Безмолвие

Комсорг был парнем веселым, и любила его команда за подвешенный язык. Но более его обожали девки. Карие татарские глазки угольком смотрели над аккуратными тоненькими усиками, длинными как у гусара на картинках. Парни, когда собирались в увольнительной на танцы, старались не звать с собой Витьку, иначе всех девок отобьет.

– А корабль настолько технологически обеспечен, что скоро на нем появятся автоматические средства передвижения. – Погрозил указательным пальцем Витька и отодвинул Герин кулак от своего лица. – Вот, у меня уже мопед дома дожидается, поеду в отпуск привезу его. Буду по палубе разъезжать, поручения раздавать.

– А так можно? – удивились новобранцы.

– А как же, на передовом корабле служим!

– Так вот и технологически передовом? – Уловил нотки сарказма Исаков.

Витька подмигнул:

– Сейчас спустимся к механизму подачи снарядов. Так там, товарищи будущие мореплаватели, настолько все о людях инженерной мыслью продумано, что диву даешься. Жарко там от механизмов, да двигателей. А как снаряд шарахнет, так вообще сущая пустыня Каракум. И что же придумали советские инженеры? С заботой о личном составе они поставили при пусковом механизме автомат газированной воды. Ей-богу, не вру. Жарко бойцу станет, он подойдет, да нальет себе стаканчик газированной воды. Пойдем, покажу!

Исаков не смог сдержать смех. Дело в том, что Витька почти не соврал. В хитром артиллерийском механизме действительно предусмотрен автомат для газирования воды. Только, вот пить ее никак нельзя. Это жидкость для охлаждения привода подачи снарядов. Впрочем, сливать ее без надобности из механизма тоже нельзя.

Пожелав Самату, Кольке и Ване успехов в дальнейшей службе, Гера направился в комнату бодрствующей смены.

– Пойдемте. – Подбадривал шаг Витька и запел:

Наверх, вы, товарищи, все по местам,

Последний парад наступает.

Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает!

Делегация спустилась вниз по лестнице, а до Исакова продолжали доноситься слова песни.

Зашел в каюту. Отбывавшие сутки на морозе сослуживцы по смене бодро начищали обувь, завершали приготовления к смене. Коля Кривопадкин и Димка Минаков весело обсуждали как теперь величать Серегу Севастопольского: крымчанином или украинцем.

«Крым теперь наш!» – шутил запорожец Колька. «Не важно, Крымская область только формально входит теперь в Республику Украина» – парировал ростовчанин.

Они обернулись на вошедшего Геру, чая спросить у него мнения в споре.

– А что, какой грустный? С поста, что ль не отогрелся?

– Там, с подсчётом проблема вышла… – Небрежно буркнул Исаков, проходя к кушетке.

– Что?

– Лоб просил, чтобы Валька зашёл к нему после смены. Напомните, пожалуйста мне. Там, одной палки не хватает в его вахту.

– А что сразу не хватает? Может раньше шлюпка ушла. Или ты во сне лишнюю поставил, – подбадривал Коля.

– Или даже две! – Подтрунил Дима.

– Хочешь, я с тобой пойду еще раз ко Лбу? – Кривопадкин положил руку на плечо опечаленного товарища.

– Нет, уж. Сам. Один схожу чуть попозже.

Рука Ставропольца потянулась к регулятору громкости радиоприемника. Пластмассовая гайка приятно ложилась между указательным и большим пальцем. Крутить ручки на черном прямоугольнике с сеточкой, выпускаемом заводом «Красный Октябрь», доставляло Гере море приятных впечатлений. Под надписью «Москвич-3» пополз в сторону указатель волны. В музыке Гера забывался, топил свои печали.

– Ребят, вы пока подремлите. Я не хочу. Посижу на стороже, тихонько песни послушаю.

На первой попавшейся волне диктор рассказывал о недавно завершившемся семнадцатом чемпионате СССР по футболу. В финальном матче сразились Динамо и Спартак. Оба Московских спортивных коллектива были глубоко безразличны Гере, как и сам незатейливый вид соревнования. Ему было интересно попинать мячик с друзьями, подурачится на зеленом поле, обгоняя друзей. Однако, сидеть в тесной коморке средь шумного механического монстра и вслушиваться в шепелявящий голос было не так увлекательно. Можно еще послушать новости, очередной сеанс должен начаться вот-вот, в перерыве между таймами. Однако, узнавать про и без того ожидаемые события в большой стране советов, было тягостно. Того и глядишь, под ровный говор диктора о спортивном состязании легко нарваться на дядюшку Рубена. Его чары усыпят, так и не рассказав новости с полей. Гера знал наперед: в совхозе имени светлого пути, что гордо несет знамя коммунизма, произошел очередной ударный бой за урожай. Тонны надоя и кубометры улова шибко ложились в закрома Родины, немыслимо опережая сроки недопятилеток.

Исаков прокрутил радиоволну дольше.

Нечто небывалое он поймал на ранее пустовавшей частоте. Затейливые ритмы незнакомой песни наполнили кубрик. Моряк покосился на крымчанина и ростовчанина. Ребята спали. Инструменты, издававшие мелодию были не знакомы Георгию, он слышал подобную музыку впервые. О том, как слушает именно песню он понял по ритмичности звуков и немного различимом, средь фона помех, юношеском голосе:

Наши голоса в морской пустыне

сорваны в такт.

Наши имена раскроют миру

через много лет спустя.[2 - Песня «Наши голоса, группа «Инкогнито».]

Из глубин морских рождались волны, звук их плавного движения по водной пустыне преображался в движения рук музыканта. Арпеджио пробегалось по клавишам, гадая, на какой участи остановится мелодия: черная или белая. Это были звуки тех самых пенистых гребешков, что матрос наблюдал приходящими из-за горизонта и разбивающимися о берег. Клавишному перебору вторил гитарный бой, звучащий для Исакова крайне непривычно. Он мог бы подумать, как гитара музыканта расстроена, а ее струны выполнены из дребезжащего металла, но то лишь искаженное звучание, плохо пойманной радиоволны.

Внезапная мысль пронзила Георгия. Он ненароком поймал «Голос Америки» или какую-то еще вражескую передачу. Он не должен это слушать! Это голоса сирен, что заманивают моряков в свои сети, а после губят.

Но он не мог оторваться от сладкой мелодии моря. Музыкант распевал о голосах из морской пучины. Они рассказывали историю ушедшего на дно корабля. Мелодия песни была настолько красива, что Георгий не смог себя заставить переключить волну.

Чуть подкрутив указатель «Москвич-3», матрос сделал звук песни более чистым. Песня смерти заиграла сильнее.

Глава 4

28 октября 1955 года, бухта Севастополя.

Все не важно. Помогайбин успеет дочитать ночное молитвенное правило в тишине и спокойствии, без лишних свидетелей. Товарищи спят. Он их охраняет. Не только глазами, прочёсывающими берег, но внутренне. Силами души. В его молитве призыв милости Божьей не к одному замёрзшему на посту моряку, но ко всему кораблю.

Он еще не открылся товарищам в своем решении служить дальше. До вчерашнего похода твердо не ставил перед собой вопрос о деятельности по окончанию срока службы. С грохотом палящего оружия он осознал, вчера, что жизнь на суше будет ему теперь в тягость. Подобные вахты его не тяготили. Наоборот. Безмолвие ночного бдения прельщало его особым благодатным духовным состоянием. Охраняя главное орудие первой башни, он сосредотачивался на Боге. Эти моменты ценны для него отрешенностью от каждодневного мирского. Его душа находила покой в стоянии на волнах.

Смущала перспектива иного… Не нравились Валентину ходившие по кораблю слухи о «спецснарядах» готовящихся для следующего выхода. Неделю назад они не просто репетировали парадный выход в честь столетия битвы за Севастополь. Они стреляли холостыми зарядами, прототипами грядущего вооружения. Таковой выход был преднамеренно предпринят до принятия пополнения новобранцев на борт. Линкор прибыл в порт, где на него глазели щенячьей радостью призывники. Им выдалась честь служить на самом мощном корабле Союза!

Не надо быть тайным агентом или диссидентом чтобы знать: в стране идёт масштабная подготовка к новой войне. Финал мировой войны показал новое оружие, которым теперь обладает не только запад. Душа тревожится при мысли о ядерной бомбе. А вскоре таковая будет здесь, у него под рукой.

«Господи, убереги нас от участи сей» – молил Валентин, уповая не застать нового заряда на вахтах.

Он таскал стамиллиметровые снаряды, весом под тридцать килограмм. От них пахло машинным маслом и мертвой древесиной. Елью. В воображении моряк рисовал запахом смерти именно таким.

Не стоит страшиться будущего. Бог все рассудит. Наступит рассвет субботы. После обеда они с друзьями сойдут на берег, будут сидеть на лавочках и смотреть на мирную жизнь граждан. Надо потерпеть. Все будет.

Чтобы согреться Валя переминал ногами по холодному металлу. Не танец, но некое ритуальное действо с покачиванием в такт песнопению. Колебания, созвучные молитвенному подвыванию, уходили вглубь корабля через перекрытия палуб и переборки трюмов.

Наступившая тьма не означала мирный сон на боевом корабле. В нем течет жизнь, кипит бдение, испаряются мечты.