Проклятие для ведьмы

– Плюется еще! – крикнул кто-то ему в спину. – Благодарить должен, что живым отпустили!

Ребята были уже на окраине деревни, когда сзади послышался слабый окрик.

– Ребятушки, постойте! – это кричала им вслед сухонькая бабушка. – Постойте, милые!

– Я пущу вас переночевать, – сказала она, когда догнала Марижу и Лария. – Я живу неподалеку, пойдемте со мной.

И парень с девушкой пошли с доброй старушкой – Стеньей. Большинство селян остались на площади, обсуждать случившееся, быстро темнело, и почти никто не видел, что нежеланных гостей все-таки приютили.

В маленьком домике на отшибе деревни Марижа смогла постирать и зашить одежду свою и Ларика. Она долго терла пятно от отвара ягод уекулы на рубахе, и ей казалось, что пролила она его слишком давно, скорее всего в прошлой жизни. А может, вся та жизнь ей просто привиделась…

Стенья накормила их незамысловатым ужином из вареной репы и кваса. Она ни о чем не спрашивала, и Марижа была безмерно благодарна за это доброй женщине. Перед сном девушка еще нашла в себе силы удивиться той разнице, что существовала между одинокой старушкой, живущей на отшибе, и прочими деревенскими жителями, сплотившимися против своих, таких же, как они селян. Но при этом не способных и не желающих ничего менять, чтобы сбросить иго ведьм.

ГЛАВА 6

На четвертом ярусе билось магическое сердце оплота – Великий Храм Силы, в котором ведьмы ежедневно служили темные мессы. Ключом к существованию Ведьминой горы являлась связь темного бога с его приспешницами. Благодаря ей оплот смог закрепиться в этом мире и распространить свое, до поры не очевидное, влияние на обширные территории за пределами Белсоши.

В Великом Храме Силы всегда присутствовало несколько ведьм-блюстительниц. В отличие от тех, что охраняли покои Верховной ведьмы, эти стражницы носили серебряные одежды и были облечены меньшей властью. Но несмотря на это и с ведьмой-блюстительницей второй ступени вступать в любой спор было чревато и для фурии, и для Ранговой ведьмы. Они поддерживали неугасимый огонь над барабаном и охраняли покой этого священного места.

Большую часть храма занимала просторная, ничем не заставленная, арена, в центре которой стоял огромный кожаный барабан, сделанный из заживо содранной человеческой кожи. Над ним, на потолке, висел светильник, наполненный неиссякаемым магическим огнем, который давал определенный круг света. Свет этот имел довольно резкую границу – он внезапно заканчивался через десять шагов от центра, а дальше начиналась почти непроглядная темнота.

Каждую полночь и каждый полдень фурии и адептки – по большей части чистокровные, рожденные от геверкопов – погружались в транс и читали долгие литании Улану, отдавая себя ему без остатка. Стоит ли говорить, что от низкорожденных ведьм было мало проку на этих литаниях, так как примесь грязной человеческой крови существенно сужала канал связи с их богом. И все же наиболее достойные из грязнокровок иногда допускались до темных месс. Например, Рраска была одной из таких. Эти молодые фурии и адептки заходили в полукруглые апсиды и разрисовывали собственные тела особенной краской, сделанной из крови и костной золы. Они становились на колени перед черными алтарями и монотонно повторяли слова литании, уходя в транс.

Дважды в месяц в Храме Силы призывали геверкопов для сношения и продолжения рода ведьм. После долгого темного обряда в ткани бытия открывались две рваные раны и из них приходили демоны Сомгира. Они выбирали двух ведьм по своему вкусу и совокуплялись с ними на барабане до тех пор, пока те не теряли сознание. Грязнокровка, понесшая от геверкопа, приравнивалась к чистокровной ведьме. Но по какой-то причине истинные зачатия были довольно редки.

И, наконец, самую главную роль в существовании оплота играл ритуал Ауркадо.

В главном зале сквозь тонкую завесу тьмы проглядывали неясные очертания сконов, что были развешаны на стенах через равные расстояния. Каждый скон освещал вход в одно из двенадцати святилищ с маленькими жертвенниками. В этих помещениях были прорыты узкие слуховые ходы, ведущие на поверхность и оснащенные хитрыми зеркалами. Благодаря этим зеркалам каждая ведьма, держащая в руках нож, знала, что пришло время его опустить!

Ауркадо – праздник разрезанных младенцев – наступал именно сегодня. В полнолуние, в великий час силы тринадцать избранных ведьм спускались на четвертый ярус и проводили здесь особую службу, посвященную Улану. Они расходились в святилища и совершали жуткий ритуал, призванный дать силу всему оплоту на ближайший месяц.

Вопреки ожиданиям большинства сестер в оплоте, Рраска и в этот раз была назначена одной из тринадцати жриц. Эту честь могла заслужить далеко не каждая ведьма и стоит ли говорить, что для получеловека это было практически признанием ее чистокровной ведьмой? Ведь это была потрясающая возможность приложиться к такому желанному источнику первосилы, доказать свою мощь перед другими и, наконец, оправдать возложенные Верховной ведьмой чаяния. Это был путь к власти.

Впрочем, Рраска все равно была недовольна. Если бы Владычица до конца простила ее, она оказалась бы на ключевом месте действа, именно она стала бы ведущей жрицей, как это часто происходило. Но на этот раз Зазра постаралась на славу, и Рраска оказалась всего лишь ведомой. За барабаном сегодня предстояло стоять Дамирге. Именно ей было суждено держать в руках вихрь силы и направлять его в двенадцать рак, стоящих на страже около каждого святилища. К тому же круг возможных участниц был все же несколько ограничен – ведь в ритуале не могли принять участие ни Ранговые ведьмы, ни адептки. Первые не подходили по причине своего возраста. Ауркадо был праздником силы, получаемой от людей, и чтобы отнять ее, необходимо было обладать неким сходством с этими самыми людьми. По мере старения же любая ведьма приобретала черты демона-отца… Ну а вторые были еще недостаточно сильны в колдовском плане, и должного опыта у них не наблюдалось. В общем, фурии сочетали в себе силу и внешнюю человечность, поэтому, за редким исключением, именно из числа фурий выбирали тринадцать жриц Ауркадо.

Но пока еще был день, и до праздника оставалось немало часов. Рраска отдыхала, находясь в своих покоях – эта возможность была одной из тех привилегий, которые давало участие в празднике разрезанных младенцев. Сегодня ее не ждали ни вылет за поживой, ни темная литания, и уж подавно ее не ждали тюремные ярусы.

Рраска была молодой ведьмой. Прошло не более десяти лет, с тех пор как она из адептки перешла в разряд фурий. Совсем недавно она справила свой двадцать шестой день рождения (да, ее мамаша как-то умудрилась позабавиться с человеком еще в Сомгире!), и сохраняла пригожий внешний вид, хотя наружу уже начали проступать первые вестники приближающегося второго этапа в жизни каждой ведьмы. Того этапа, в котором красота сменялась уродством, прямо пропорциональном колдовской мощи. Глядя на себя в зеркало, Рраска не могла не заметить чуть заострившегося подбородка, потускневшей кожи и, ставших более жесткими, волос. Ведьма представляла себе, что лет через двадцать, когда второй этап более властно вступит в свои права, она в зеркале увидит не цветущую молодую женщину, а кого-то, пусть и очень отдаленно, напоминающего Ашдот сейчас. С серой с прозеленью кожей, торчащими наружу клыками, патлатыми седыми волосами (если они вообще останутся) и пятнами на теле, напоминающими трупные. А лет через шестьдесят-сто, может быть, в ней даже будет заметен след ее демона-деда, ведь она была достаточно сильна для грязнокровки…

Вообще, внешность для ведьмы не имела большого значения. По крайней мере, она была не настолько значима как для обычной женщины. И все же, представив себя такой уродиной, Рраска содрогнулась. Ни одна ведьма не призналась бы в этом, но каждая стремилась продлить пору красоты и молодости, и поэтому сейчас любимица Ашдот отмокала в большой лохани, наполненной горячим молоком. От такой ванны кожа становилась белой, гладкой и холеной, а стоило добавить капельку заговоренной крови, и она начинала светиться от наполняющего ее здоровья.

Да, любой ведьме ничего не стоило навести морок, изменив внешность на более привлекательную. Но эта медаль, как и все прочие, имела обратную сторону. Во-первых, не каждая ведьма была в достаточной степени искусной и сильной – ведь морок не скрывал подлинной картины для хозяйки наваждения, а физически изменить свое тело под силу далеко не каждой ведьме. Во-вторых, любое заклятие требует постоянной подпитки в виде сложных колдовских зелий, которые не всегда предоставляется возможность приготовить, и магических сил, которые имеют обыкновение периодически истощаться. К тому же, чем сложнее заклятие, тем больше требуется и того и другого. Намного проще жить, когда ты еще не превратилась в старую уродливую развалину, пусть и способную одним щелчком пальцев обратить недруга в насекомое.

Молодая красивая плоть гораздо приятнее, чем дряблая и обвислая, да еще и с какими-то отваливающимися противными кусками. Так думала Рраска, поглаживая свою гладкую, туго обтягивающую мышцы, кожу. Геверкопам, опять же, подавай фурий в самом соку. А как она сможет очиститься, если станет уродливой, и ее больше никогда не выберут? Демоны были жестоки, алчны и похотливы в своих утехах, но ради ребенка геверкопа каждая ведьма почитала за честь возлечь с ним.

В минуты слабости Рраска могла позволить себе со снисходительностью думать о Владычице. Обычно эти минуты наступали, когда она была зла на Верховную ведьму, как сегодня. Как Ашдот умудрилась затащить сомгирского демона в свою постель, оставалось загадкой для всего оплота. Рраска с жалостью размышляла о старой уродине, вспоминая ее гнилые зубы и запах доносившийся изо рта, если стоять достаточно близко, или о крючковатых, бурых пальцах, унизанных неуместными перстнями, и заканчивающихся завитыми в спирали когтями. Ведь Ашдот Кровавая уже целый век не стригла их, боясь, что кто-нибудь украдет ее силу. Или, например, об огромной бородавке, угнездившейся около ноздри сравнительно недавно. Список можно продолжать бесконечно. Обычно Рраска ограничивалась несколькими пунктами, и ее настроение поднималось. Этого было вполне достаточно, к тому же не стоило забывать, что Верховная ведьма могла почуять отголоски этих мыслей, если лелеять их слишком долго. И тогда ее не спасет даже особое положение, на котором она находилась. И быть тогда Рраске заживо сваренной и съеденной своими же сестрами…

Жирла – девочка-неофитка, наставницей которой была Рраска, услужливо подлила горячего молока в лохань. Ведьма величественно кивнула маленькой грязнокровке, когда почувствовала, что уже достаточно горячо. Жирла поставила котелок на огонь, подлив туда еще свежего молока. Порой служанка не вызывала ничего кроме брезгливости у Рраски – ее потенциал был просто смешным. Уж точно фурия не пожелала бы себе подобной жизни, но ведьмам требовались преданные слуги, которых из числа людей набрать было невозможно. Тень силы прочно привязывала «морковку» власти к таким как Жирла. Надежда в будущем пользоваться всеми привилегиями настоящей ведьмы, делала неофитку достаточно лояльной.

Рраска решила, что ее настроение уже достаточно поднялось. Ванна и приятные мысли сделали свое дело, и теперь сложившаяся ситуация с Зазрой не казалась такой удручающей. Все еще можно исправить. Главное, что Владычица сохранила свое хорошее отношение к ней, Рраске. Да мало ли этому доказательств? И пусть завистницы сколько угодно шипят по углам про ее молодость и грязную кровь, но именно она сегодня будет участвовать в Ауркадо. К тому же ее обширные апартаменты остались за ней. Подумаешь, один день работы в тюремном ярусе. Это ерунда, вполне можно пережить. Гораздо большего стоили высокие потолки ее покоев, и огромная кровать под балдахином (Рраска довольно ухмыльнулась, вспомнив свои забавы с пленниками, которых сюда иногда приводила Жирла), и ее маленький жертвенник, на котором этим пленникам потом бывали отсечены некоторые пикантные части тела (и, конечно же, съедены сырыми на пару с неофиткой), и своя лохань, и камин, и сундук с трофеями, и зеркало в полный рост. И еще оставался небольшой закуток для Жирлы, где она спала. Да, здесь было, где развернуться и отдохнуть душой от происков завистниц.

Рраска глянула на стоящую в углу клепсидру. Пора было собираться. Она вышла из лохани, и маленькая прислужница кинулась к ней с полотенцем, помогая обтереться. Каменный пол приятно холодил ступни. Жирла закончила вытирать наставницу и отступила на шаг, в ожидании приказаний. Рраска стояла обнаженная и любовалась на свое отражение в зеркале. Это было умопомрачительное зрелище. Нет, в этой женщине нельзя было ошибиться и не распознать в ней ведьму, но насколько она была притягательна! Уже высушенные заклинанием волосы, мягко поблескивая в свете сконов, падали длинными локонами ей за спину, глаза горели демоническим огнем, хоть и немного приглушенным сейчас. А кто мог похвастаться таким цветом как у нее? Почти никто. Фиолетовые глаза были редкостью даже среди ведьм. Длинные черные ресницы отбрасывали еще более длинные тени на щеки, красные как кровь губы скрывали за собой клыки, но ведь об этом не узнаешь, пока не испробуешь ведьминского поцелуя на вкус. А мускулистое стройное тело было гордостью Рраски. От него исходила одурманивающая сила, кроющаяся в каждом изгибе, в каждой округлости, в игре мускулов и в сиянии, напитанной в молочной ванне, кожи.

Жирла подала облачение, в котором Рраске предстояло служить мессу. Словно нехотя ведьма оделась в длинное кожаное платье с широкими рукавами. Казалось, будь ее воля, и она пошла бы на Ауркадо голой, стремясь поразить всех своей соблазнительностью.

Наконец, Рраска была готова. Она кинула последний взгляд на отражение в зеркале, и осталась им довольна. Ведьма собралась было шагнуть за порог своего жилища, но тут у нее в душе появилось противное сосущее чувство. Чувство чего-то потерянного и забытого, но такого важного, без которого жизнь просто не возможна. Оно было сродни тому непонятному страху и, так же, как и он, никогда раньше не появлялось. Но Рраска уже поняла, как можно бороться с этими неприятными проявлениями проклятия, наложенного мертвой жрицей.

– Жирла, налей мне крови, – приказала Рраска, протягивая руку в сторону неофитки и не глядя на нее. Она с напором всматривалась в собственное отражение, пытаясь отыскать в нем признаки необратимых изменений. После Ауркадо следовало сразу же приступить к поиску снадобья или заклятия, способного отменить действие проклятия.

– Кровь не слишком свежая, моя госпожа, – Жирла вложила в руку Рраски кубок, наполненный до краев.

Не обращая внимания на слова девочки, ведьма осушила кубок, и, почувствовав на языке тягучие сгустки, отметила, что кровь и правда не слишком свежая. Но, так или иначе, а дело свое она сделала – Рраска вновь почувствовала себя прежней, полной сил и ярости, готовой на все. В нетерпении от предстоящего праздника, ведьма направилась в Храм Силы. Она ни слова не сказала маленькой служанке на прощание, а та лишь завистливо вздохнула вслед наставнице. Вместо волнующего обряда, наполняющего душу несказанной мощью, ей предстояло подготовить покои к приходу госпожи: убрать лохань, вымыть пол и взбить постель. Сегодня можно было обойтись без раба, после Ауркадо Рраска обычно возвращалась достаточно удовлетворенной.

Словно королева шла Рраска по мрачным коридорам оплота. Да она и была королевой. Ну, почти. Будучи любимицей Владычицы, среди рядовых ведьм она царствовала и распоряжалась. Фурии таких вольностей с собой уже не позволяли, но и они поддавались некой дрессировке. С Ранговыми ведьмами в этом плане было сложнее – они слишком любили показывать зубы, чуть что не так. Но сейчас и те, и другие, и третьи склонялись в низких поклонах перед одной из тринадцати, и Рраска шествовала величественной походкой, в своей гордыне, не замечая никого вокруг себя. Это был час ее триумфа – время, когда она могла забыть, что перед ней старая сильная ведьма, перед которой стоит спрятать когти, и, вместо того чтобы включить дипломатию, могла показать ей всю меру своего презрения и превосходства.

Чисто вымытые волосы Рраски свободно развевались у нее за спиной, отливая черным, смолистым блеском. Босая, она шла в ритуальном платье, и его длинные полочки призывно покачивались в такт движению бедер. Высокие разрезы разлетались при ходьбе так, словно ей в лицо дул сильный встречный ветер. В обеих руках фурия с почтением несла кинжал с раздвоенным на конце лезвием. Язык кобры – жертвенный нож – вот ее сегодняшнее оружие. Именно он этой ночью пробьет нежную розовую грудку и испробует на вкус молодой, полной силы, крови.

Точно в срок Рраска вошла в портал и перенеслась на четвертый ярус, вступив в Храм Силы одновременно с остальными двенадцатью ведьмами. Ауркадо – начался.

***

Свет сконов ритмично помаргивал в такт ударам барабана, темп которых постепенно нарастал. Двенадцать женщин в развевающихся одеждах танцевали вокруг жуткого инструмента, образовав большой круг. Тринадцатая двигалась непосредственно по периметру барабана. Она ударяла двумя длинными позолоченными костями по туго натянутой человеческой коже и создавала мелодию, способную заворожить ум любого, кто ее слушал. Это была не музыка, а некая ее грань, что соприкасалась не столько со слухом, сколько с более тонкими нитями души. И когда их вибрация настраивалась должным образом, из головы уходили все мысли и все желания, кроме одного – полностью отдаться совершающемуся действу и довести его до конца.

Поначалу ведьмы двигались медленно и плавно, как морские волны в тихую погоду. Их темные силуэты скользили вдоль кромки тьмы. Все пространство храма было полностью насыщено ритмичными звуками барабанного боя, и каждая молекула воздуха несла в себе все новые и новые волны музыки, которая затмевала сознание танцующих.

Магический огонь, что освещал центр храма, сейчас был приглушен и давал лишь неясные блики на телах и лицах ведьм. Завораживающий ритуал одновременно и восхищал, и ужасал. Барабанный бой, проникая в самую душу, стирал в ней все границы, возведенные разумом, и заполнял собой образовавшуюся пустоту.

Длинные, подобные львиным гривам, волосы фурий, колыхались в танце подобно шлейфам ночи и оставляли после себя неясные дуновения. Широкие рукава ритуальных облачений напоминали крылья каких-то мрачных птиц; они, казалось бы, жили отдельной жизнью – хлопали, наполнялись и опадали. Голые, босые ноги ведьм то и дело бесстыдно выглядывали из длинных разрезов, и свет, идущий с потолка, мягко ложился на них, образуя блики в темноте.

Особую роль в танце играли языки кобр. Они походили на сполохи холодного огня, льющегося из рук ведьм. Кинжалы словно срослись с фуриями и стали их законным продолжением.

Постепенно темп ускорился. В нем добавились новые оттенки, зажигающие в душах танцующих маленькие зарницы. Они тут же гасли. Вместе с темпом ускорялись и ведьмы. Их движения становились более резкими, выпады рук и ног – напористыми, а изгибы тел – отточенными и завершенными.

Фурии двигались по кругу. Периодически, в такт очередному неритмичному удару, они сменяли его направление. Ускорялся барабанный бой, атмосфера накалялась. В душах танцующих одна за другой загорались вспышки, с каждым разом оставляя за собой все более глубокий след. Сладкая боль и неосознанная радость переполняли сознание фурий. Эти чувства порождали желание еще больше отдаться танцу и испить чашу сладкой боли до дна.

Напряжение, скопившееся в храме, стало осязаемым. Воздух наполнился некой шероховатостью, от которой все движения ведьм приобрели особое звучание. К барабанному бою добавились шорохи рукавов, которые затихали все одновременно в краткий миг фиксирования позы. Полы платьев скользили в направлении движения тел и ударялись о них, издавая отчетливые хлопки. Волосы, в момент резкого поворота головы, издавали свист, сродни удару бича.

Обряд близился к своему апогею. Темп барабанного боя ускорился неимоверно, сохранив при этом околдовывающий ритм. Тела ведьм пели танцем, издавая целую гамму звуков. Они сливались с музыкой барабана, создавая невиданное нигде доселе звучание праздника жизни и смерти.

Фурии покрылись бисеринками пота. При этом волосы у всех наэлектризовались так, что постепенно приподнимались все выше, преодолевая закон тяготения. Все чаще среди них можно было увидеть проскакивающие искры, которые исчезали с неслышным сейчас треском. Глаза у всех ведьм были закрыты, лица дышали внутренней, все возрастающей силой.

Ведущая ведьма бесновалась за барабаном. Она давно перестала двигаться по кругу. Ее голова была запрокинута к верху, а тело, казалось, само решало, когда и какое движение совершить. Ее сознание, так же, как и сознание двенадцати фурий, озарялось вспышками, приносящими и боль, и радость одновременно. Наконец, появилась последняя, решающая зарница, затмившая собой все прочие. Она пронеслась по душам всех тринадцати ведьм, не оставляя после себя ничего, кроме пустоты.

Музыка смолкла. В наступившей тишине тела ведьм застыли, стремясь справиться с накатившей опустошающей волной. Из света на потолке, озарив все вокруг на краткий миг, в барабан ударила молния, и после этого Великий Храм Силы погрузился во тьму. Дамирга застыла в экстазе ожидания. Двенадцать ведьм с кинжалами в руках, словно куклы, развернулись от барабана и двинулись к свету сконов, мерцающих за тонкой гранью темноты. Рядом с каждым бездымным факелом темнел вход в одно из двенадцати малых жертвенных святилищ. Деревянными, безжизненными походками ведьмы, погруженные в транс, шагали по узким коридорам, которые заканчивались небольшими каменными алтарями. Здесь лежали младенцы – дети до трех лет, привязанные и спящие сном маленьких ангелов.

***

Все было как прежде и вместе с тем иначе. После танца Рраска эти перемены еще не вполне осознавала, но в ее душе зрело что-то непонятное. Как и остальные ведомые она шла в толще горы к одному из малых святилищ, расположенных на конце огромной двенадцатилучевой звезды. Так как сейчас, ведьма во время Ауркадо себя еще никогда не ощущала.