Я судебный репортер. Судебные очерки и журналистские расследования разных лет

Я судебный репортер. Судебные очерки и журналистские расследования разных лет
Виктор Савельев

«Судебный репортаж страшнее пистолета!» – предупреждает сборник «Я судебный репортер», где собраны журналистские расследования и судебные очерки автора за разные годы. Этот жанр, действительно, умеет кусаться: ведь некоторые явления и уголовные процессы требовали острого, как скальпель хирурга, слова… Когда-то газеты с этими очерками, статьями сметали из киосков… Но, как известно, газета живет один день. Книга «Я судебный репортер» вновь дарит читателю «документальные детективы» прошлых лет.

Я судебный репортер

Судебные очерки и журналистские расследования разных лет

Виктор Савельев

© Виктор Савельев, 2018

ISBN 978-5-4490-3788-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Судебный репортаж страшнее пистолета

Введение в книгу

Читатель, ты держишь в руках редкого зверя: судебные очерки и собственные расследования журналиста Виктора Савельева, опубликованные ранее в газетах и собранные в книгу «Я судебный репортер». Сюжеты «газетных детективов» остры и порой ужасны, но в них нет ни грана вымысла: все лица, фамилии и факты реальны.

В 2016 году, к юбилею автора, газета, которой он когда-то руководил, написала: «Ого, как быстро летит время!.. Вот казалось бы совсем недавно Виктор Алексеевич идет по восьмому этажу Дома печати, где по сей день находится редакция „Молодежной газеты“, с пистолетом на изготовку, а вот прошло уж почти 20 лет. Пистолет, конечно, был газовый, а отбивался главный редактор от бандитов. Да, по нынешним временам это трудно представить, но в конце 90-х в редакцию приходили реальные криминальные элементы и разговаривали с редактором с глазу на глаз. Но Савельева было так просто не напугать. Наоборот, это его еще больше раззадоривало. А вообще всем запомнилась его крылатая фраза: если на газету не подают в суд хотя бы раз в месяц, значит, в издании что-то идет не так».

Тут автор книги улыбается: приятно слыть в легендах ковбоем! Действительно, в «бандитские 90-е» одна из редакций выдала ему и всем корреспондентам газовые пистолеты для самообороны. Но главным оружием автора все же была авторучка. Она убойней пистолета, если «пулями» судебного репортера являются поиск истины и принцип «Не прогибаться!» ни под чьи влияния. Именно предельно объективное журналистское расследование в рамках судебного процесса и вне его отличает настоящий честный очерк на тему криминала от «слива компромата», выданного за «независимую журналистику», и заказных статей в СМИ…

Собранные в книгу «Я судебный репортер» газетные публикации – ныне своего рода «машина времени», ибо они охватывают почти 30-летний период. «Если хочешь узнать правду об эпохе Людовика XIV, полистай газеты тех времен!» – сказал кто-то проницательный. В собранных в книгу публикациях автора отразились – что уж греха таить! – и категоричность подходов жесткого советского времени, и безумство «лихих» 90-х годов, и бездушие нынешнего века. По нынешним меркам, что-то в старых газетах наивно и не толерантно… Но читателя, помимо острых сюжетов, ждут открытия и совсем уж неожиданные аналогии, ибо болезни сегодняшней Фемиды идут из тех далеких годов и никуда не исчезли.

И невольно задумается иной читатель, мчась в газетной «машине времени» по прежним десятилетиям, почему в «тоталитарном», казалось бы, СССР от судей требовали гласности и выездных заседаний народных судов в трудовых коллективах и клубах, а ныне Фемида не жалует журналистов, как и люди с повадками рейдеров, делящие собственность в тиши судебных залов…

Конечно, репортер должен уважать суд, но не подобает ему писать, заглядывая судье в рот: у суда свой взгляд на преступления, а у журналиста – собственное исследование обстоятельств дела и атмосферы судебного зала. Для суда пустой звук 10 заповедей, «достоинство-правда-справедливость»: он следует «букве закона», на скрипке морали не играет. Была, к примеру, в УК РСФСР статья «за тунеядство» – по ней суд сажал уклонявшихся от труда граждан. Убрали статью из закона – и для суда прежний «злостный тунеядец» ныне чист, аки агнец. Никакой цели, кроме квалификации деяний по статьям кодексов, судебное следствие обычно не ставит.

У журналиста иная миссия: дать в заметках из суда такое «зеркало жизни», в котором отразится нечто морально важное и значимое для общества – при этом суд является лишь поводом для исследования газетчиком общественных отношений и пружин преступлений. Зачастую анализ профессионального репортера бывает шире и глубже судейской узости.

Вот пример понимания автором «сверхзадачи» судебного очерка («сверхзадача» – термин К. С. Станиславского для обозначения главной цели, ради которой ставится пьеса). В 80-х годах в газетах был опубликован портрет хлебороба-хозяина полей. Передовой председатель колхоза стоял среди пшеничного поля, разминая в ладонях налитые зерном крупные колосья. Фотокорреспондент удачно передал в кадре рачительность трудового человека, передовика-современника, его любовь к земле, доброму урожаю… В 90-х этот знатный хлебороб из газетной передовицы в сговоре с такими же руководителями-хозяйственниками убил с помощью киллера и гранаты «Ф-1», более известной как «лимонка», нового главу района, вмешавшегося в местный дележ агрокомплекса.

Вышедший в газете снимок и сейчас лежит в архиве автора книги, хотя именно на этот судебный процесс ему не довелось попасть. Но что случилось с обществом, если любящий землю знатный хлебороб, герой передовиц, переродился в убийцу? И что случилось со всеми нами, если в зеркале суда стали отражаться безумные явления?

Вот на такие вопросы должен пытаться ответить судебный репортер в заметках из судов. Потому что больше на них отвечать некому…

ПОТРОШИТЕЛИ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ

ОНИ МОГУТ ИЗЪЯТЬ ЗДОРОВЫЕ ОРГАНЫ

ЧЕЛОВЕКА БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ РОДНЫХ

Загублена и «порезана на запчасти»

В ту ночь, 3 сентября, Ларисе Ивановне снился сон, будто в их квартире учинили перепланировку. Во сне квартира Наседкиных была вверх дном, а на месте кухни зияла черная яма…

– Это к несчастью, – сказала она утром мужу. В ту тревожную ночь дочь Инна не ночевала дома, даже не позвонив, чего прежде не было. В восемь утра затрещал телефон. У Ларисы Ивановны затряслись руки: сообщили, что дочь без сознания после аварии увезена в Московскую городскую клиническую больницу №1…

Авария была странной. Инна получила черепно-мозговую травму, переломы 5 ребер, костей таза и черепа, а сидевший за рулем машины бывший работник правоохранительных органов даже «скорую помощь» не вызвал…

Однако речь мы поведем не только о нелепой смерти 22-летней девушки. Нехорошими были обстоятельства, сопровождавшие эту смерть в стенах Первой клинической больницы. Единственный койко-день, прожитый здесь Инной в состоянии комы, Лариса Ивановна носила лекарства в реанимационное отделение, пробивалась к врачам. К вечеру ее отправили домой, велев о состоянии дочери справиться утром…

В тот же вечер к ней домой позвонил зам. директора фирмы, где подрабатывала Инна:

– Я узнал, что по поводу Инны в отделении намечается консилиум врачей…

Знать бы ей, какой консилиум был уготован… На следующее утро, когда Лариса Ивановна примчалась в отделение, ей объявили, что ночью ее Инна умерла… Потом долго врали, что труп отправлен в морг. Но она почуяла, что это не так, по репликам и взглядам медсестер и умолила показать ей девочку. Инна лежала на каталке. Дежурный врач, откинувший покрывало с лица покойной, не убирал руку, чтобы простыня случайно не обнажила тело и грудь… Откуда было знать Ларисе Ивановне, что ее дочь лежит выпотрошенная, как рыба, – у нее были изъяты внутренние органы…

Охота за трупами?

Страшную правду Наседкины узнали случайно. Через пару месяцев после похорон Лариса Ивановна поехала к очередному следователю, к которому перекочевало вялотекущее дело по ДТП.

– А вы знаете, Лариса Ивановна, – в конце беседы спросил следователь, – что у вашей дочери были изъяты почки?

– Я что-то не понимаю… – только и смогла выдохнуть она. – Вы хотите сказать, что врачи использовали мою девочку как донора?..

Акт об «изъятии», показанный ей, поплыл перед глазами.

– Скажите спасибо, что он случайно ко мне попал из архива, – говорил следователь, делая ксерокс. – Обычно такие бумаги даже не показывают…

Так по недосмотру архивщиков Л. И. Наседкина стала одной из немногих матерей, до которых дошла информация о практике негласного изъятия органов в наших больницах.

Журналистское расследование в газете «Мир новостей» было подкреплено снимками документов.

Обычно негатив вокруг трансплантации списывают на выдумки журналистов. Недавно бой «мифу о торговле почками» дал профессор Андрей Акопян, директор Центра репродукции человека:

– Ни в годы советской власти, ни после нее в нашей стране ни одного суда на этой почве не было. Нет ни одного дела, не задержано ни одного незаконно изъятого органа…

Изъятие у молодой студентки Инны Наседкиной ее двух почек с надпочечниками, 1/2 части селезенки и 1/10 печени по «Акту об изъятии органов у донора-трупа для трансплантации» Московского координационного центра органного донорства от 5 сентября 2001 года тоже вроде бы оформлено с соблюдением внешней законности. Однако совершенно незаконно изъятым органом являются понадобившиеся кому-то мочеточники. Ибо ни в «Перечне органов человека – объектов трансплантации» Минздрава РФ (приложение №1 к приказу №448/106), ни в более ранних подзаконных актах мочеточников уж точно нет. Будут ли когда-нибудь искать реципиента, которого «выручила» девочка?

Профессор Акопян прав: «Втихаря под мышкой что-то принести, на квартире дяди Вани кому-то пересадить и взять деньги – это абсолютно невозможно». Да и к чему – разве нет отработанного Минздравом тихого конвейера в официально утвержденных клиниках, который на благородную ниву излечения пациентов бросает сотни порезанных трупов? 90% из них – это как раз жертвы автокатастроф молодого возраста вроде Инны.

Вот один фонд в Интернете обращается к толстосумам за рубежом: «Люди, нуждающиеся в пересадке органов и не имеющие возможности получить их в своей стране, могут сделать операцию в России… Стоимость операции от 30 тысяч долларов и выше… Срок поиска органов от одного до шести месяцев». Цели фонда, разумеется, благородны: спасать богатых и больных. А на оборотной стороне медали – сплошные хлопоты с донорами… Про которых другой центр, пересаживающий почки, откровенничает: «Человек должен быть достаточно здоровый и молодой, с хорошей функцией почек. Умереть он должен в узком кругу больниц Москвы и Московской области, которые имеют разрешение на диагностику смерти мозга и изъятие донорских органов…» Специалисты центра сокрушаются, что, мол, очередь желающих получить донорские почки год от года растет, а количество доноров – вот досада! – остается прежним…

В этих условиях в «узкий круг больниц Москвы и Московской области» попадать становится неприятно. В 90-е годы, когда система пополнения банка органов за счет жертв автокатастроф только складывалась, в печать просочилась информация о надбавках к окладам работников реанимационных отделений за помощь Московскому координационному центру органного донорства в поисках погибших «доноров». Один из врачей – А. Мироненко, высказался: «Дилемма встает перед медиками: выводить за свою скромную зарплату пострадавших в авариях из терминального состояния или за весьма существенную надбавку содействовать изъятию органов?!». В группе риска, как всегда, незащищенный пациент вроде Инны, у которой мама – простой рабочий на стройке. Таких не будут спасать годами за счет «систем жизнеобеспечения», как генерала Романова в коме…

Немудрено, что мать погибшей девушки Л. И. Наседкина не верит реаниматорам:

– На Инну в больнице сразу смотрели как на готового донора: почки – молодые, сама при смерти…

…Поражает слаженность закрученной в ночь с 4 на 5 сентября 2001 года операции по забору органов Инны. В 6.40 утра она умерла (по акту комиссии ГКБ №1 и «смежников») – в удобное время, когда родственников нет в больнице. Уже через 20 минут (!), то есть в 7.00 по акту, вызванные хирурги бригады Московского координационного центра органного донорства Смирнов Л. Я. и Милосердов И. А. приступили к изъятию органов, чтобы увезти их «теплыми». Возникает вопрос: когда же они прибыли в больницу, когда руки в перчатках успели приготовить, инструмент?

Удивительно, что в 6.40 утра на месте оказались и судмедэксперт, и заместитель главного врача ГКБ №1 – словом, все необходимые для подписания нужных бумаг должностные лица. Если же это не так и хирурги под утро кромсали внутренности Инны без их ответственных подписей, а подписи делались задним числом, всю команду впору объявить преступниками. Остается только предполагать, что подписавшая акт комиссия должностных лиц всю ночь не уходила домой, терпеливо дожидаясь констатации смерти мозга донора. Вот уж воистину как в песне: «Служба – дни и ночи…»

«Я так радуюсь, когда убивают депутатов…»