Исповедь колдуна. Трилогия. Том 2

Дальше шли цветные изображения различных органов и частей тела, здоровых и тут же с патологическими изменениями с подробным описанием болезни, приведшей к таким изменениям тканей.

Подходило время и ровно в девять я замыкал дверь своего офиса и смотрел на металлическую табличку, прикрепленную к двери, на которой было красивым шрифтом выгравировано «Соколов А.И. – народный целитель и экстрасенс». Ниже металлической пластины со столь претензионным объявлением красовался плакат-реклама с обещанием быстро и качественно вылечить любого человека от злоупотребления алкоголем, наркотиками, избавить от тяги к курению. Дальше был обещан косметический ремонт кожи, уничтожение портящих вид пятен и шрамов, исправление мелких физических недостатков, регенерация отсутствующих фаланг пальцев на руках и ногах. Присовокупить к пальцам регенерацию самих конечностей я пока не решался.

Отец помог мне почти во всем. Именно он сделал попытку оформить все официальные документы на мое имя в горисполкоме и во всех других инстанциях, но неудачно. Представляю себе, какими глазами на него смотрели в исполкоме, когда он пытался оформить мою заявку на целительство.

Когда я приходил домой, Зоя Владимировна жалостно вздыхала и робко поглядывала на мрачное выражение моего лица, но, слава богу, не решалась расспрашивать.

На второй или третий день моего одиночного дежурства я услышал стук в дверь и поспешил открыть с восторгом думая, что наконец-то ко мне все-таки кто-то пришел лечиться. Но оказалось, что это стучали несколько моих одноклассниц, предводителем у которых была Алена.

Хмуря брови, я стоял в коридоре, я веселая и шумная стайка девчонок уже успела пробежаться по обоим моим кабинетам и громко высказать свое индивидуальное мнение. Затем я был прочно взят под белы рученьки и втащен в большую комнату для допроса. Первой начала, конечно, Алена Ткач.

– Послушай, Соколов, на своей металлической визитной карточке ты представляешь себя людям как народного целителя и экстрасенса. В последнее время до меня доходили слухи… Но не считаешь ли ты все это слишком смахивающим на шарлатанство? – суровым голосом выговорила она все это на едином дыхании.

– А ты что, заботишься о моей нравственности? – спросил я.

Алена презрительно прищурилась.

– Значит ты считаешь морально оправданным обман людей, Соколов?

– А с чего ты это решила, что я их обманываю?

– Да потому, что все эти предсказатели и гадалки не имеют с истиной ничего общего. Я им не верю!

– Гадать и предсказывать я не умею, – улыбнулся я, – А вот за остальное, о чем нам на дверях написано, могу дать полную гарантию.

– Ну тогда попробуй вылечить меня. – предложила она.

– От чего тебя нужно лечить? По моему, со здоровьем у тебя все в порядке.

– И правда! Не от чего! – Алена впервые за этот вечер улыбнулась.

– А меня можешь вылечить? – тут же подскочила ко мне Валентина Буянова.

– А ведь ты тоже здорова. – сказал я. – Впрочем, как и все в этой комнате.

– А вот тут у меня шрам. – сказала Валентина и тут же начала задирать юбку, чтобы показать мне, где у нее находится шрам.

Если учесть длину ее модной джинсовой юбки, то можно себе представить, что я тут же поспешил отвернуться от нее, а остальные девчонки расхохотались.

– Ну, хорошо! – Буянова тут же опустила юбку. – Со шрамом все ясно, а вот, например, ты меня как экстрасенс загипнотизировать можешь?

– А зачем тебя гипнотизировать?

– Просто так, – ответила она, – Можешь?

– Могу, конечно, – сказал я, постепенно начиная злиться, – Только не понимаю, зачем тебе это нужно?

– Не можешь! У меня глаза темно-карие, почти черные, а это значит, я гипнозу не поддаюсь. Понял? А у тебя, хвастунишка, они серые и, значит, никого ты не загипнотизируешь. Не сможешь.

– Хорошо, Валентина, ты сама на это напросилась. – сказал я и повернулся к остальным участницам этой сцены. – Будьте свидетелями! – и я вновь повернулся к Буяновой.

– Смотри мне в глаза! – приказал я Валентине с необходимыми модуляциями голоса. – Закрой их. Ты спишь и слышишь только меня…

Я подкрепил словесный приказ мысленной формулой и быстро перевел Буянову в третью стадию. Потом повернулся к остальным.

– У вас есть желание услышать исполнение песен известной певицы? – спросил я. – Только не из этих кривляющихся иностранных штучек, а настоящих, из старых?

– Она что… действительно будет петь? – с сомнением спросила меня Алена, глядя на неподвижно застывшую посреди комнаты Буянову.

Дело в том, что у Валентины был писклявый, очень неприятно звучащий голос и никто из нас не слышал, чтобы она хоть когда-нибудь пела. Даже в детском садике.

– Будет петь, не сомневайтесь. – подтвердил я сам не зная, что из этой затеи получится. – Как насчет того, чтобы она стала Валентиной Толкуновой?

– Она что, уже загипнотизирована? – недоверчиво спросила меня Алена.

– Попробуй поговори с ней и убедись.

Но все попытки Алены заговорить были безуспешны. Впрочем, как и остальных моих одноклассниц. Валентина стояла неподвижно с закрытыми глазами и не реагировала. Я вовремя успел остановить Светку Шабанову, которая пыталась пробудить внимание к себе Валентины щипком.

– Все, девочки, – сказал я. – Убедились? Тогда начнем. – и я повернулся к Валентине.

– Ты – известная певица Валентина Толкунова, ты стоишь на ленинградской сцене в большом концертном зале и перед тобой очень большая и благожелательная аудитория. Оркестр уже играет вступление и теперь вступаешь ты. Начинает звучать твой голос…

Буянова запела. Без музыкального сопровождения голос Валентины зазвучал в тесной комнате неожиданно сильно и чисто. Но это был совершенно другой голос! Не ее, не Валентины.

Черненькая, симпатичная, вертлявая девушка вдруг исчезла. Гордая осанка тела, плавные, сдержанного достоинства жесты. Это была Валентина Буянова и одновременно не она. Перед нами стояла совершенно незнакомая юная женщина с чертами лица Валентины и она пела.

С минуту я стоял с разинутым ртом и пялился на нее, не узнавая, потом оглянулся на притихших одноклассниц. Те тоже замерли в различных позах и во все глаза глядели на преобразившуюся Буянову, завороженные мягкими, нежными звуками богатого обертонами голоса.

Удивительная пластика движений, четкое ощущение музыкального ритма и незнакомый голос, который завораживал, проникал в душу, увлекал за собой, вел к чему-то неизведанному и печально прекрасному.

Алена Ткач первой пришла в себя от удивления и жестом поманила девчонок за собой. Не спуская глаз с Валентины они дружно попятились и уселись все впятером на мою медицинскую кушетку, тесно прижавшись друг к другу. Они не просто слушали, они прямо-таки впитывали в себя музыку преобразившегося человеческого голоса.

Удивленный не менее своих одноклассниц, я пытался сравнить голос Валентины с голосами других известных мне певиц, которые только мог вспомнить. Толкунова, Сенчина, Людмила Зыкина… и даже из старых: Кристалинская, Бржевская, Мондрус, Великанова, Пьеха… все было не то. Голос, который я сейчас слышал, не походил ни на один из них. Может быть потому, что он звучал в живом исполнении, рядом, он казался мне намного богаче, чище, приятнее голосов известных мне певиц.

Одна песня, другая… Я смотрел на девчонок, видел, как у них наворачиваются на глазах слезы, как слетает с них наносная шелуха приобретенной за годы жизни защищающей от окружающих брони и обнажаются души. Нежные, очень ранимые души хороших людей. У меня самого почему-то то и дело подозрительно першило в горле, но я не осмелился издать ни единого звука. Импровизированное сольное выступление Валентины длилось больше часа. Потом я заметил, что она начинает уставать, и был вынужден прекратить неожиданный концерт.

– Ты будешь помнить свой концерт, Валентина. Свой голос тоже. – приказал я перед ее пробуждением.

Когда я вернул Валентину в обычное состояние, девчата тут же кинулись к ней и, обливаясь слезами, шмыгая носами, бросились ее обнимать. Она стояла среди них, безвольно опустив руки, и ошарашено хлопала накрашенными ресницами. И молчала.

Я проводил странно притихших одноклассниц до дверей и на прощанье сказал дружеским тоном, прежде всего обращаясь к Алене Ткач:

– На будущее запомните, девочки, что это рабочее помещение, а не концертный зал. Так что, прошу впредь без приглашения не ходить.

Дома ко мне в комнату вошла мать и тихонько присела на край моей тахты.

– Вчера вернулся из больницы Миша Верхозин. Сегодня я заходила к ним домой.