Зови меня Шинигами. Дикая охота

Лина стояла на месте, прижимаясь боком к стене, ссутулившись, немного наклонившись вперёд. Не двигалась, не хотела разворачиваться к Кире другой стороной. Но всё-таки повернула лицо, совсем чуть-чуть, указала рукой в нужную сторону.

– Вон туда. В комнату.

– Чего застыла? – критично высказал Вит. Кире.

В любом другом случает, та тоже высказала бы Виту, но сейчас боялась любого лишнего слова или действия.

– Иду, – Кира отодвинула тканевую занавеску, исполнявшую роль двери.

Опять непривычно. Позапрошлый век. Как в деревне, в избе. И внутри в том же духе. Вполне опрятно и уютно, но – как бы выразиться, чтобы не обидеть? – чересчур скромно. На грани с «убого».

В прихожей разговаривали. Совсем тихо. Не только слов не разобрать, но даже, кто говорит. Может, Вит, может, Лина. А может, оба. Кира не стала прислушиваться, подошла к столу.

Притянул царивший на нём беспорядок.

Не груды мусора и бесполезных вещей. Катушки разноцветных ниток, лоскутки ткани, выкройки. Словно снежные хлопья, комки белой воздушной набивки. Уже готовые, с тонкими, аккуратными, едва различимыми шовчиками, тряпочные ручки, ножки, туловища, которые скоро станут куклами. Худенькими, нежными Тильдами. Вздёрнутые носики, глазки – чёрные точки и обязательные розовые кружки румянца на щеках.

Кира протянула руку, чтобы потрогать, но раздались шаги из прихожей. Она испуганно отшатнулась от стола, хотя вроде не делала ничего предосудительного, торопливо развернулась.

Первым в комнату вошёл Вит, Лина следом. Она хромала, заметно. Припадала на одну ногу.

Что же с ней такое случилось? В аварию попала?

Она уже не стеснялась так сильно, как с самого начала, своей неправильной внешности. Наверное, смирилась просто. Раз Кира у неё останется, не вечно же прятаться. Или Вит что-то такое сказал. Но убирать волосы с лица Лина не торопилась.

Густая тёмно-медная прядь прикрывала обожжённую щёку. Но не целиком. И взгляд по-прежнему неосознанно стремился именно туда. Кира одёргивала себя, отводила глаза и понимала, что эти её метания выглядят неестественно и, наверное, обидно для Лины.

– Пойду, продуктов подкуплю, – заявил Вит. – Раз уж мы тут навязались.

Направился назад в прихожую, на ходу меняя облик. Чуть уменьшил рост, зато раздался в стороны. Волосы поседели и поредели. Этакий бодрячок-пенсионер с лёгкой походкой юноши.

Всё-таки удивительно, как у него легко получается превращаться.

Дверь хлопнула. И Кира осталась наедине с Линой, смущением и напряжённым молчанием.

– Ты одна живёшь?

И без вопросов понятно. Но надо же хоть что-то сказать.

– Одна, – кивнула Лина.

Дальше вроде как логично спросить – почему? Точнее, почему в такой дыре? Лина старше Киры, хоть и ненамного, поэтому неудивительно, что она съехала от родителей. Но, судя по всему, с деньгами у неё не очень. И никто не помогает. Может, она детдомовская? Или с семьёй что-то случилось. Или…

Бывает: даже если есть семья, от неё убегаешь, обрываешь связи, изо всех сил стараешься забыть. И лучше одна, даже впроголодь и в убожестве, чем с ними.

Этот ожог. И хромота.

Лина подошла, осторожно взяла за пальцы и приподняла Кирину руку.

– Болит? – указала взглядом на шрам, оставленный двуликим.

– Нет почти. Совсем чуть-чуть.

Если не вспоминать о нём, то вообще ничего не чувствуется. Только иногда хочется потереть запястье, будто соскоблить с него лёгкие, но назойливые зуд и жжение.

– Сейчас. У меня лекарство хорошее есть, – сообщила Лина, сходила куда-то, вернулась с небольшим стеклянным пузырьком и ватным тампоном.

Густая прозрачная жидкость приятно холодила, а Лина так осторожно промакивала ваткой шрам, что Кира почти не ощущала прикосновений.

– Ну вот. Так лучше. Скоро совсем болеть не будет. – Лина отложила тампон, но Кирину руку не отпускала, сжимала кончики пальцев, повторила тихо: – Совсем… не будет.

И посмотрела прямо в глаза, зацепила Киру взглядом, слишком крепко, не отвернуться. Ощущения странные. Будто что-то перетекает по руке, от неё к Лине. Будто сосуды соединились, и теперь у них кровоток общий, один на двоих.

Опять слишком проникающее касание. Почти как тогда, с двуликим. И опять удивление и страх. И реакция получилась та же. Кира попыталась отдёрнуть ладонь, но Лина сильнее сжала пальцы.

Надёжное место? Да Вит знал, куда её привёл? К кому.

Или он специально? Он тоже? С двуликим не получилось, так нашёл другой способ, другое создание. Настолько жалкое, что не вызывает никаких подозрений.

Злость вскипела. Кира ударит, не постесняется, если Лина немедленно не отпустит. И, кажется, та поняла, прочитала по лицу. Пальцы у неё дрогнули. И Кира посмотрела вниз, на руки.

След от ожога не её запястье медленно исчезал, будто растворялся или, скорее, впитывался вглубь, под кожу, тёк дальше под действием необычной силы. Прочь из Киры. И постепенно проявлялся на Линином запястье.

Кира и представить не могла, что существует такая способность. А она-то… подумала, что Лина… хочет…

– Перестань!

Стыдно-то как. И противно. От себя. И Кира опять попыталась освободить руку, резко дёрнула вниз. Лина не удержала, Кирина ладонь вырвалась из её пальцев, но след на запястье почти исчез, только едва заметная тёмная полоска осталась, словно кожа так странно загорела. Если не присматриваться, и не разглядишь.

– Ты зачем?

– Мне всё равно, – проговорила Лина спокойно, независимо дёрнула плечом, стала непривычной уверенной. – А тебе он не нужен. Ты красивая.

Лина тоже была бы красивой. Глаза золотисто-карие, с искрами. Волосы, брови и ресницы тёмно-медные, настолько насыщенные огненным цветом, что представляются горячими наощупь. И кожа – гладкая, бархатисто-матовая, в крупных бледных веснушках.

Там, где ожога нет.

– Я и с живота могу шрам убрать.

– Ну знаешь! – не сдержалась Кира, разозлилась даже. – Это уж совсем. Вообще не надо было этого делать. Я бы уж как-нибудь. Перебилась. Даже, если бы никогда не прошёл. Верни.

– Не могу, – Лина отодвинулась в сторону, даже руку завела чуть за спину, словно опасалась, что Кира набросится на неё и как обычный браслет сдёрнет шрам с запястья. Вот уж нашла драгоценность. – Только забирать.

И посмотрела с вызовом, за которым много чего пряталось: и вина, и обида, и отчаяние, и бесконечная боль. И надежда, непонятная надежда на то, что всё правильно и всё не зря.

– Так это чужие?

Линины шрамы. Те, что видны, и те, что спрятаны под одеждой. И, наверняка, были ещё такие, что зажили без следа.