И с крыльца, на котором и грязь, и темно
На меня государство глядит сквозь окно
С обалдевшим каким-то, бездумным лицом,
Как я пью самогон и хрущу огурцом…
С нежностью
Л.
Когда мне было двадцать два
(Сейчас полста мне. Значит, было.)
Я начал собирать слова
В тетрадь. И ты меня любила.
Не за слова, а просто так.
В ту пору я печатал шаг,
Гордился лычкой, чистил бляху,
И за дверями старшины
Уже примеривал штаны
Гражданские и к ним рубаху.
Когда мне стало тридцать три
(Сейчас полста мне. Было, значит.)
Ты приказала мне – умри,
Но не бросай тетрадь. Иначе…
Тропа у каждого крива,
И если не спасут слова,
То водка не спасет. Тем боле,
Что нынче коммунизм и труд,
Увы, расходятся и тут
Всё понимаешь поневоле.
Настало два по двадцать два
(Сейчас полста мне. То есть, прав я.)
Я выстроил мои слова
В каре и получилось – правда!
Так, скинув лычки, галифе,
Как приняв autodefe,
Я стал на лезвие. Качаясь,
Любви и дружбы не поправ,
Живу, и, если в чем не прав,
То только тем и отличаясь.
Когда мне стукнет… Но грешно
Определять чужие сроки.
Ведь если кем-то решено
(Как говорят о том пророки),
То должен протрубить святой
Над сушею одной шестой,
Чтобы призвать меня к ответу
Туда, где видно всё до дна,
Где правда, если есть, одна,
А если много, значит, нету.
Так в чем же истина, мой друг?
Не в том ли, что на этом свете,
Мы, совершая этот круг,
Не только за себя в ответе,
Но и за тех… но и за ту,
Кто согревал твою мечту,
Готовил пищу, мыл посуду,
И что мне Высший Судный глас,
Когда печаль прекрасных глаз
За мною следует повсюду.
Финский залив
Раскинув сети, можно ли поймать?
Наверно, можно, если очень нужно…
Ноябрьская сырая благодать.
Не холодно еще, уже не душно.
Пустое небо. Голые стволы.
Баркас рыбацкий, падая в провалы,
Считает сумасшедшие валы,
Размеренно идущие на скалы.
Седьмой… Восьмой… И с головою – ух!
И вновь чухонец переводит дух,
И с силою гребет, и с новой верой
Глазами провожает мощный вал!..
Я это знаю. В том котле бывал.
Дышал соленой пеною и серой.
На Дворцовой площади
Дорогой фотограф!
Милый мой парнишка!
Руки как пантограф!
Под руками – вспышка!
Щелкнет, как застрелит.
Развернет альбомы…
Был бы жив Растрелли,
Он бы стриг купоны!
Под ногами площадь,
Тесаные камни.
Сяду я на лошадь
С круглыми боками.