Подберу уздечку,
Ладно сшит и скроен!
Чуб завит в колечко,
В небо ус настроен!..
Щелк! – и вся работа!
Можно веселиться…
Я смотрю на фото —
Впору застрелиться.
Ворона
Ворона серая, рабочая,
С утра летает меж домов.
Вся сикось-накось скособочена,
И глаз, похоже, не здоров.
А острый клюв, хотя и глянцевый,
Но лапы черные в грязи,
Как туфли Гранцевой-Засранцевой
(Ох, эти клички на Руси!)
Ворону баба гонит палкою,
Попасть в ворону норовит,
И называет птицу галкою,
И принимает страшный вид.
Ворона движется по веточке,
Вращает радужным зрачком,
А у нее на шее ленточка
С каким-то золотым значком.
И ничего не скособочено,
И глаз, конечно, не больной,
Да и трудом не озабочена,
Тем более что выходной.
«О чем, прозаик, ты хлопочешь?…»
О чем, прозаик…
А.С. Пушкин
О чем, прозаик, ты хлопочешь?
Давай мне мысль…
А дать не хочешь,
Я сам возьму.
Смотри – беру!
Теперь гусиному перу
Поправлю жало и… в такси.
А ты, шофер, меня вези
По набережной к той Игле,
Где столп как свечка на столе,
Где собирается народ,
И, криком раздирая рот,
Орет стоящим наверху
С седым каракулем в паху
Такое, что на небе слышно,
В том смысле, полагаю я,
Что нам от власти кроме дышла
Опять не вышло ни чего.
«Разрезанное надвое стеклом…»
Разрезанное надвое стеклом,
Пространство только тем и поражает,
Что встреча двух у входа за углом
Из памяти уже не воскрешает
Ни той тропы, что замело песком,
Ни седины, ни горестной морщины,
Ни той стрелы, ни прочей чертовщины,
Живущей и болящей под соском.
Но радость встречи омрачает грусть
Как признак примиренья и покоя,
И только в глубине зрачков такое,
Что ты хранишь и помнишь наизусть.
Не это ль называется судьбой?
Судьба не вещь, но крылья птицы вещей…
А жилка так же у виска трепещет,
И живчик так же бьется над губой.
«
Осень кончается вылетом моли…»
И в овале бадьи
Видит лицо судьи
Савельевой…
И. Бродский
Осень кончается вылетом моли.
Если в стране, то число ей – несметно.
Моль, очевидно, не чувствует боли,
Или уверена в том, что бессмертна.
Ей не страшны ни удар, ни объятья.