Перламутровая жизнь

Витает Иван над своим телом, лежащим в гробу. Рядом Катеньку видит. Им все сочувствуют и, как бы понимая их, придвинули последнее ложе Катеньки к гробу дорогого ей человека.

Лица, что скоро должны навсегда исчезнуть, казались живыми, на них было приятно и желанно смотреть, хотелось каждому взять что-то для себя, улыбнуться им, увидеть их улыбку, открытые глаза. Живы были – гадости о них говорили, умерли – охают и ахают, говорят, как прекрасны были.

Солнце, будто бы зная и любя тех, кто возлежал, одарило теплом их тела. Рука Уголёчка медленно опала с груди и потянулась к Ивану. И рука Ивана, скользнув по атласу покрывала, приблизилась к её ладони. Они прикоснулись и замерли, не в силах сделать что-то большее, земное.

Все остолбенели, Иван летает над всем этим и видит всё.

Единение рук было неожиданно, но настолько реально, что рядом стоящие люди не вскрикнули, не растерялись и даже не удивились. Просто дольше обычного стояли в оцепенении от мысли, что всё-таки кому-то надо разъединить их руки. Всё это сделал брат Ивана – Ксенофонт, в глазах которого были слёзы.

На могиле оставили много роз, никто не принес другие цветы – только розы.

Иван проснулся как после тяжёлой болезни, с головной болью и весь в холодном поту. Ночную рубаху, что была на теле, хоть тут же бери и выжимай. Снял, задумался.

– Господи, помилуй! – перекрестился. – Приснится же такое! Надо в церковь сходить, свечку поставить от бед да напастей разных. Катюшеньке ничего не буду сказывать, нечего душу в смятение вводить.

Пока умывался, решил отцу сон рассказать.

– Совет отцовский он завсегда полезный, – подумал Иван.

Выслушав сына, Михаил Степанович подумал и ответил:

– Видеть свою собственную смерть во сне, значит, жить долго. Тебе приснилось, что умирает, мол, любимая тобой Катенька, а это явное свидетельство того, что и у неё будет долгая и счастливая жизнь. Жить вам долго, Иван, в любви и согласии! Добрый сон, хороший, но с предупреждением! Возможно, зло какое-то кружится над вами, мысли у кого-то, мол, есть нехорошие относительно тебя и Катеньки. Очевидно, мол, кто-то завидует вам зло.

Прав был Михаил Степанович, только одно не знал, зло рядом, в его доме.

А через некоторое время Иван стал замечать, что Катерина стала как-то недоверчиво поглядывать на него, а вскоре он стал сомневаться в её искренней любви к себе.

«Причина» данного следствия как бы ненароком подходила к Ивану и говорила ему, что видела Катю с Мишкой у реки, или с Еремеем на косогоре, а то и в укромном уголочке, только вот с кем невозможно было разобрать из-за кустов, скрывавших их.

Кате эта «Причина» говорила, что Иван катается на лодке с Машей Неладновой, а в следующий раз, что видела его в объятьях Веры Буториной.

Разъяснилось всё просто. Увидел Иван низко склонившегося над писчей бумагой брата Ксненофонта и решил осторожно подойти к нему и пошалить, – испугать громким неожиданным криком.

Подошёл крадущейся походкой и крикнул. Ксенофонт вздрогнул и стряхнул со стола письмо. Иван взглянул на упавшую на пол бумагу, и невольно прочитал:

«… а ещё Иван, Катенька, сказывал, что не люба ты ему. Берёт тебя в жёны из жалости, от бедности вашей»…

Всё понял Иван, но ничего не сказал брату, лишь укоризненно посмотрел на него.

С тех пор Катерина и Иван поклялись, что никогда не будут верить сплетням.

А Ксенофонту успокоиться бы после этого, повиниться перед братом, сказать честно, что любит Катю, поэтому, не подумав, глупости натворил, так нет, с новой силой стал каверзы всякие устраивать. С детства горазд был на пакости, всё-то ему казалось, что самое лучшее из одежды Ивану, а ему обноски от него, даже в пище за одним столом находил различия, у Ивана де кусок мяса больше и жирнее, нежели у него. Долго думал Ксенофонт как мерзость сотворить Ивану и ничего лучше не придумал, как до смерти извести брата. Ночами, когда все спали, в новом доме Ивана хитрый механизм делал. Пять ночей мастерил, на шестой опробовал, всё получилось, как задумал. Взвёл механизм, снял с предохранителя, руки от удовлетворения потёр и отправился в свою постель, пакостные сны досматривать.

Иван в тот день в свой новый дом не пошёл, решил сети, с вечера поставленные, проверить и свежей рыбы принеси своей милой Катеньке. Задумал, сделал, а потом весь день с милой невестой своей в поречье отдыхал.

На следующий день тоже в свой дом не было возможности зайти, отец в Барнаул по делам отправил. Наказал оформить документы на вырубку леса в районе села Кислуха. С какой целью отцу лес в такой дали понадобился, не стал Иван спрашивать, наказал оформить документы на вырубку, значит надо. Лишь несколькими днями позднее понял цель батьки.

Чернее тучи был Ксенофонт в этот день, отдалялась задумка его и боязно, авось батька или мамка, или сёстры в дом брата захотят войти порядок там какой-либо навести, или ещё что-нибудь сделать. Что тогда будет, страшно даже подумать. Уничтожить бы ему свой адский механизм, так нет, решил зайти в дом и поставить свою машину на предохранитель. Но от мысли этой отвлёк его отец, а когда Ксенофонт просьбу отца выполнил, то забылись и механизм, и его предохранитель. Мысли о Кате затмили его разум, захотелось ему увидеть её. Увидел. Подошёл к ней и сказал: «Катя, давай уедем отсюда. Я всё для тебя сделаю. У меня деньги есть, целых двести рублей. Работать буду, дом свой купим».

Смотрит Катя на него и удивляется: «Два брата, от одних отца и матери, а две противоположности. Иван добрый, открытый, честный. Ксенофонт злобный, завистливый». Ничего не сказала в ответ Катя, посмотрела на него жалостливо и пошла своей дорогой.

Вскипел Ксенофонт, домой быстрым шагом пошёл, уже обдумывая каверзу и против Кати. Вошёл в свой двор и прямиком в дом Ивана, дверь открыл, забыв, что механизм снят с предохранителя. Механизм сработал, пол под Ксенофонтом разверзся, и тёмный провал поглотил своего изобретателя. Через пять секунд створки провала закрылись и механизм встал на предохранитель, спрятав злого гения в тёмном подземелье и похоронив его творение.

В своём механизме, по дну провала Ксенофонт разбросал большие камни, уверенный в том, что упав на них, Иван не только переломает себе ноги, но и на смерть расшибётся. Так оно и получилось. Упал Ксенофонт в провал, крепко ушибся, но ноги не поломал, и голову не разбил, жив остался. Даже Смерти не нужен был этот злыдень. Лежит, стонет, зовёт на помощь, но никто не слышит, яма глубокая, да ещё в стенах дома бревенчатого. Через двое суток нашёл его Иван. Позвал отца, вскрыл они пол и, увидев странный механизм, всё поняли. Через неделю Михаил Степанович вручил своему непутёвому сыну документы на лес. В Кислухе Ксенофонт развернул бурную деятельность, нанял бригаду лесорубов и стал поставлять лес в Барнаул. Лес Барнаулу после пожара был нужен, и цена на него была высока. Сначала возил его в город на одной телеге, потом на двух, через месяц на трёх. На лесе быстро обогатился, поставил дом на пригорке, с которого всё село просматривалось как на ладони, но подругу не нашёл, в душе была Катя.

(В 1928 году к Ксенофонту пришла любовь. Приглянулась ему шестнадцатилетняя девушка. Полюбила и она красивого, статного молодого мужчину, но не судьба была им быть вместе. Злой человек убил их любовь, прервал жизнь девушки выстрелом из ружья. Ксенофонт остался верен своей возлюбленной, прожил жизнь долгую, но в одиночестве. А дом его по сей день на взгорке села Кислуха стоит, хотя со дня его постройки прошёл век).

Горемыка

(Повесть)

Погром.

По улице села Романово Барнаульского уезда тяжёлой походкой шёл человек. Голова мужчины, опущенная долу, взлохмаченная и без картуза, каждому встречному человеку, если бы такой попался на его пути, показалась бы притороченной к телу через пружину, так как моталась из стороны в сторону и сверху вниз. Человек – беспробудный сельский пьяница, безземельный крестьянин Пимен Иванович Белобородов, – землю и дом пропил, а семьёй не обзавёлся, – был с глубокого похмелья и шёл он к жене нового поселенца Дмитрия Леонидовича Епифанцева за водкой.

Епифанцев прибыл в деревню три года назад по программе переселения из европейской части России в Сибирь, получил землю и деньги, на которые купил корову и лошадь, но одному поднять целину было тяжело, взрослых детей не было, а от трёх дочерей малолеток проку было мало, поэтому засеивал только две десятины, что не удовлетворяло потребности семьи. Кроме земледелия занимался мелким кустарным производством, – резьбой по дереву и «берестяным кружевом», но доход от этого промысла был крайне мал и не постоянен. Чтобы как-то держаться на плаву – кормить семью, часть хлопот по добыче денег взяла на себя его жена Виринея – двадцатипятилетняя красавица; варила хмельное зелье и продавала его. Если у покупателей денег не было, брала под залог вещи, но никогда и никому не давала спиртное в долг. Недоверие к пьяницам возбуждало среди них неудовольствие и даже ненависть ко всей семье Епифанцева, которую селяне за три года так и не приняли в свою крестьянскую семью. Все новопоселенцы вызывали в старожилах если не презрение, то равнодушие к ним. Причин тому было много, но главная в том, что все главы переселенческих семей, уже через год пропивали данные государством землю и деньги, затем исчезали из села, бросив жену и детей на произвол судьбы, и объединялись в разбойные группы, что нарушало спокойный ритм сложившейся десятилетиями жизни.

Белобородов шёл, не видя и не различая дороги, шёл как неисправный робот – кривой шатающейся походкой, шёл за водкой, хотя ни денег, ни вещей под залог не имел.

Неожиданно кто-то упёрся в его впалую грудь огромной мускулистой рукой и прервал шаг. С трудом приостановив вращательные движения головы и сфокусировав зрение, Белобородов увидел свои ноги, колышущуюся под ними землю поросшую крапивой, и частокол изгороди.

– Ты п-п-пошто остан-н-новил м-м-меня? – полностью не осознавая виновника своей остановки, пробормотал Белобородов и, развернувшись на шатающихся ногах в обратном направлении, сделал шаг вперёд, но тут же почувствовал новую преграду.

– Ты п-п-пошто такой не п-п-понятливый? Отп-п-пусти м-м-меня!

Вместо ответа Белобородов увидел металлическую кружку, из неё на него пахнуло брагой.

Схватив кружку трясущейся рукой, Белобородов залпом опорожнил её, и вскоре к нему стало возвращаться подобие сознания.

– Ну, что, отрезвел? Айда с нами, водку пить будем!

Услышав слово «водка», Белобородов замер, тряхнул головой и, сосредоточив зрение, увидел знакомых людей, – Спиридона Вахрушева, Якова Хромова, Никиту Фролова и Емельяна Кривошеева.

– Водку я завсегда пить буду, – проговорил Белобородов и, подхваченный Никитой и Емельяном под руки, пошёл с односельчанами в известном только им направлении.

– Мужики, зачем он нам? – проговорил Емельян.

– Козлом отпущения будет. Вот зачем! – ответил Яков.

– Верно мыслишь! – сказал Спиридон. – Значит, как договорились?

– Всё сделаем, как положено. Маски за пазухой, – похлопав себя по груди, ответил Никита.

– Добре! Этого дурака увидят, – Вахрушев кивнул на Белобородова. – С него спрос будет, а нас в масках они не узнают. Не поймут, кто и как…

Четыре мужика в масках, подталкивая впереди себя ничего не соображающего Белобородова, ворвались в дом Дмитрия Леонидовича Епифанцева, разгромили всё в нём и, забрав три ящика с вещами и прочий скарб, вывели хозяев из дома, предварительно завязав им глаза и связав за спиной руки. В пустом разграбленном доме остались в страхе три маленькие девочки, – двух, четырёх и шести лет.

Поместив «арестованных» в погребе дома Белобородова, погромщики потребовали от них деньги. Когда Дмитрий сказал, что у него нет денег, арестанты избили его и пригрозили, что на его глазах изнасилуют его жену, если он не выполнит их требование. Дмитрию ничего не оставалось делать, как повиноваться. Расстегнув рубашку, он снял с шеи маленький холщовый мешочек, достал из него все сбережения – 20 рублей и «добровольно» отдал деньги истязателям. Пропив эти деньги, истязатели вновь избили Дмитрия и сказали, что утопят его детей, если он ещё не даст денег. Денег у Дмитрия не было, и он сказал, что продаст корову, но только чтобы они не трогали его детей.