Между закатом и явью

– Пожалуйста, не уходи! – я схватила его за руку, позабыв про стыд. Мне казалось, я просто не переживу этого. Неужели он настолько жесток и циничен?!

– Пожалуйста, у меня есть к тебе одна просьба!

Он остановился, не отнимая руки.

– Одна? Какая же?

Я всхлипнула несколько раз, пытаясь побороть слезы. Наконец, мне это удалось, и, сжав руки в кулаки, я заставила себя произнести то, о чем едва смела мечтать:

– Ястреб, возьми меня в ученицы.

Мои слова даже мне самой показались настолько дерзкими, что я бы не удивилась, рассмейся он в ответ. Но он остался совершенно серьезен. Взял меня за подбородок, заглянул в глаза.

– Сколько тебе лет, Гвен?

Он впервые назвал меня так, и от одного этого слова у меня по спине пробежали мурашки. И все же я не растаяла окончательно и не дала эмоциям заглушить голос рассудка.

– Двадцать три, – солгала я, не моргнув глазом, и тут же сообразив, что он все равно мне не поверил. Но не могла же я признаться, что этой весной мне только исполнилось семнадцать!

– Ты для этого искала встречи со мной? – продолжал маг, между тем, все так же серьезно.

– Да, – и теперь я была абсолютно искренна.

Действительно, я хотела с ним встретиться именно по этой причине… до недавних пор… до сегодняшней ночи… «Что же я натворила?!» – снова воскликнула я мысленно. И не смогла ответить самой себе.

– Прости меня, Гвен. Я, на самом деле, не имею ничего лично против тебя. Но я не беру учеников и никогда не брал. Может, когда-нибудь, в далеком будущем, когда глубокая старость не позволит мне слишком далеко отойти от камина и любимого кресла-качалки…

Шутливым тоном он пытался смягчить свой отказ, но все-таки это был отказ, какая бы форма ему не придавалась, и какую же боль он вызывал! Ведь сейчас я теряла все: надежду, что согревала меня все эти дни, пусть иллюзорную, но все же возможность когда-либо достичь настоящих высот магии под руководством самого великолепного – о, я не обманывалась на его счет! – из чародеев, и… свою только что обретенную любовь.

Я видела, как полыхают, сгорая, последние обломки моей прекрасной мечты, и не могла сдержать стон.

Конрад еще раз взглянул на меня и повернулся к двери.

– Мне, и вправду, нужно спешить, – произнес он, шагнув к порогу, —

– Я и так слишком задержался. Впрочем, – он на секунду остановился, чтобы стереть застывшую слезинку с моей щеки, —

– Я не жалею об этом, – и нежная усмешка сделала его губы невероятно желанными.

Но я отвернулась, чтобы не смотреть на него, чтобы не видеть этих насмешливых глаз и поднятой в прощальном жесте руки. В моем рукаве остался последний козырь. Интуиция подсказала, что самое время вытащить его на свет. Я не представляла себе всей его силы, но – сейчас или никогда!

– Я знаю, кого ты ищешь, – тихо произношу я, но от моих слов он вдруг вздрагивает и замирает на месте, как от удара.

– Повтори, что ты сказала?!

– Я знаю, кого ты ищешь, – послушно говорю снова.

Он смотрит на меня в упор, зрачки – как наконечники стрел, и ни намека на недавнюю нежность и сожаление в этих сжатых, узких губах. Я не понимаю, что за струну только что задела, но вижу, что путь выбрала верный. Что же – пусть возненавидит меня, если хочет!.. Но не прогоняет…

– Кого же? – нет, не ненависть и не гнев в этих словах. Другое. Но что? – Желание? Страсть? Внезапная, яростная надежда?

Способна ли я дать ему то, чего он так жаждет?

– Ты ищешь одного рыцаря, – произношу я и вижу, как его щеки заливает смертная бледность.

– Ну да, конечно, – словно в забытьи бормочет он, —

– Как я мог позабыть! Наведенными были только сны, лишь сны. А мое видение, видение этого места – было моим собственным, было одним из знаков!

В эти минуты он походил на безумного, и я не поняла ни слова из того, что он говорил. И не успела бы понять, потому что в следующую секунду он налетел на меня, словно хищная птица, каковой, впрочем, и являлся.

– Ты знаешь, где искать?! – Ты знаешь! – он уже не спрашивал, он утверждал.

– Нет, – честно ответила я, —

– Но мне известно, кто знает.

В эту минуту я поняла, что держу его душу в своих руках, держу очень крепко, и тайная радость залила меня, словно огнем.

– Что ж, – выдохнул он и взглянул на меня с выражением, которое я опять не смогла понять, хотя всегда читала чужие лица, как книги, —

– Я недооценил тебя. Ты победила. Пока. Все-таки, вынужден признать, у тебя есть кое-какие способности. Можешь считать себя моей первой ученицей. Собирай вещи. Мы едем немедленно.

– Куда? – я едва не плясала от ликования

– На край света, конечно же! – он улыбнулся, и в его улыбке опять промелькнул оскал хищника, —

– Показывай дорогу.

Давно остались позади любимые, знакомые с детства места. Исчез за поворотом мой маленький дом, на который я даже не оглянулась; уезжая – никогда не оборачивайся на то, что покидаешь навсегда. Я знала, что больше не увижу этих высоких сосен, и солнечных полян, и не вдохну летний воздух, напоенный ароматом хвои. Я была уверена в этом так же твердо, как и в том, что за все необходимо платить. Мне было безумно грустно, и сердце грызла тревога, но я знала – это лишь первая из жертв, которые придется принести, если я хотела чего-то добиться. А я хотела.

Конрад ехал рядом со мной, и снова его облик неузнаваемо изменился. Теперь он был почти стариком. Он сказал: «Так нужно. Это одно из условий нашего договора. Не стоит привлекать лишнего внимания, а мы его обязательно привлечем, путешествуя в том виде, как есть. Поэтому пускай тебя лучше принимают за мою дочь. Дочь чародея, сопровождающая престарелого отца, ни у кого не вызовет вопросов. И я смогу так же легко и беспрепятственно учить тебя всему по пути. Кроме того, есть еще один момент, о котором ты сама прекрасно знаешь. Можно быть либо любовницей, либо ученицей – но не одновременно! Выбирай».

Ход его мыслей был безупречен – не придерешься. И я со всем согласилась – а что мне оставалось делать? Кажется, это должно было превратиться со временем в мою вторую большую жертву, в мое наказание. Постоянно находиться с ним рядом, иногда даже касаться его, ловить каждое слово и каждый жест, благоговеть перед ним и делить все тяготы и опасности дорожной жизни – и не сметь даже взглянуть на него по-другому, иначе, чем с дочерней почтительностью. – Худшего испытания он не смог бы измыслить!

И чародей, действительно, не щадил меня. Его требовательность превосходила всякие границы, а эксцентричные выходки порой доводили почти до слез. Иногда даже сложно было сказать: намеренно он это делает или случайно. Но я не собиралась отступать от своего, стараясь не жаловаться, и бывало порой, что чувствовала себя вознагражденной сторицей, когда он держался со мной, как с равной, что бывало, впрочем, далеко не часто.

Так, в первый день после отъезда, Конрад завел со мной разговор о конечной цели нашего пути (на самом деле, естественно, промежуточной, – конечной только на данном этапе, и как он предполагал – для меня; о собственной конечной цели он никогда не говорил).

– Куда мы все-таки направляемся? – спросил чародей, покачиваясь в седле в такт шагам своенравного жеребца, —

– Кто поможет в моих поисках? Теперь можешь смело говорить об этом.

Я слегка склонила голову и взглянула на него из-под полуопущенных ресниц. Мне была хорошо известна сила этого взгляда. Но он, кажется, остался равнодушен.

– Мы едем к той, кого именуют Хозяйкой Леса или Госпожой. Она может дать ответ на твой вопрос. И еще на многие другие, важные для нас, вопросы, – сказала я.

– Разве я не сумел бы отыскать дорогу без твоей помощи?