Изумруды к свадьбе

– Это безобразное происшествие с платьем. Я готов принести извинения за поведение моей дочери.

– Я здесь не за тем, чтобы выслушивать извинения.

– Вы всепрощающая.

– О нет, я очень рассердилась, увидев, что стало с платьем.

– Естественно. Вам возместят расходы, а Женевьева попросит у вас прощения.

– Но я хочу другого!

Удивление на его лице могло быть и притворным. Он всегда давал понять – и делал это очень часто, – что совершенно точно знает, какие мысли бродят в моей голове и о чем я сейчас думаю.

– Тогда вы, может быть, скажете, зачем вы вызвали меня в библиотеку?

– Я вас не вызывала. Я спросила, не могли бы вы прийти сюда.

– Хорошо, я здесь. За обедом вы выглядели слишком тихой. Наверняка это из-за происшествия с платьем вы вели себя так сдержанно, выказывая присущее англичанам хладнокровие и скрывая негодование, которое, должно быть, у вас вызвала моя дочь. Но теперь это уже больше не тайна, и вам нет необходимости рассказывать всякие байки. И все же вы хотели… что-то сказать мне.

– Я хотела поговорить о Женевьеве. Может быть, это слишком дерзко и самонадеянно с моей стороны… – Я на минуту остановилась, надеясь, что граф возразит, но он только сказал:

– Пожалуйста, продолжайте.

– Она меня очень беспокоит.

Он взглянул на меня и, поскольку я сидела в кресле, сел напротив. Он смотрел на меня широко открытыми от удивления глазами, удобно устроившись в кресле и положив руки на подлокотники так, что я могла хорошо разглядеть его кольцо-печатку из жадеита. Глядя на него сейчас, я вполне могла поверить слухам о нем. Орлиный нос, гордая посадка головы, загадочная улыбка на губах, глаза с не поддающимся описанию выражением – все это принадлежало человеку, рожденному повелевать, человеку, который верил в свое божественное право делать все так, как ему вздумается, и который считал совершенно естественным устранять все и вся, стоявшее на его пути.

– Да, господин граф, – продолжала я. – Меня очень беспокоит ваша дочь. Как вы считаете, почему она это сделала?

– Она, несомненно, объяснит свой поступок.

– Как она может объяснить? Ведь она даже не знает саму себя. Девочка пережила ужасные моменты в своей коротенькой жизни.

Мне показалось, что на его лице действительно промелькнула тень беспокойства.

– О каких моментах вы говорите? – спросил он.

– Я имею в виду… смерть ее матери.

Его взгляд встретился с моим – он был упрям, жесток и непримирим.

– Но это случилось не вчера.

– Однако именно она обнаружила свою мать мертвой.

– Похоже, что вы неплохо знаете историю нашей семьи.

Я внезапно поднялась и сделала шаг к нему. Он тоже встал и, хотя я была довольно высокой, он все-таки был выше и смотрел на меня сверху вниз. Я пыталась хоть что-нибудь прочитать в его глубоких, бездонных глазах.

– Она такая одинокая, – сказала я. – Разве вы не видите? Пожалуйста, не будьте с ней таким строгим. Если бы вы были к ней добрее… если бы только…

Он больше не смотрел на меня – на его лице появилось выражение смертельной скуки.

– Мадемуазель Лоусон, мне казалось, что вы приехали сюда реставрировать наши картины, а не наши отношения.

Я почувствовала, что потерпела поражение, и сказала:

– Извините. Я не должна была затевать подобный разговор, так как изначально знала, что это бесполезно.

Граф направился к двери, открыл ее и, слегка склонив голову, дал мне пройти. Я вернулась к себе в комнату, пытаясь определить, что я наделала и что теперь будет.

На следующее утро я, как обычно, отправилась работать в галерею, ожидая каждую минуту, что меня позовут к графу, ибо была уверена, что он все это так просто не оставит. Ночью я несколько раз просыпалась, и у меня в голове снова и снова возникала одна и та же сцена. Однако мое воображение еще больше нагнетало страсти, и мне уже представлялось, что в кресле напротив меня сидел сам дьявол, наблюдая за мной из-под тяжелых век.

Как обычно принесли мой второй завтрак. Но, когда я принялась за еду, пришла Нуну. Несчастная женщина выглядела постаревшей и усталой, и я предположила, что она едва ли спала ночью.

– Сегодня в классную комнату пришел господин граф и провел там все утро, – сообщила она. – Я никак не могу понять, что бы это могло значить.

Он просмотрел все учебники, тетради. Бедная Женевьева была от страха. На грани истерики. – Нуну посмотрела на меня затравленным взглядом и добавила: – Это так на него не похоже. Он задавал массу вопросов, расспрашивал девочку о многих вещах и сказал потом, что считает ее совершенно невежественной. Бедная мадемуазель Дюбуа была почти в шоке.

– Уверена, господин граф решил, что пора уже обратить внимание на дочь.

– Прямо и не знаю, как все это понимать, мадемуазель. А мне бы так хотелось…

Я отправилась прогуляться и выбрала тропинку, которая не могла привести меня ни к дому Бастидов, ни в городок. Мне не хотелось никого видеть. Лучше побыть одной и подумать о Женевьеве и ее отце.

Когда я возвратилась в замок, в моей комнате меня ждала Нуну.

– Мадемуазель Дюбуа уехала, – объявила она.

– Как? – вскричала я.

– Господин граф просто выдал ей жалованье вместо уведомления.

Я была потрясена.

– О… бедная женщина! Куда же она пойдет? Мне кажется… это просто бесчеловечно.

– Господин граф принимает решения очень быстро, – сказала Нуну, – и так же быстро действует.

– Полагаю, теперь у нас будет новая гувернантка.

– Я не знаю, что теперь будет, мадемуазель.

– А Женевьева, как она?

– Она никогда не испытывала большой симпатии к мадемуазель Дюбуа… и, по правде сказать, я тоже.

После ухода Нуну я сидела в своей комнате и размышляла о том, что же будет дальше? И что будет со мной? Граф не мог назвать меня никчемной, не мог расценить мою работу как неквалифицированную. Реставрация картин шла довольно успешно, но ведь людей увольняют и за другие промашки. Например, за дерзость. А я осмелилась вызвать его в его собственную библиотеку и критиковать отношения дочери с отцом. Теперь, когда я обдумала свой поступок в спокойной обстановке, я поняла, что, если бы вдруг получила приказание покинуть замок, это было бы вполне естественно. А что касается картин, то можно пригласить еще кого-нибудь. Я ни в коей мере не считала себя незаменимой.