Честь имею

Отворил дверь и вошёл через узкие сени в прихожую с русской печью.

– Здравствуйте! – проговорил, увидев женщину и мужчину примерно моих лет, сидевших за столом и что-то мастеривших.

– Здравствуйте, – ответили они, с настороженным удивлением рассматривая меня.

– Извините, возможно, я потревожил вас, но когда-то, если быть точным, – ровно 52 года назад я жил на улице Луговой и дружил со многими ребятами из соседних улиц. Скажите, а вы давно здесь живёте? – поинтересовался я.

– С самого рождения, – ответил мужчина.

Представились.

– Юрий! Вот так встреча! – радостно воскликнул Алексей. – Помню, помню тебя! Как же не помнить такого носатого. Ты у нас такой единственный был.

Мне, конечно, не понравилось, что меня назвали носатым, но если бы не мой прямой с горбинкой нос, собственно, он не большой, то Алексею долго пришлось бы меня вспоминать.

А вот Алексея я не мог вспомнить. Вероятно, он не был моим близким другом, был просто товарищем, так как я не мог вспомнить его (друзей я помню всех, а вот товарищей по нашему району из трёх улиц забыл. Их было очень много!), а он, если верить его словам, лишь только я назвался, сразу вспомнил меня.

Я – Тополев Юрий Васильевич родился 15 сентября 1947 года в городе Барнауле.

Мой товарищ – Парфёнов Алексей Петрович родился 14 ноября 1948 года в Барнауле. (Это я выяснил немного позднее). Всю свою сознательную жизнь он прожил в доме своих предков по материнской линии.

Разговорились. Дымка времени, в которой был спрятан Алексей, рассеялась лишь после того, как он показал мне свои юношеские фотографии, аккуратно вклеенные в семейный альбом, бережно выставленный на стол после моей просьбы.

Просматривая фотографии, мы вспоминали наших общих товарищей и друзей.

– А это ты с гитарой, – сказал Алексей, ткнув пальцем на вихрастого подростка, запечатленного на фотографии.

– Себя-то я узнал, – ответил я.

– Слева я, а справа от тебя Мишка… Помнишь? – спросил меня Алексей.

– Мишку помню прекрасно, он жил в пристройке к кирпичному бараку, что на углу Луговой и Максима Горького, – ответил я. – Где он, не знаешь?

– Нет его уже давно.

– Умер?

– Умер-то умер, только вот как!? Убили его. Если помнишь, он был заядлый картёжник, таким и остался всю свою короткую жизнь. Как-то смухлевал во время игры с чужой компанией, и поплатился за это жизнью… лет-то было 35 или 36… не больше.

– Мишка, Мишка… Парень-то хороший был, дружил с ним до моего ухода в армию, а потом переезд на новое место жительства, так и растерял всех друзей, значит, плохой я был друг, – сказал вслух.

– Не кори себя. Все мы что-то теряем, и друзей тоже, – успокоил меня Алексей, перелистнув альбом.

– Во! и у меня такая есть, – ткнув пальцем на фотографию с группой ребят стоящих у лодки, пришвартованной к песчаному берегу рядом с лодочной станцией, проговорил я.

– Это Лёшка, – указав пальцем на худенького пацана, – а это Генка рядом с ним, а ты вот, с Генкой, – проговорил Алексей. – Я рядом с Лёхой. Это его батя нас фоткал, он тогда на лодочной станции был сторожем.

– Вот теперь-то я прочно вспомнил тебя, Алексей, – обрадованно проговорил я. – Эта фотография напомнила, как мы гоняли на моторке моего отца по Оби.

– А на этой фотографии, – перелистнув альбом, – я рассекаю на велосипеде, – проговорил Алексей. – А здесь…

– Извини, – перебил я Алексей. – А кто на этой фотографии?

Моё внимание привлекла фотография, явно запечатлевшая миг из первого или второго десятилетия двадцатого века. На потемневшей от времени фотографии была изображена молодая женщина в цельнокроеном платье с глубоким v-образным вырезом, смягченным воротником «берта». Женщина сидела на стуле, а рядом с ней стоял элегантный молодой человек в мундире офицера русской армии.

– Это мои бабушка и дедушка по отцовской линии, – ответил Алексей.

– А не имеют ли они отношение к событиям 10 октября 2009 года, когда в районе оврага, расположенного на Павловском тракте за зданием «Мерседес-центра», при производстве дорожных работ было обнаружено самое крупное массовое захоронение в истории Барнаула? – случайно спросил я, не надеясь на положительный ответ.

– Непосредственное, – ответил Алексей, чем удивил меня. Отошёл от стола к комоду и вынул из его верхнего ящика коробку из-под обуви.

Я с интересом наблюдал за ним.

Положив коробку на стол, Алексей открыл её и достал пачку писем в старинных почтовых конвертах, но большей частью без них, бережно перевязанных белой шёлковой лентой.

– Эти письма я храню с тех пор как помню себя, а до меня их хранил мой отец. Это письма его родителей, матери – Марии Ивановны Парфёновой, в девичестве Филимоновой, и отца – Парфёнова Леонида Самойловича – офицера русской армии. Это небольшая часть того, что бабушка и дедушка писали друг другу в годы 1-й мировой войны. Бо?льшая часть из них – неотправленные бабушкой письма датированы 1917 годом. Предполагаю, не отправлены были в связи с естественными трудностями доставки, – сказал Алексей. – Почта-то работала в конце войны и перед революцией семнадцатого года сам можешь представить как… очень плохо. Неудачи на фронте, да к тому же ещё революционные брожения в армии…

В 1916 году моя бабушка Лариса Григорьевна Свиридова, в девичестве Пенегина переехала из Омска в Барнаул с дочерью Ольгой – моей матерью, рождённой в 1912 году. Поселилась у Парфёновой Марии Ивановны, моей бабушки по отцовской линии, вот в этом доме, где мы сейчас с тобой беседуем, их мужья служили в одном полку в Омске. Это кратко о моих предках.

В этих письмах история моего рода, с некоторыми из них я тебя познакомлю. Может быть, ты когда-нибудь напишешь о моих далёких предках рассказ, или повесть, – Алексей улыбнулся.

В следующие два часа Алексей продолжал знакомить меня с историей своего рода, с письмами своего деда Леонида жене Марии и с её письмами-ответами ему.

Знакомясь с вековой историей рода Алексея, я обратился к нему с вопросом:

– Если мне не изменяет память, вовремя раскопок захоронения сотрудники НПЦ «Наследие» обнаружили останки примерно трех десятков человек, а также их личные вещи: два золотых креста, золотую цепь, медные медальоны, мундштуки, кольцо с гравировкой «Марiя», расчески, зубную щетку, эмалированную кружку и прочую мелочь. Имеет ли кольцо с гравировкой отношение к твоей бабушке Марии Ивановне?

– Нет, – ответил Алексей, – то другая Мария. Мне о ней ничего неизвестно, а вот о Николае Кузьменко, упоминаемом в отчёте заведующей отделом археологии НПЦ «Наследие» Натальи Кунгуровой, мой дед Леонид Самойлович писал в письмах к бабушке. В 1914 году омский полк отправили на фронт под N-к, в том полку они служили. Долгое время вместе воевали, потом их дороги разошлись.

По твоим глазам, Юрий, вижу, что тебе хочется спросить меня относительно деда – Парфёнова Леонида Самойловича. Есть ли его кости в найденном захоронении? Отвечаю. Могли быть, но их там нет. Дело в том, что за несколько дней до того страшного майского дня 1923-го года мой дед бежал из тюрьмы, где некоторое время находились привезённые из Ново-Николаевска офицеры. Затем он каким-то образом добрался до села Сорокино, где в то время жил его фронтовой денщик. Скрываясь от органов ГПУ, дед прожил в том селе всего лишь один месяц, или даже меньше. По независящим от него причинам был вынужден пойти в Китай, но покинуть Россию не смог. На его пути встал отряд ЧОН, завязался бой, – Алексей призадумался, – а вообще-то, знаешь, Юрий, я не буду пересказывать тебе весь жизненный путь моего деда, а дам тебе эти письма для подробного их изучения, но с условием, что ты никому о них не расскажешь.

Я принял его условие.

Во время нашей второй встречи я отдал принадлежащие Алексею письма и спросил его, известно ли ему что-нибудь о Василии Музалевском и Владимире Семёновиче Мерзлякове, упоминаемых заведующей отделом археологии НПЦ «Наследие» Натальи Кунгуровой в отчёте по захоронению в районе оврага, расположенного на Павловском тракте.

– Я читал публикацию в «Свободном курсе», помнится, она называлась «Тайна захоронения на Павловском тракте», но что-либо добавить к уже известному тебе, не могу, – разведя руками, ответил Алексей. – Могу лишь предположить, как и дед они воевали на фронтах 1-й Мировой войны, а как сплелись их судьбы для меня секрет. Известно, что после разгрома Колчака дед и его товарищи дошли до Владивостока, где были арестованы Приморским отделом ГПУ, затем отпущены за неимением улик против них, затем снова арестованы и отправлены в Ново-Николаевск – ныне Новосибирск. Там их судили и отправили в теплушке в Барнаул, где, как ты знаешь, были убиты 23 мая близ станции Южная. Всё это известно из средств массовой информации, но полными данными они не обладали. Мой дед, если помнишь, не был убит.

– Помню, – ответил я. – Вот это меня и заинтересовало. Как он спасся?

– Это запутанная история, и начинать её надо с первого десятилетия 20-го века. Там переплетается несколько поколений людей тесно связанных друг с другом служебными и родственными узами. И хотя я являюсь отпрыском тех родов, многое и для меня тайна.

Итак, моя первая встреча с незаурядным человеком была случайна, а вторая – следствие её, но обе они навели на мысль создать роман о людях, живших в мирные годы начала 20-го века и бурные огненные в годы 1-й мировой войны, гражданского противостояния и большевистского террора. О моей задумке я сказал Алексею Петровичу.

– Хм, – хмыкнул Алексей. – Справишься?

– Постараюсь, – ответил.

– Было бы интересно почитать твой роман. С чего предполагаешь начать?