Исповедь колдуна. Трилогия. Том 2

– Ну вот, не успел стать экстрасенсом, как ему понадобились подопытные кролики! И он ищет этих кроликов в своей семье.

Я почувствовал, что начинаю краснеть, а отец ласково потрепал меня по голове и сказал уже серьезно:

– Я согласен, сынок. Когда начнем?

– Прямо сейчас и начнем, папа.

Глава 8

Вечером, проводив ребятишек домой после нашей прогулки возле садика, я влетел в свою квартиру с такой скоростью, что едва сумел затормозить возле трельяжа с уже вставленной новой зеркальной пластиной и стал мрачно разглядывать свою физиономию. Меня самого не устраивала эта прическа, причем с самого начала еще в больнице. Мой предшественник как и большинство подростков предпочитал носить длинные, как у девиц, волосы, которые мягкими волнами падали на плечи и спину.

В больнице мне их частично выбрили возле раны, а когда я вернулся домой, то, немного поколебавшись, решил воздержаться от стрижки.

Я понимал, что мое, отличное от прежнего поведение и так будет бросаться в глаза приемным родителям, а если еще изменить прическу, привычную для них внешность… И не решился, о чем вскоре очень пожалел, так как длинные волосы, оказывается, требовали к себе повышенного внимания. Их требовалось часто мыть, расчесывать и так далее.

Постепенно я притерпелся, но сегодня случилось такое, что я опять с ненавистью стал рассматривать свою шевелюру в зеркале.

Выглянувший на шум Игорь Николаевич застал меня за этой процедурой и удивленно спросил:

– Что за похоронный вид, сын?

– Вид у меня обычный. – огрызнулся я. – А как прикажешь мне выглядеть после разговора с одной очень симпатичной тетечкой?

– Что все-таки случилось?

– Просто она спросила у меня… Она сказала: девочка, скажи пожалуйста, где здесь находится многоэтажный дом с адресом Щорса тридцать три?

– А-а-а, – протянул отец и я почувствовал, как он с трудом удерживается, чтобы не расхохотаться, – Оригинальное обращение.

– Она не могла не заметить мои торчащие мослы! И все-таки спросила: де-е-воч-ка! – передразнил я.

– Действительно, очень не остроумно. – подлил масла в огонь Игорь Николаевич. – И что ты теперь собираешься предпринять?

– Возьму ножницы и отчекрыжу свои патлы, как положено! – заявил я постепенно успокаиваясь и стал искать ножницы. – Где же они запропастились?

Отец постоял со мною рядом, потом подошел к двери.

– Завтра здесь будет стоять новая дверь, сын. – сказал он. – Другая дверь и другая коробка, не деревянная, а железная. С глазком и другими замками.

Я все еще не остыл и потому мрачно покосился на него. Игорь Николаевич это сразу же заметил. Он вообще удивительно чутко умел улавливать малейшие нюансы моего и Зои Владимировны поведения. Так было и сейчас.

– Не думай обо мне так, сын. – попросил он. – Я не из-за вещей это делаю. Поверь. Мне ведь все рассказал Степан Ильич. Даже то, что один из них был вооружен пистолетом. И я представил себе, что могло случиться, если бы вы с мамой находились дома. Они ведь вломились сюда одуревшие от водки и злобы. И они вполне могли вас убить.

Я почувствовал раскаяние и вспомнил.

– Как у тебя с ногой после нашего сеанса регенерации? – спросил я.

– Непривычно как-то, сын. Все время кренит на правую сторону, как будто ты мне в левую ступню вставил пружину.

– А болей нет? Если есть…

– Нет. Впервые за много лет я боли вообще не чувствую.

– Тогда все в порядке, отец. Просто нога стала здоровой, но ты к этому еще не привык.

– Значит, привыкну. – сказал он. – Ладно, давай сюда ножницы и пошли на кухню. Я отрежу тебе твои волосы более профессионально, чем ты сам сможешь.

Незаметно подошло первое сентября. Я со вздохом перевернул на своем письменном столе листок настольного календаря с тридцать первым числом. Завтра с утра мне предстояло к восьми тридцати утра отправиться в четвертую школу. Одиннадцатый класс «Б».

Я опять вздохнул и принялся на пальцах считать годы, прошедшие с того времени, когда я в последний раз ходил в школу. У меня получилось целых двадцать семь лет. Черт возьми! Неужели прошло уже больше четверти века?

Целых двадцать семь лет прошло после того, как наших два десятых класса Копьевской средней школы разлетелись и разъехались кто куда по городам и весям огромной страны: кто учиться, кто в армию, кто работать, но с твердым намерением собраться ровно через пять лет в нашей старой школе и поглядеть: кто есть кто? Кто чего добился за пять лет, кем стал? И половина ребят и девчат на первое пятилетие не приехали и не встретились с остальными. То ли не смогли, то ли забыли, захваченные все убыстряющимся темпом нашей жизни. Семья, дети… Наверное, сейчас я даже узнать не смогу многих, если придется встретиться. Я стал уже забывать имена и фамилии бывших своих одноклассников. Не знаю, кто и где живет, кем работает, жив ли…

Где вы: Анатолий Солдатов, Валерка Сорокин, Гоша Савин, Володя Попков, Володя Широких, Роза Ланина, Галя Стародубцева, Нина Иконникова и многие другие? Маленькая Катя Следевская, стройная и очень красивая Мадина Зарипова? Могучая и спокойная Таня Иванова, непревзойденная лыжница Зоя Атаманкина?…

Недавно я снова побывал в тех местах. Ездил туда на своей «Ниве». Но почему-то не догадался хоть на минутку забежать в школу, поговорить с учителями, попытаться выяснить судьбу хотя бы нескольких одноклассников. Почему я этого не сделал? Не понимаю до сих пор.

А теперь, после такого перерыва мне нужно опять брать школьные учебники в свои руки. Учить, зубрить, снова, как в былые годы, вставать перед учителем и садиться за тесную для моих голенастых ног парту. Но все это представлялось мне семечками перед самой сложной проблемой: смогу ли я выдержать постоянное и очень изматывающее обращение с целой оравой шумных подростков? Смогу ли я так же как и они уверенно разбираться во всех этих Аббах, Бонни Эмах и прочих иностранных вокально-инструментальных ансамблях? Смогу ли я жить теми же интересами, какими живут они?

Положа руку на сердце я мог себе честно ответить: не могу. Двадцать семь лет взрослой жизни, хочу я этого или не хочу, наложили на мою личность свой отпечаток. Как бы я не старался, мне не сойти в обществе подростков за своего парня. Так что даже не стоит пытаться. Лучше всего держаться немного в стороне и постараться не показывать своего к ним отношения. Прослыть молчуном и мрачным типом, но выдержать этот год. Не сорваться. Кстати, товарищ Соколов, у тебя есть для этого хорошая отговорка. Твое пребывание в больнице и в морге. Даже твои приемные родители попались на эту удочку. Значит, используй эту отговорку для объяснения своих странностей и непонятной забывчивости. Ты должен выдержать этот год! – сказал я сам себе. – Ради себя, ради своих родителей.

Конечно, я тоже принял к началу учебного года кое-какие предупредительные меры. Побывал в школе, выяснил имена и фамилии учителей, по фотокарточкам на многочисленных школьных стендах запечатлел в своей памяти внешний вид большинства из них, даже познакомился с бабой Шурой Верхозиной, когда однажды пришел в больницу, чтобы выяснить состояние здоровья ее внука.

Зоя Владимировна тоже вовсю готовилась к первому сентября. С самого утра тридцать первого она заставила меня приготовить и расставить в шкафу с книгами на почетное место школьные учебники, уложить в ящиках письменного стола тетради, карандаши, ручки, линейки и прочую мелочевку. Потом она заставила меня надеть белоснежную рубашку, завязала на шее галстук, долго любовалась, как на мне сидит строгий темный костюм, решительно пресекла мои робкие попытки отвоевать право на джинсовую куртку, к которой я привык.

– Ну что ты собираешь меня, мама, как будто я дипломатический представитель на приеме в иностранном посольстве! Галстуки, ты же знаешь, я терпеть не могу. Папа! Да скажи ты ей!

Но взывал к отцовской помощи я совершенно напрасно. Игорь Николаевич, сначала посматривающий на меня с искренним сочувствием, после нескольких робких попыток вмешательства был с позором выдворен на кухню и после этого носа оттуда не высовывал. Пришлось мне отбиваться одному, а вернее, полностью отдаться на милость очень довольной победительницы.

Первый школьный день после двадцатисемилетнего прогула прошел для меня сравнительно благополучно. Весь класс, двадцать один человек, тринадцать девчонок и восемь парней, собрались постепенно в одной школьной комнате на втором этаже школы.

Оказалось, что больше двух третей моих одноклассников провело летние месяцы на «материке» и их загорелые лица выгодно отличались от моей бледной физиономии. Побывавшие в дальних от Дудинки краях оживленно обменивались летними впечатлениями друг с другом. Девчата то и дело собирались тесными, быстро распадающимися группками и перешептывались или взрывались звонким смехом и при этом многозначительно поглядывали на парней.

Я старался держаться в стороне, непривычно стиснутый строгим костюмом и временами мечтал о том, чтобы как-то незаметно избавиться от навязанного Зоей Владимировной галстука. Память моя работала на полную мощность, отмечала знакомые по фотокарточкам лица, манеру держаться, характерные жесты моих одноклассников, голоса, прически, особенности одежды и телосложений.

Большинство парней выгодно отличались от меня своими фигурами, хотя я тоже в последнее время начал выправляться, сказывались ежедневные занятия на тренажерах. Из всех я выглядел самым фитильным. Едва я успел это отметить, как ко мне приблизился парень, на фигуру и широкие плечи которого я обратил внимание в первую очередь, и заорал, явно стараясь привлечь внимание остальных.

– Смотрите, парни, как наш фитиль вырядился! Настоящий дипломат! Слышь, фитиль, говорят твой предок, после того, как ты поцеловался со столбом, раздолбал твою тачку и заставил тебя вкалывать на производстве.

Я молча разглядывал парня, отметив про себя, что в школе моя кличка «фитиль».

У парня были светлые, с огненным отливом волосы, голубые глаза и светлые, почти белые ресницы. Потапов Валерий – подсказала память, хотя на фотокарточке он выглядел более темным. По тому, как на меня смотрели глаза Потапова, я сразу же понял, что между нами сильная неприязнь, если не сказать, вражда. Но причины этой вражды я, естественно, не знал.

Неожиданно Потапов сильно ткнул мне большим пальцем в солнечное сплетение. Мои мышцы брюшного пресса не шли ни в какое сравнение с Ведуновскими и поэтому я, хотя и среагировал на тычок, невольно согнулся от боли.

– Ты чего? – прохрипел я.

– А ничего! Просто давно не виделись, фитилечек! – и Потапов ехидно захохотал.