Удар

– Вилли…

– Да, милая. Я тебя люблю и прошу стать моей женой, – выпалил и устыдился собственной поспешности.

Энни и Пит ошарашенно смотрели на меня.

– Видишь, Пит, я честен с твоей сестрой. Мы должны жить вместе. Втроем. Я сделаю всё, чтобы вы были счастливы.

Энни заплакала. Но я видел, что то были слёзы счастья. Пит смотрел на сестру, улыбался, его глаза светились. Я положил кольцо на ладонь Энни и решительно, но ужасно неумело, поцеловал её в губы. Энни откликнулась на мой поцелуй – тоже неумело, но нежно:

– Я согласна, Вилли, – прошептала она.

Такое вот детское обручение. У нас с Энни всё так – глупо и поспешно.

Энни внимательно выслушала мой план и всё запомнила. Я дал ей деньги, которые были спрятаны в брюках. Те самые, подаренные отцом. Я истратил-то всего ничего – купил пару маленьких холстов и кистей. Про Виолу я тоже рассказал. Вдруг Энни встретит сестру, когда придёт к отцу.

Прощались мы долго и взволнованно. На сердце давил груз неизвестности. Энни снова заплакала, и Пит к ней присоединился. Я, как мог, успокаивал их. Попросил Энни не экономить деньги и взять извозчика. Она мужественно взяла себя в руки, успокоилась, и они с Питом ушли.

Ожидание тянулось невыносимо долго. Меня истерзали тревожные мысли. Может быть, Энни следовало идти в полицию? Но я помнил, что там у Такера есть друг. А может, и не один. Нет, идея искать приюта у отца была лучшей. Но что если отец не поверил Энни, или Пита схватили прихвостни Такера, и мальчишка проболтался? Час проходил за часом. Я пытался отвлечь себя живописью. Но куда там! Ничего не мог делать, только сидел как замерзшая ледяная статуя и ждал. Но вот я услышал голос Энни за дверью.

Она вошла вместе с Питом, и улыбки на их лицах зародили в моем сердце надежду.

– Ну, рассказывай! – засуетился я.

– Подожди, Вилли. Я зашла домой за едой. Не теряла время, просто взяла хлеб и молоко.

– Сейчас не до еды. Я ничего не хочу. Так ты видела отца?

– Да. Сначала я шла пешком. Убедилась, что слежки нет и поймала извозчика. Через двадцать минут доехала. Виолу я тоже видела. Она теперь ходит к отцу каждый день. Вилли… Кажется, он умирает. Это слово не звучало, конечно, но мне так показалось. Он очень слаб и говорит с трудом.

– Боже… Но он еще может выздороветь. Я ведь могу написать его портрет. Но я должен хотя бы начать с натуры. Увы, плохо помню его лицо. Мне нужно бежать и спасти его.

– Я тоже об этом подумала. Знаешь, я так волновалась, так невнятно начала рассказ, что мистер Бит не сразу во всем разобрался. Не мог понять, как мы связаны с тобой. Потом его служанка заварила чай, я немного расслабилась и спокойно всё повторила. Кольцо твоей матушки, действительно, сыграло решающую роль. Но, Вилли, ты не совсем правильно его нарисовал. Смотри.

Она достала кольцо и показала на маленькие камни. Они были как бы на полосатой поверхности. Я внимательно посмотрел. Да, именно таким я помнил мамино кольцо. Но Энни сказала, что на самом деле полоски были не прямыми, а изогнутыми – шли волнами.

– Я испугалась, что мистер Бин назовет меня обманщицей и прогонит, ведь кольцо отличалось от настоящего. Но он поверил. Прослезился сначала, глядя на кольцо, подержал его немного в руках и спросил, давно ли у тебя этот дар. Оказывается, он тоже рисовал, но потом прекратил. Сказал, что у него есть дневник, в котором всё про это написал. Этот дневник он передал тебе. Увы, такой необычный дар напугал твоего отца. Знаешь, я не рассказала ему про котенка, просто не успела, но подумала, что мы ведь тоже испугались. Вилли, это ведь он разорвал собаку?

– Думаю, да. Наш Сумрак. И что отец сказал про кольцо?

– Сказал, что у него тоже не все получалось нарисовать так, как надо, как хотелось.

– И почему он перестал рисовать?

– Я задала ему этот вопрос, но он ушел от ответа, сменил тему и стал спрашивать о тебе.

– Отец понял, что я хочу бежать, и мне нужно знать, приютит ли он нас на первое время?

– Да, конечно. Он сказал, что мы сразу должны ехать к нему. Я же сказала, что нас трое. Рассказала ему про Пита, и, представляешь, он так обрадовался, что у него скоро еще один сын появится. Спрашивал, любит ли Пит рисовать. Когда узнал, что пока нет, уверил меня, что это неизбежно впереди, и надо Пита учить живописи.

– Отлично. Осталось избавиться от цепей.

– Мистер Бит сказал, что ты должен собраться с силами и нарисовать себя без них. Вилли, в последнее время у тебя всегда получается написать так, как надо.

– Всегда? Ты забыла Сумрака? Или предпоследний холст – эти фальшивые деньги… Такер никогда мне их не простит.

– Постарайся, Вилли! Эта картина спасёт нас.

– Да, я понимаю. А Виола? Когда она пришла?

– Я уже собралась уходить.

– Она сразу тебе поверила?

– Нет. Она стала задавать вопросы и поверила только когда я сказала, что знаю про ее певческий талант. Мне пришлось назвать песню, которую она пела тебе. Ту, где она произносила “Вилли” вместо “Бонни”. Твоя сестра дала мне свой адрес.– Энни протянула мне записку.

Я взял сложенный в несколько раз лист бумаги с адресом, спрятал его в карман брюк и сказал Энни, что свою часть работы она выполнила идеально. Может, и правда, счастливое кольцо ей помогало?

Потом я взял со стола тетрадь отца. Его дневник.

Глава 20

Тетрадь в исцарапанной тёмно-синей картонной обложке с разлохмаченными уголками. Я с трепетом открыл её и первым же словом прочитал имя матушки.

Сара

Я долго подбирал натурщицу для новой картины. Тщетно. Ни одна девушка мне не подходит. Сам того не замечая, я вообразил себе определенный типаж. Длинные пушистые волосы, огромные глаза необычного цвета – зелёные в тени и ярко-жёлтые на солнце. Сначала я думал, что они зеленые. Так оно и было, но если солнце освещало ее лицо, глаза тут же казались желтыми. Узкая талия, длинная шея, изящные руки. Удивительно длинные пальцы. Я представлял, как она держит чашку чая или ставит цветы в вазу. Сидит у окна и вышивает. Или читает комедию Шекспира. Я воображал, что она улыбается. Мечтал увидеть её.

Время от времени мне попадались похожие девушки. Но всякий раз я быстро разочаровывался. В конце концов, перестал нанимать натурщиц и рисовал только девушку из моих фантазий. Я делал наброски, писал этюды. Мне не хватало смелости взяться за большой портрет на холсте. Я не верил, что получится без натурщицы. И больше всего я боялся разочарования.

Но одержимость победила. Я нарисовал девушку, о которой мечтал. В тот день шел дождь. Лил с самого утра и ужасно мне надоел. Внезапно мне захотелось пойти в мастерскую. Со временем я планировал снять комнату в том же доме, где жил с семьей, но пока арендовал мастерскую подешевле – на соседней улице, в пяти минутах ходьбы. Когда начал писать ту самую идеальную девушку, получалось совсем не то, что мне хотелось. Портрет давался мне с трудом. Минувшей ночью я долго не мог заснуть и решил, что надо немного изменить цвет лица. Скорее, тон. Сделать лицо светлее. Мне хотелось заставить его сиять. Технически я мог это сделать. Я помчался в мастерскую.

Дождь усиливался. Людей на улице становилось все меньше и меньше. Ноги сразу промокли. Около мастерской росло большое дерево. Старый вяз. Я часто пытался угадать, сколько же ему лет. Тридцать? Пятьдесят? Наверняка больше. Я несколько раз рисовал его. Благодарил Бога за такой чудесный вид из окна. Мне даже не нужно было выходить на пленэр. Устанавливай мольберт у окна и рисуй сколько пожелаешь.

И вот, стоило мне открыть дверь, как ударил гром, сверкнула молния, и мое любимое дерево запылало. Зрелище страшное и прекрасное одновременно. Я не мог оторвать взгляда от пламени. Я не жалел дерево. Меня заворожила дьявольская красота пламени. Дождь припустил с новой силой, словно оплакивая вяз. Я подумал, что мне повезло – молния могла ударить меня. Но иногда думаю, что и мне досталось. И меня что-то ударило. Так впечатлило меня пылающее дерево.

Я вымок до нитки. Нужно было немедленно переодеться и выпить горячего чаю. Но мозг отказывался соображать. Перед глазами все еще стояла картина с горящим деревом. Вода стекала с меня, и я уже стоял в луже. В сухой одежде, выпив чашку чая, я немного согрелся, но меня по-прежнему трясло, и донимала ломота в суставах. Я откупорил бутылку рома и выпил её из горлышка залпом.

Утром я проснулся на полу. Голова не соображала, всё вокруг плыло. Я долго не мог напиться. Потом вдруг понял, что больше, чем пить, хочу рисовать. Я взял графин с водой и подошел к мольберту. Закрепил чистый холст и нежно провел ладонью по его шероховатой льняной поверхности. Что было дальше, я не помню. Помню только, как стучала кровь в висках, и словно кто-то меня подбадривал: “Продолжай! Всё именно так”.

Я писал не менее пяти часов. Устал и упал без сил. Когда проснулся, не мог вспомнить, что или кого я рисовал. Подошел к холсту и вскрикнул – на нем была та самая девушка, черты которой я так настойчиво искал у натурщиц. Словно живая, она смотрела на меня полными любви глазами.

Целый день я не отходил от неё. Не мог ни есть, ни пить, только прописывал детали, делая портрет все лучше и лучше.

И тут в дверь постучали. Я открыл и остолбенел.

– Здравствуйте, меня зовут Сара, я ищу работу. Вам нужна натурщица? – застенчиво спросила красавица с моего полотна.

Сейчас пишу это и понимаю, что мне никто и никогда не поверит. Пусть. Но всё было именно так.