Четыре угла

Герман попытался открыть дверь, но дернув ее, рука из зеркала рядом схватила его за грудки и ударила со всей силы об зеркало. Оно треснуло, и кусочек стекла вошел в щеку Германа и проник в ротовую полость, не задев языка или десен. Кровь брызнула на отражающую поверхность, и эта картина ввела отражение в восторг. Опасность сгущалась своими черными тучами над головой путника. Риц оторвался от стекла и, не замечая крови и боли, стал пытаться открыть дверь. На секунду он посмотрел назад. В том самом огромном зеркале отражение стояло во весь рост и из подо лба смотрело на свой оригинал. Щека у отражения была тоже пронизана насквозь и залита кровью, но стекла в лице отсутствовало, вместо него зияла дыра. Кусочек разбитого зеркала был в руках у зеркального Рица. Он крутил его у себя и слегка поглядывал на него. Его глаза дали понять, что теперь у него есть оружие, и живим Герману не выбраться.

Герман закачал головой, пытаясь дать понять, что он не хочет быть убитым. Тем более здесь, при таких обстоятельствах. Тогда, отражение рассмеялось, и из зеркала справа от Германа, чуть ниже ребер, вылезла рука, пытавшаяся вонзить стекло в живот Рица. Герман отпрыгнул, схватил висевшее на стене зеркало с серебряной рамкой и ударил им об дверь по засову. Она поддалась, и Герман выскочил на черную лестницу.

Из яркого коридора, уже залитого кровью, странник попал на залитую мраком лестницу, что сказалось на способности видеть. Он не видел, но слышал, как за спиной захлопнулась дверь, закрывшись с той стороны.

Хоть дверь и была закрыта, но смех был все так же ясен.

«Зеркала висят и здесь» – предположил Риц и оказался прав.

Пришелец захотел дотронуться пальцем до стекла у себя в щеке, чтобы определить его размер, но лишь прошел этим пальце насквозь и коснулся языка. Он понял, что зеркало было вынуто. Вынуто Германом из зеркального мира.

Герман проморгался, и зрение вернулось к нему. Перед ним оказалась лестница ведущая опять куда-то наверх. И, стоя с этого места, он увидел, что на лестничной площадке в самом верху висит зеркало, ужасно напоминающее то, что было некогда у настоящего Германа в мире людей.

И откуда-то сверху послышался голос:

– Прижмись скорее своим ухом к этой стене. Ты слышишь? Тик-так, тик-так, это твоё сердце. Или вся твоя жизнь, как часы, отводит тебе твоё время. И оно идёт.

Герман отрицательно помотал головой. «Просто беги. Беги настолько быстро, чтобы он не понял, что ты уже рядом. А рядом с зеркалом пригнись».

Он вздохнул поглубже и побежал.

Риц за секунду добрался до первого зеркала из моря других, нагнулся рядом с ним, и вооруженная рука прошла над его головой, выронив стекло.

– Теперь ты безоружен! – закричал Герман, убегая по лестнице вверх.

У второго зеркала отражение схватило Германа за плечи и попыталось втянуть в зеркало, крича – Ну давай же, давай! Ты не пожалеешь!

И стало все ясно – Зеркальный Герман Риц пытается затолкать реального Германа в зеркальный мир. При таких условиях, он сам сможет выбраться, а оригинал на веки будет заточен.

Макушка головы Германа уже проникла в зеркальный мир и глаза его вдруг залились ненавистью и яростью. Руки напряглись, а рот открыл зубы. Гримаса ненормального, обезумевшего человека отразилась в зеркале.

– Ты чувствуешь это? Это ненависть! Вызывающая силу и храбрость, безумие и отвагу. Чувствуешь, как она подобно смоле, растягивается в твоем теле?

Эти слова отражение произнесло даже не подозревая о том, что оно упустило свою надежду выбраться.

При слове «смола», у Германа активировалась ассоциация. Он вспомнил взгляд совершенно странных, но притягивающих к себе детей. Он вспомнила их отца верзилу. Вспомнил, как подожженная смола спасла их всех. И тут же гримаса сменилась слезами. И силы вернулись к Герману. Он напряг свой пресс и со всей силы оторвался от сильной хватки своего отражения.

– Нет! Нет! Нет! – в истерических конвульсиях забилось отражения. Его лицо посинело еще более, а руки затряслись.

Вдруг раздался шум, как будто одновременно зажглись сотни костров. Столб дыма устремился ввысь и коснулся Германа, стоявшего под крышей башни во весь рост с мокрыми и бушующими от силы глазами. Ощутив запах гари, путник почувствовал, как земля уходит из под ног. Уже через секунду он падал вниз.

Подхваченный дымом, несясь в неизвестность, он увидел пылающий огонь в три метра высотой, что соединял четыре камина, которые в тот момент так же были поглощены яркими волнами пламени.

Линии, что шли по полу, образуя место пересечения и место полыхания огромного костра, светились теплым светло-оранжевым светом.

Пройдя сквозь дым, Герман упал в огонь в центре башни. И так он навсегда исчез из мира ненависти.

Открыв глаза, молодой человек оказался в утренней больнице. Герман сидел на полу, солнце ярко светило ему в глаза. Спина опиралась на стену. На ту самую стену, в которой была спрятана дверь в комнату с четырьмя таинственными углами. Щека Германа была цела, и лишь маленький шрам украшал ее.

Часть 2. Страх и одиночество

Глава 1. Начало страха

«Мне кажется, я начал сходить с ума. Мой дневник, прошу тебя, перенеси все мои мысли на многие лета вперед, чтоб каждый мог догадаться о том, что ждет его, если он решиться открыть эту дверь. С того момента, как я вернулся с очередного «угла», прошло пару дней. И вот, я снова исчез. Исчез из мира и попал в ад. Я никогда не забуду того, что увидел. Мне больно теперь внутри, как никогда, я кричу и страдаю всегда, когда мне мерещиться ОНА. И нет, я говорю не о двери… нееет. Я бьюсь головой, крики пускаю куда-то туда, где еще миг назад я увидел силуэт. Я помню ее взгляд, я помню и голос. Мне противна вся ты, но муки опять ночные пришли…»

Герман начал вспоминать, что с ним произошло еще секунду назад, а может… кто вообще знает, когда это было? Неделя? Две? Или год? Сколько времени прошло – неизвестно. «Надо вставать. Если кто закричит, значит меня слишком долго не было. Тут не из-за чего переживать, наверное».

Герман Риц встал с пола, опираясь на одну руку, как вдруг послышались шаги. Маргерет уже поднималась к больным, чтобы дать им их лекарства. Но она увидела Германа, стоявшего почти без сил, и чуть не выронив поднос, заговорила.

– Что с вами стряслось?!

– Я не знаю. Я, наверное, упал и ударился головой. В прочем, это не важно. – Герман почесал затылок рукой. – И я не знаю, где Савелий Оснач. Скажите, он уже прибыл?

– Нет–нет–нет. Он еще не пришел. Его срочно вызвали на конференцию. Лучше скажите, нужна ли вам помощь? Могу ли я помочь?

– Маргерет, вы добры, но не стоит. Я в полном порядке. И, что еще лучше, мое дежурство подошло к концу. Сколько сейчас времени, какого дня?

– И шести нет. Какой день… День… А день тот, что идет за вчерашним.

На этом их разговор закончился, и, пытаясь не выдать своего тяжелого состояния, Герман вышел из больницы.

Его корыто, его автомобиль, ждало на привычном месте, предчувствуя поворота ключа и движения колес. Но Герман не стал садиться в машину, ему было не до этого. Совсем в тишине, молча и томно, он пошел домой.

Дом. Такое странное слово, вызывающее теплые чувства. В этот раз начинающему врачу не было комфортно в своей квартире. Что-то напоминало ему еще о вчерашней ночи. Может, это дух старой обстановки и мебели, вид камина или запах смолы? Неизвестно. Единственным желанием в тот момент было – поспать.

Герман лег бесконечно уставшим. Казалось, эта тяжесть и это состояние никогда его не покинут. Он закрыл глаза и просто уснул. Риц спал до тех пор, пока солнце снова не взошло высоко над городом. Прошли сутки. И он нашел в себе кроху сил, чтобы сесть за написание своего дневника. Дневник был исписан одной страницей за другой. Я думаю, их могло быть еще больше. А может, их и было больше. Многие страницы были вырваны или прожженны.

В этот день к нему пришло понимание, что комната заключает в себе четыре угла. А он тем временем пережил лишь один. И дни слились. Не ясно, сколько ночей уходит на один угол, который содержит в себе не одну жизнь и не одну историю.

Герман Риц понял, что впереди его ждет тяжелое испытание. И он решил не ждать. Не ждать своей смены, своего часа. Он просто пошел в больницу ночью. Один.

В ту ночь была не его очередь дежурить. Он не имел права появляться в психбольнице вне своего времени. Тем более без предупреждения администрации. Герман в ночной темноте проскочил на этаж, оставленный дежурным на какое-то время. Он встал перед стеной, что скрывала то проклятие, или то чудо, что его ждало. В целом, дверь. И знаете что? Пробила полночь, ворон за окном изливал душу. На миг показалось, что он заговорил. Было жутко. Немного страшно. Только самые смелые люди могли не испугаться бы в тот момент. И, кажется, старик, спокойно спящий и храпящий в углу своей комнатушки, был тем самым смельчаком. Еще недавно этот старичок показал путь к двери, дрожа днем и ступая смело ночью.

Прошел час, два. Дверь все не появлялась. Лишь глухая стена, покрытая слоем дешевой краски, что начинала отходить, стояла перед лицом. Риц понял, что «сегодня Она не откроется».

В три ночи, когда дежурный еще даже не вернулся на этаж, увлеченный общением милых дам, спускавшихся с лестницы, Герман вернулся домой. «Не уж то это все? Я ей больше не нужен» – Это были лишь надежды. Неоправданные и в скором времени, разбитые надежды.

Утро. Наступил день дежурство Германа Рица. Он не мог терпеть. Не мог усидеть на месте. Молодому врачу все казалось, что он может быть спасен.

Герман Риц с самого утра был в больнице. И он снова наблюдал за больными. К сожалению, или все же к радости, Савелий Оснач был все еще в отъезде. Настолько длительная конференция побудила Германа задуматься. «Вероятно, нет ни какой конференции. Оснач обнаружил дверь и теперь сам скитается внутри ее бесконечных просторов и глубин. И по этой же причине, она не открылась мне».

Герман обошел всех больных днем. Сделал то же самое вечером. И наткнулся на одного больного, чей случай сейчас наиболее интересен.

Подойдя к комнате, а если честно – к клетке больного, начинающий врач узнал симптомы невроза навязчивых состояний. Больного регулярно посещали навязчивые мысли, воспоминания, вызывающие страх и боль. Они являлись для него чуждыми и неприятными. В это время он не мог самостоятельно от них освободиться, избавиться, человек не мог начать думать позитивно или просто перестать думать. У больного развивались фобии. Бывало, он боялся находиться в своей «камере». Возникал резкий страх замкнутых пространств – клаустрофобия. Но еще страннее, что потом он мог уже бояться выходить на улицу. Одно сменяло другое.

Однажды Риц попросил этого больного представить себе, что он находится на открытом пространстве, на лугу или в поле. В результате, пациент начал биться головой, умоляя прекратить его мучения. Так, в некоторых случаях страх возникал, когда больной только представлял себе трудную для себя ситуацию. Ко всему прочему, больной регулярно проверял правый угол своей камеры. Это напоминало ритуально символическое действие, вызывающее спокойствие у пациента.

Герман Риц не заметил, как ночь сменила вечер. И луна высоко встала над больницей. Она встала в такое положение, что ни один луч света не проникал в здание больницы. Не знаю, может тучи всё же мешали, а может и расположение, но персоналу пришлось зажечь дополнительный свет.