Я судебный репортер. Судебные очерки и журналистские расследования разных лет

– Кем и кому приходитесь? Кто родственник – проходи, остальные посторони-и-сь…

Скамьи в кабинете заполнялись моментально – кто-то давал знак закрыть дверь. Непопавшие еще долго жарко дышали за дверьми… Я намеренно так подробно рассказываю о всех перипетиях этого процесса, потому что курс на гласность, который характерен для нашего общества сейчас и особо подчеркнут на состоявшемся недавно пленуме Верховного Суда СССР, диктует иную точку зрения на практику рассмотрения дел.

Вот почему я даже обрадовался, когда уже на второй день нашего «кабинетного» заседания В. П. Юдин остановил суд и направил дело на дополнительное расследование. Это давало возможность в дальнейшем более широко и гласно завершить процесс, тем более многие, с кем пришлось разговаривать, высказывали мнение, что такие суды надо проводить в лечебных учреждениях, в мединституте, с привлечением самой широкой общественности.

– А почему бы после доследования суду не провести выездное заседание в той же шестой больнице? – спросил я после у Владимира Петровича, памятуя, что половина обвиняемых медиков оттуда, и проведение пусть даже одного или двух выездных заседаний на месте, что допустимо при многодневном процессе, будет иметь воспитательное значение.

– Да захотят ли в больнице проводить такой суд? – усомнился Владимир Петрович. – Столько народу мы у них от дела оторвем, да и большого помещения у них, наверное, нет…

– И неизвестно, какой еще эффект будет, – сказал случившийся при разговоре работник прокуратуры. – Государственный обвинитель принародно только одну речь произнесет, а адвокаты подсудимых целых восемь…

Я понял, что витавшая в воздухе мысль о показательном характере суда энтузиазма не встретила.

3. Больница №6

Но прежде, чем суд возобновил работу, мы с коллегой из «Советской Башкирии» отправились в шестую больницу. Для такого визита были основания – даже после доследования на новое судебное разбирательство не был приглашен ни один свидетель из больницы №6, который мог бы обрисовать обстановку и обстоятельства, что привели на скамью подсудимых двух врачей и медсестру, не были вызваны ни представители администрации, ни лица, ответственные за хранение наркотических веществ. Свидетелями проходили только родственники Рустэма Гатауллина – отец и жена. Это «белое пятно» особенно бросалось в глаза еще и потому, что по второстепенному эпизоду, связанному с Благоварской районной больницей (там врач Ю. Мухамадиев отдал одну упаковку наркотика для передачи Гатауллину), из далекого Языково вызывались на суд сразу трое: главный врач, акушер и медсестра… Мы собирались выяснить, как же могло получиться, что в центре Уфы, в авторитетном и уважаемом лечебном учреждении столько лет не могли распознать опасного наркомана, – более того, держали его в непосредственной близости от наркотических препаратов, доверяли ему жизнь и здоровье больных.

Впрочем, когда солнечным апрельским днем мы с коллегой-газетчиком шагали по лужам к больнице №6, мы уже сомневались, что все были в неведении относительно Рустэма Гатауллина и его слабости к дурману.

ИЗ ПОКАЗАНИЙ НА ПРЕДВАРИТЕЛЬНОМ СЛЕДСТВИИ МЕДСЕСТЕР ОТДЕЛЕНИЯ ХИРУРГИИ СЕРДЦА Т. ДИКУШИНОЙ, Ф. ЗАХАРОВОЙ, Н. БОВИНОЙ И ДРУГИХ:

«С Гатауллиным я знакома, считаю его человеком, употребляющим наркотики. На дежурствах бывал вялым, сонливым, постоянно спал в ординаторской, находился в неадекватном состоянии, но спиртным от него не пахло, видимо, употреблял лекарственные средства».

***

«Как-то он сам обратился ко мне за наркотиком. Я отказалась и сказала, что ему, как сыну профессора, все сойдет, а меня привлекут. О том, что Гатауллин просил наркотики, я тут же сообщила старшей сестре и всем девочкам в отделении…»

***

«То, что Гатауллин Рустэм не первый год страдает наркоманией и употребляет наркотические вещества, знали у нас в отделении все…»

И вот этот разговор в больнице. Он запомнился нам еще и потому, что здесь собрались люди заинтересованные, очень переживающие за честь больницы, за ее репутацию в городе. Здесь было почти в полном составе партбюро, и администрация, и профком, и заведующие тех отделений, где работали Гатауллин, Круглов и Шацких. Встреча проходила остро, нам говорили о традициях больницы – здесь не боятся ответственности и самых трудных операций, медики знают, что ни от одного тяжелого случая здесь не отвернутся, и везут почти безнадежных пациентов в «шестую»… Мы видели, как оскорбляют многих честных врачей гуляющие по городу разговоры, как хотят в больнице очиститься от скверны в ее стенах… Но почему эти люди вдруг замыкаются и уходят от прямых ответов, когда мы спрашиваем, где они были раньше?

Вот пытается уверить, что не знал о наркомании своего подчиненного, уважаемый врач, прекрасный специалист Ю. Б. Ионис, зав. отделением хирургии сердца.

– Но как же так! – настаиваем мы. – Рустэма Гатауллина его отец дважды посылал лечиться от наркомании – в последний раз в Москву в октябре 1985 года. Разве вы не знали, куда девался ваш подчиненный?

– А мне не велели этим интересоваться! – говорит Юрий Борисович и отводит глаза. – Сказали: «Не ставь „восьмерки“ в табеле – остальное не твое дело…».

Когда Ионис уходит, а мы надеваем пальто, кто-то говорит:

– Юрия Борисовича можно понять! Ну что он мог с Рустэмом сделать, когда и мы все ничего не могли… Вы бы знали, с каким трудом после случая выпивки удалось отстранить младшего Гатауллина от ночных дежурств, где он был без контроля, – так ведь не надолго! Приходили указания снова все восстановить…

– Так в чем дело?

– А вы не понимаете? Вы в самом деле ничего не понимаете?..

Да нет, почему же, понимаем… Мальчика из хорошей семьи берегли и спасали… Потом уж на суде он с вызовом скажет: «Шацких врет, что я козырял отцом и дядей! Да в этом и нужды не было – все и так знали, что отец у меня профессор…». Да, все знали – и знали, как болезненно реагировал профессор на замечания о поведении сына, какой окрик или звонок мог последовать каждую минуту. От профессора, возглавляющего кафедру на базе больницы №6, зависит многое – в том числе категория каждого хирурга, а значит и заработок. Вот почему мальчику прощали и выпивки на работе, и подозрительную тягу к наркотикам, и многое, за что с другим расстались бы без сожаления. Его – наркомана – даже в медучилище по вечерам преподавать направляли: воспитывать, так сказать, подрастающее поколение…

Теперь мы понимаем, почему неохотно говорят эти люди, почему ни слова про ту зону вседозволенности и нетерпимости к критике – которая и обернулась бедой. Кто-то, по нашей просьбе, приносит журнал, чтобы показать, что не всем по душе была эта стена молчания, что назрела необходимость высказаться…

ИЗ ЗАПИСАННОЙ В ЖУРНАЛЕ БЕСЕДЫ ВО ВРЕМЯ ВСТРЕЧИ КОЛЛЕКТИВА СО СЛЕДОВАТЕЛЕМ Р. М. ЮСУПОВЫМ ПО ОКОНЧАНИИ РАССЛЕДОВАНИЯ:

Исмагилова, зам. главного врача по лечебной работе: «На суде будет кто-нибудь из больницы? Почему не пригласили из администрации меня? Я не уходила в отпуск – ждала, когда вызовут. Я на суде все выскажу».

Капитонова, врач: «Тогда все комиссии, все это ерунда, если почти никого не вызывали».

Председатель собрания: «В отношении суда – будут приглашать из администрации кого-нибудь, представителя из больницы?»

Следователь: «Я не могу ничего сказать, это решит суд».

***

Мы уже собирались уходить из больницы и прощались, когда один из собравшихся не выдержал:

– А, может, и впрямь лучше все разобрать открыто – чтобы всем был урок! Вы ведь знаете телефон судьи? Попросите, чтобы процесс провели показательно – у нас в больнице…

Кажется, лед тронулся… Мы берем трубку и набираем телефон В. П. Юдина:

– Владимир Петрович! Шестая больница хотела бы поговорить с вами насчет выездного заседания суда – здесь и партбюро собралось, и профком, и администрация. Сейчас передадим трубку парторгу…

Секретарь партийного бюро Р. Р. Шайхлисламов берет телефон:

– Да, хотели бы, чтобы у нас… Помещение? Есть хороший зал на четыреста мест… Комнаты для конвоя? Найдем…

Все наше маленькое собрание смотрит сейчас на говорившего с судьей Роберта Рафкатовича. По мере разговора лицо его мрачнеет:

– Если так, то мы не настаиваем, – говорит он наконец и кладет трубку.

– Ну что? Отказал?

– Он сказал, что преступно с нашей стороны требовать такое…

Воцаряется долгое молчание. Я понимаю, что у суда могут быть свои причины не проводить это дело на выезде – но как тогда объяснить людям, что это дело никто не «замазывает»?..

4. Заседание продолжается…

6 апреля суд после доследования возобновил работу. Теперь дело передано судье Наталье Васильевне Жуковой.

Мы сразу отметили, что Октябрьский суд на этот раз учел интерес к этому делу: заседания были перенесены из кабинета в зал, где могло больше поместиться народу. Журналистам, наконец, стали давать возможность знакомиться с материалами дела, смотреть документы. Это позволило более объективно подойти к происходившему.

…Блокноты пухнут от записей, мы уже многое знаем про «виновников» этого процесса. Вот сидит на скамье подсудимых двадцатитрехлетняя медсестра Флорида Шацких, студентка третьего курса мединститута. С отличием закончила медучилище, хорошо училась и в вузе, мечтала стать врачом, вырастить сынишку Рустика… Совсем недолго она проработала в больнице №6, в составе студенческого отряда, когда встреча с Р. Гатауллиным перечеркнула ее будущее. В деле №1—123 подшито ее письмо к Р. Гатауллину, письмо очень личное, на двух тетрадных листах. Его, не церемонясь, зачитывают вслух в зале, его цитируют адвокаты. В нем есть пронзительные слова: «О чем ты думал, когда решил меня потащить за собой в эту грязную яму…».

Дают слово Гатауллину.

– Шацких специально подбросила письмо следствию, чтобы козырять им на суде!

Он надевает очки и берет тетрадочку с записями, сразу становясь похожим на нотариуса: