру, первый же судебный материал «Хотя процесс и не окончен…», открывающий серию из трех помещенных далее текстов, уложил в больницу редактора газеты. Как на змею или гранату с выдернутой чекой смотрел он на принесенные мной к вечеру листы, на которых я задевал клан достаточно могучих тогда людей и племянника министра. Потом вскочил из-за стола, сунул мне назад мою рукопись: «Зайди с этим завтра! Мне надо… срочно уехать!».

Наутро его заместитель на редакционной планерке объявил, что шеф на месяц лег в больницу. Разрешать к публикации в газете не безопасное по тем временам критическое выступление «Хотя процесс и не окончен…» пришлось именно ему, заместителю редактора. Оставалась еще цензура… Сейчас публика уверена: все цензоры были душителями критики. Но начальник местного Главлита (управления цензуры) Валитов Октябрь Калиевич, которому я напрямую отнес текст, завизировал его в печать, наплевав на то, что по неоконченным судам публикации не допускались…

…После первой газетной публикации «Хотя процесс и не окончен…» последовало продолжение судебных записок с названием «Хотя процесс и окончен…», затем был опубликован завершающий обзор «Чтобы не завелась плесень…» (все три публикации читайте далее в этой последовательности).

Почти год, вцепившись, как бульдог, в странно споткнувшееся и попятившееся «дело медиков», я портил кровь большим дядям, суду, прокуратуре, следственным органам, медицинской мафии, расхищавшей препараты… В конце концов статьями про ошибки в уголовном процессе добился того, что Верховный суд Башкирской АССР поправил местный суд, который вел нечистую игру, вынес частные определения в адрес прокуратуры и следственных органов, Минздрава, больницы…

Помнится, отсидев в местах заключения, герой моих публикаций объявился в городе и позвонил мне по телефону.

– Сколько отсидели? – поинтересовался я.

– Два года.

– Что так мало?

– А мне и двух лет выше головы хватило, – хмуро ответил он и добавил: – Если бы не ты, я бы вообще туда не попал!

…Это было правдой: «отмазать» мальчика помешал резонанс от моих статей. Но мне не жалко было отпрыска. Жалко было больных и умиравших в муках людей, у которых для этого наркомана люди в белых халатах крали обезболивающие уколы наркотика. Когда в зал суда конвой приводил молодую медсестру, которая из-за любви к сынку профессора пошла на хищения ампул, даже у черствых старых адвокатов смягчались лица: все понимали ее трагедию и кто ее совратил. И только ее былой ухажер, молодой врач, топил полюбившую женщину изо всех сил, сваливая свою вину на нее, – впрочем, как и на всех остальных, посаженных на скамью подсудимых из-за него… Я далек от мысли, что журналист-расследователь – это Копье Господне. Но если у судьи в уголовном процессе притуплен карающий меч закона и справедливости, то у журналиста в статье есть возможность расставить точки над «i» и вынести свой вердикт, руководствуясь понятиями добра и зла и своими принципами.

В таком расследовании ты и комиссар Каттани – борец со «спрутом», и Шерлок Холмс, и прокурор, и судья с адвокатом в одном лице. Сейчас не все понимают, что по сути нищий беспартийный журналист (в КПСС автор не был, карьеры не делал), живущий с семьей в бедняцкой квартире и ездящий на работу в трамвае, становится ферзем на шахматной доске, если отстаивает общественные принципы.

Кстати, вопреки крикам, что-де зря прессу к судебному процессу подключили, никто меня не подключал и не давал заданий – просто где-то за чаем я случайно услыхал про суд, на который медикам из больницы №6 запретили ходить. Но с момента, когда я отложил чашку чая и набрал телефон канцелярии суда, у мафии начались проблемы. Потому что взявшая под общественный контроль судебное дело газета со 100-тысячным тиражом, которую читал весь город, оказалась для всех существенным фактором, хотя г-н Парфенов отрицает журналистику в те годы, полагая, видимо, что газеты лишь партийные отчеты писали и славили руководство.

Путь расследования тернист: не сразу разберешься, что суды ведут нечистую игру, дело разваливают, общественность дезинформируют… Сейчас читающий статьи тех лет человек может удивляться цитатам вождей, ссылкам на пленумы Верховного суда и партийные съезды, рассуждениям, что газета действует в интересах общества… Но в те годы ими, как щитом, газетчику приходилось закрываться от обвинений в намерении «уронить авторитет суда» или «бросить тень» на общественный строй. Другой защитной «броней» были письма людей в поддержку выступлений газеты (тогда с этим считались!). Потому что журналисту-расследователю оказывали яростное сопротивление отнюдь не хилые силы.

Помню обструкцию, которую мне и заместителю редактора устроили в критикуемой больнице (по ней см. заключительный материал этой эпопеи: «Чтобы не завелась плесень…»), пригласив на собрание по обсуждению статьи «Хотя процесс и окончен…». Добрые люди предупредили нас о готовящемся наезде за поднятую тему воровства лекарств в больнице, но жесткость прессинга – почти избиения! – ошеломила. Собранные в конференц-зале более ста человек обрушились с обвинениями на газету – ни голоса в поддержку… По науке такую массированную атаку называют: «террор среды».

После десятого или двадцатого распаленного оратора, сыпавшего проклятья на мою голову, я почувствовал, как у меня начала прыгать рука с авторучкой и стала колотить внутренняя дрожь… Полагаю, что господин Леонид Парфенов – заявивший, что до него журналистики не было, – сбежал бы из того зала в первые же минуты головомойки. Но мы с заместителем редактора не ушли из кипящей аудитории и выдержали натиск обиженных «белых халатов» – умей держать удар, коли сам бьешь оппонентов критическими статьями… И в этом стрессовом состоянии надо было не просто стерпеть срежиссированный гнев, но и зафиксировать всех выступавших, их «проколы», неувязки для следующей разгромной статьи – рука у меня, слава Богу, тяжелая…

Сейчас можно задать вопрос: а для чего кому-то снова читать публикации 1987 года?.. Ведь нет уже и тех людей, и тех описываемых обстоятельств?.. В ответ можно сказать: иных уж нет, но методы развала уголовных дел, сведения их «на мягкую посадку», увода от ответственности определенных фигур – нынче те же самые… Как и методы противодействия этому гласностью в СМИ. Только давно не вижу, чтобы какая-то смелая газета по-бульдожьи вцепилась в мафию и грызла ее, – так, читаешь какие-то разовые наскоки, без анализа, четкого отслеживания каждого телодвижения оппонента… В этом смысле я бы посчитал те старые публикации 1987—1988 годов методичкой для студентов-юристов или для журналистов – расследователей по призванию (на Западе таких зовут «разгребателями грязи»). Последним надо учиться: отстаиванию позиций, анализу скрытых пружин, если хотите – то и мастерству личного сыска.

И последнее: не за деньги и не для карьеры писали мы в те годы статьи. «Ради справедливости и только», как пел Высоцкий! Не знаю, что там будет на Страшном Суде в небесах, но, может быть, мне что-то зачтется за веру в справедливость в тех судебных заметках, которые я предлагаю вашему вниманию.

    Автор судебного цикла.

«ХОТЯ ПРОЦЕСС И НЕ ОКОНЧЕН…»

Записки из зала суда

ДЕЛО БЫЛО НЕОБЫЧНЫМ – НА СКАМЬЕ ПОДСУДИМЫХ СИДЕЛИ ЛЮДИ САМОЙ ГУМАННОЙ ПРОФЕССИИ – МЕДИКИ. КТО-ТО САМ БЫЛ НАРКОМАНОМ, КТО-ТО ПОХИЩАЛ НАРКОТИКИ, ПРОПИСАННЫЕ БОЛЬНЫМ. СУДУ ПРЕДСТОЯЛО ВЫЯСНИТЬ ИСТИНУ…

1. Слухи

К вечеру позвонила взволнованная знакомая:

– Слыхал, что судили наркоманов из шестой больницы?.. Весь город говорит, что их там целая банда была и возглавлял ее профессорский сынок! Говорят, они специально делали так, чтобы у больных раны гноились…

– Зачем? – ужаснулся я.

– Чтобы побольше наркотиков выписывать на лечение, а затем воровать…

Я повесил трубку и долго не мог успокоиться. Еще утром в качестве корреспондента я сидел на этом уголовном процессе, но никак не ожидал такой уродливой интерпретации событий… Впрочем, ее можно было и предвидеть при целом вихре роящихся по городу слухов и почти полном отсутствии достоверной информации. Я вспомнил, как еще в самом начале – когда процесс только начинался, упорно ползли шепотки и разговоры, что-де он какой-то особый и закрытый, не для всех, а уж из шестой больницы якобы на него вообще запретили приходить…

Не поверив, я позвонил тогда в канцелярию народного суда Октябрьского района:

– Это из редакции. Скажите, когда будет рассматриваться дело медработников…

– А вам это зачем? – с подозрением спросили на другом конце провода.

– Девушка, вы, видимо, не поняли! – сказал я, напрягая все твердые нотки голоса. – Я – корреспондент газеты и хочу знать, когда начнется суд!

– Завтра в десять утра, – с неохотой сообщила несговорчивая девушка. – Дело ведет председатель суда Юдин…

– А почему не сказали сразу? Разве процесс закрытый?

– Да вроде… – неуверенно сказала моя абонентка и повесила трубку.

На следующий день в десять утра я уже был в Октябрьском народном суде. С первого же взгляда было видно, что вокруг дела ажиотаж. У нужных дверей – давка, милиция не пускает народ. Показывая редакционное удостоверение, я еле протиснулся сквозь толпу и попросил разрешения подойти к судье Юдину. Весь судебный консилиум уже был в сборе. Ждали опаздывавший конвой с подсудимыми.

– Корреспонденту можно на суде присутствовать? – спросил я у председателя суда В. П. Юдина, сидевшего за столом в окружении своих заседателей.

– Ну конечно, можно. Здесь уже сидит один…

За соседним столом маячило знакомое лицо коллеги из «Советской Башкирии». Я пристроился на стуле рядом с человеком в прокурорской форме и достал блокнот:

– Разве процесс не закрытый?

– Да с чего вы это взяли? Самый обыкновенный открытый процесс…

У дверей комнаты стояли дюжие милиционеры и бдительно смотрели, чтобы лишний народ не проникал вовнутрь…

Верстка начала очерка в газете «Вечерняя Уфа» за 4 мая 1987 года, №101 (5520).

2. Кое-что о «кабинетном» рассмотрении дел

Уже первые дни судебного разбирательства показали, что дело №1—123 должно быть в центре общественного внимания. Не только потому, что число связанных с наркотиками преступлений в республике за год возросло в 2,5 раза. («Пьянство и наркомания, на мой взгляд, самые острые сегодня проблемы», – сказал прокурор БАССР В. И. Кравцев). Но и потому, что не было еще в Уфе судебного процесса, где к уголовной ответственности привлекались сразу шесть медиков, обвиняемых в нарушении врачебного долга, в похищении, хранении и сбыте наркотических средств. Где корни их падения, что за условия способствовали кражам и наркотическим деяниям – вот что волнует всех нас, и в первую очередь медицинскую общественность города.

В центре этого процесса, несомненно, стоит фигура молодого врача Рустэма Гатауллина – именно он, работая в отделении хирургии сердца больницы №6, привел на скамью подсудимых своего коллегу Круглова и похищавшую для него ампулы медсестру-студентку Флориду Шацких, врача из Языково Мухамадиева и других.

Сын известного на всю Башкирию профессора-хирурга и сам подававший надежды специалист, он уже давно (наркотики употребляет с 1977 года) катился по наклонной, теряя моральный облик и втягивая в поисках наркотических доз на преступный путь новых и новых людей. Если повнимательней вглядеться в лицо этого процесса, то судьбы почти всех сидящих сейчас на скамье подсудимых перечеркнуты именно его рукой – исколотой рукой наркомана.

– Я очень испугалась, когда на совместном дежурстве Рустэм Гатауллин попросил взять для него наркотик, – показала на суде медсестра Шацких, – но он успокаивал, что отец у него большой человек, а дядя министр[1 - Имеется в виду бывший министр здравоохранения БАССР М. Х. Камалов] – и меня, в случае чего, защитят. Мне некуда было деваться, и когда он забрал и унес ампулу с наркотиком, я ввела вместо наркотика больному анальгин с димедролом…

Немало показаний, которые насторожили бы общественность, звучало на этом суде, которому было бы впору стать широким показательным процессом. И тем неудачней казался мне весьма келейный характер рассмотрения дела. Заседания проходили не в зале, а в кабинете председателя суда В. П. Юдина. Для процесса, который коснулся многих болевых точек медицины, он был явно тесноват. За подсудимыми и конвоем помещались три-четыре скамьи – волей-неволей милиции приходилось сортировать публику. Ну как не допустить на заседание жен и матерей подсудимых? Представителей из коллектива? Вот и впускали в кабинет с утра: