Четыре угла

Тем временем соперники прибывали. Некоторые вновь прибывшие обгоняли Германа и применяли разные способы избавиться от него.

Так, в очередной раз уворачиваясь от летящего сверху молотка, явно скинутого соперником в целях устранения конкурентов, Герман посмотрел вниз. Там, у подножья горки, по земле бегало невиданное раннее Рицом существо. Маленький коричнево-красный, покрытый грязью монстр, напоминающий жирную свинью, бегал на задних лапах и имел свисающее пузо и висящие груди. Изо рта торчало два коротких клыка, морда его была сплющена, а на голове виднелись стоячие уши с торчащими из них волосами. Жадный жирный свин, желавший легко заработать. Он обшаривал карманы погибших, издавая мерзкий писклявый смех, напоминающий скрип. Герман резко оторвал свой взор от мелкого монстра, когда мимо падал человек. Он схватил его и машинально забросил на ближайший выступ горки. Благодаря этому поступку, в глаза юного психиатра растворилась стеклянная пелена.

Герман Риц понял, что по мере продвижения по горке в мире эгоизма, глаза людей становятся стеклянными от затуманивания рассудка, потери здравого смысла, человеческого лица. Царь, тот самый игрок, победивший других, становится на вершине с полностью стеклянными глазами. Объективизм уступает субъективизму, и человек не видит происходящего – других людей, своего безумия.

Поэтому дальше Герман принимает решение, подниматься по горке, спасая падающих игроков. Он продолжил путь, обещая себе не трогать со злыми намерениями других участников этой схватки.

Путник пытался уворачиваться от своих соперников или ловить их, видя, что в обратном случае, их судьбой станет превращение в кровавую лепешку. Герман ловил игроков, поднимал или забрасывал их к какой-либо части горы. Он пытался не останавливаться, ведь из-за спасения неблагодарных эгоистов, он мог получить в лучшем случае по лицу.

Лишенный благодарности, но перенасытившийся пенками и угрозами, путник всё таки победил. Герман стал царем горы.

Победа принесла ему не радость, не гордость за себя, а лишь вид. Вид? Вид на толпу из сотен ослепленных людей, прорывающихся к вершине с жаждой достижения цели – получения мнимой власти, мнимого статуса. Герман стал осматриваться, понимая, что попал в ловушку. Казалось, монстр обманул его, ловким образам затащив в эту схватку, игру, в этот поток эгоизма. Но вдруг, развернувшись на сто восемьдесят градусов, Риц увидел тропинку, ведущую в скалы. Единственную дорогу из этого места в неизвестное нечто другое.

И поднялся ветер. Чайки закружились над площадкой пуще прежнего. Тела их показывали бурлящие от голода желудки.

Глыбы камней, железная арматура и бетонные перегородки взбушевались и начали нестись по просторам этого мира, сбивая местных людей и разбивая их хрупкие телка, как фарфор. Пролетающий вблизи Рица булыжник, сбил подкравшегося соперника, уже готовящегося столкнуть путника с высоты. Герман наклонился, обернувшись на разлетающиеся куски тела подкравшегося человека, и раскрыл свои глаза так, как не раскрывал никогда.

Когда бушующий ураган из потока тел, бетона, камней и железа стих, Монстр предстал перед Германом.

– Почему я не мог увидеть эту дорогу, забравшись, к примеру, на дом? Почему нужно было принимать в этом безумии участие? – спросил Герман у монстра.

– Потому что ее видно только с этого места. Только с этой вершины этой горы.

– Почему тогда другие не уходят?

– Они не видят дорогу, не видят свое спасение из этого мира. – Продолжил разъяснения Монстр. – Они видят только желания, борьбу и цель стать лучшим, несмотря ни на что.

– Получается, они бы могли уйти, но… не могут. А если я пойду по этой дороге, я выйду из этого мира?

– Герман, ты можешь попытаться это сделать, но я не могу гарантировать тебе возвращение в твой человеческий мир. Ведь, всё зависит от тебя и того, что тебя ждёт на пути.

На этих словах Монстр растворился в ветре. И вот, осталась горка и стоящий на её вершине Герман Риц, юный психиатр, путник и уставший душевно человек. Внизу же было несколько уцелевших людей, множество остатков и питающихся плотью мерзкие чайки.

Герман спустился вниз, не дожидаясь прихода новых игроков, и пошёл к тропинке, идущей через горы.

На пути к тропе, психиатра охватили мысли.

«Не каждый «царь жизни» является эгоистом, но каждый эгоист хотел бы стать «царем». Кажется, вся его жизнь состоит в идеализации себя и своих способностей. Каждое движение эгоиста наполнено самолюбием, самовосхищением и пренебрежением чувствами других людей. Опьяняющая мысль превосходства застекляет взор, превращая мир вокруг в механизмы удовлетворения собственных потребностей. Наверное, каждый встречался в своей жизни с такими людьми, быть может, кому-то было дано проклятие полюбить такого человека, а кто-то может и является этим самым эгоистом».

Глава 3. Самолюбие

«Самовлюбленные люди – лживые люди, научившиеся хорошо изворачиваться в жизни и использовать свои положительные качества, просто не замечая плохих. Такие дураки, не более, могли бы быть хорошей задницей сине-красного оттенка африканского бабуина. И я бы с радостью привел их в такое состояние, но не имею на то способностей, ведь оцениваю себя здраво. Именно здравость мысли, самокритика, объективность помогают сдержать чрезмерное себялюбие. Эти же компоненты совместно с социальными нормами, воспитанием и образованием придают человеку человеческое лицо, отводя подальше от первобытных простейших потребностей по типу безрассудного размножения»

Обычная тропа, пронизывающая обычные скалы. Ничего, кроме обычности, если бы не четырехконечная звезда и полумрак во все времена года и во все часы дня. Герман ощутил, что ветер, дующий в лицо, стал холодным, как каша в школьной столовой, которую повариха специально поставила под окно студеным зимним утром. Захотелось есть. Даже эта каша, которая, скорее всего, была обычной манкой, вызывала бурную реакцию в желудке психиатра. Кричащие чайки над головой в это время будто посмеивались, считая, что путник стоит на грани и готов «подняться в развитии» до их уровня.

Позабыв о голоде, о холодном ветре, тьме, пытаясь не замечать каменное окружение, напоминающее тюрьму страшных прошлых снов, Герман пошел вперед. А разве был у него выбор? Конечно был! Остаться тут и ловить чаек голыми руками для дальнейшего приготовления в лучших традициях средневековой голодной и покрытой болезнями Европы. Нет уж! Уж лучше смерть и неизвестность впереди.

Свет от четырехконечной звезды проникал в пространство между скалами плохо. Было темно, тихо и очень неуютно. Вдруг, Риц услышал шорох, топот маленьких ног и детский смех, знакомый детский смех. Он остановился, прислушался и не поверил самому себе. Но он ждал, он ждал и надеялся, стоя на месте, что приближающийся смеющийся человек – не тот, о ком он подумал. Прошло пару секунд, смех стал громче, звуки доносились откуда-то совсем не далеко, появилась тень. Тень! И из-за угла вышел мальчик, кружащийся вокруг себя и ловящий маленькими ручками восьмилетнего человечка воображаемую бабочку. Черноволосый, задорный, в коричневых до колен шортах и милой слегка измятой рубашке, мальчик не замечал Германа. Молча, будто посылая невидимые волны, мысли, он звал Рица. А Риц стоял, смотрел и не понимал, как такое может быть. Как мальчик, которого нет вот уже более десяти лет, сейчас играет перед ним и смеется? Как маленький Герман оказался тут перед взрослым Германом Рицом? Да, да, да! Этот мальчик, этот черноволосый мальчишка – наш юный психиатр, но в гораздо более юном возрасте.

«Я!» подумал Герман. И продолжал стоять, выпучивая глаза, которые, быть может, через пару секунд в таком состоянии, выпали бы из головы, подобно глазам уставшего от жизни мопса.

Придя в себя, Герман стал приглядываться к игравшемуся себе. Мальчик продолжал не замечать взрослого Рица, он продолжал играть и начал уходить. Смех стал отдаляться от ушей Германа Рица, и он принялся идти за собой. Идти туда, куда вел его он же сам в восьмилетнем возрасте.

Мальчишка шел впереди, иногда подпрыгивая и часто смеясь. Взрослый путник почти бесшумно шел сзади.

Света становилось больше, он становился теплее и ярче. Герман моргнул и не увидел больше перед собой мальчишку. На смену мальчишке появился цирковой красный шатер огромных размеров. Высокий, в диаметре больше пятнадцати метров, он ярко красными и оранжевыми красками разгонял тоску этого мира.

Риц зашел в шатер. И тут же встал. На манеже, на огромных деревянных ходулях передвигалось более двух десятков человек. Их лица были разукрашены геометрическими фигурами зелено-синими красками. На головах у великанов с деревянными «ногами» были разные, порой, забавные уборы: колпаки, цилиндры, шляпы, пиратские треуголки и даже перьевые подушки, примотанные шнурками к головам. Люди на ходулях бегали, кричали, пели детские песни и читали стихи, часто ссорились и пытались подставить «подножку».

Бум! Раздался хлопок от хлопушки. Бум! Взрыв от пушки! Бум! Порвался мяч. Бум! Упал трюкач. Энергия бушевавших трюкачей заполнила весь шатер. Зрители принялись бросать воздушную кукурузу в циркачей, смеясь и аплодируя.

Оторвав взор от картины, что могла присниться Босху в момент угасания воображения, Риц принялся рассматривать зрителей, и почти сразу же вновь заметил себя маленького, сидящего одним на деревянной скамье в третьем ряду. Он тряс ногами, медленно пожевывал воздушную кукурузу и смотрел не на манеж, где творилось что-то странное, смешное и напоминающее детские фантазии, а на проход между скамьями правой и левой стороны посадочных мест. Он смотрел, не отводя взгляда и тяжело глотая пищу. Улыбка исчезла с его лица. В проходе вместе с незнакомым мужчиной стоял отец Рица. Он разговаривал с мужиком в шляпе, жадно ел воздушную кукурузу и громко смеялся. Вдруг его лицо потеряло мимику, стало лишенным выражениями чувств. Он замолчал и уставился взглядом куда-то вправо. Он посмотрел на сына, а затем начал падать. Упав на пол, он пустился телом в конвульсии, и, ударяясь головой о землю несчетное количество раз, потерял сознание. В это время, восьмилетний Герман, видя происходящее, продолжил сидеть на скамье без страха и слез. Взрослый же Герман посмотрел на маленького себя, отстранено и одиноко сидящего на скамье, совершенно не переживающего за отца, а затем посмотрел на паникующего незнакомца в шляпе.

Подул сильный ветер, настолько сильный, что тот смог выдуть всей своей мощью Германа из красного шатра. Оказавшись снаружи, Риц увидел, как после выстрела пушки, шатер исчез маленькой вспышкой огня.

Вспышка была яркой, горячей. Она согрела на миг душу Германа, но дала повод для размышлений. Увиденное только что явно было не простым искаженным воспоминанием из детства. Чувствовался намек, предостережение.

Герман почесал нос, нахмурил брови и, стоя на тропинке, развернулся в противоположную сторону, от той, откуда пришел. Тропинка удалялась меж скал вперед, поднималась и резко обрывалась в небе на горизонте.

Риц побежал. Он почувствовал близость искомого, близость свободы и близость возможного разочарования. Скалы стали уменьшаться, тропинка подходила к своему концу. Остановившись у обрыва, взору Германа предстал мир Самолюбия, что пока выглядел, как огромная серая вертикальная стена, покрытая волнами туч и тумана. Благодаря отражению света, Риц смог разглядеть внутреннее разграничение мира на три составляющие.

Сердце Германа застучало быстрее, ладони покрылись потом, а руки, обдуваемые ветром, стали замерзать. Правой рукой путник потянулся к стене и, коснувшись, почувствовал потоки влажного пара.

«Раз рука вернулась целой, то, быть может, голове повезет не меньше?» подумал Риц, вспомнив старую шутку.

Он просунул голову в эту серую и совершено непривлекательную стену, а когда прошел через нее своей башкой, то, открыв глаза, увидел общую картину мира самолюбия, что был по структуре устроен тяжелее, нежели другие, пройденные миры.

Мир самолюбия состоял из трех миров или же трех уровне. Все уровни шли друг за другом, один ниже другого. Все они были насыщены существами, неподвижными объектами и своими уникальными «декорациями».

Верхний уровень предстал ярким, наполненным светом, бурными страстями, движениями, криками и смехом. Жизнь кипела в этом мире. Небо его было заостренным, как купол или вершина треугольника. В воздухе летали блески, что придавали этому уровню до боли неприятную разумным людям приторность. Существа здесь с заметной плавностью в теле передвигались по земле, которая подобно векам огибала что-то в центре. Путнику, точнее его торчащей из стены голове, этот уровень показался чрезмерно искусственным, притворным, сладким до тошноты.

Средний уровень был миром людей. Герман увидел психиатрическую больницу, свою старую добрую машину, зеленые деревья и газоны. Он был почти уверен в том, что почувствовал запах горячей румяной выпечки, но ему лишь показалось.

Третий уровень мира самолюбия был самым темным и печальным. Зато настоящим, непритворным. Черная земля держала на себе старые деревянные скамьи, на которых медленно-медленно ползали еле дышащие местные существа. Они лежали повсюду, устремив взор в темно-синее небо. Люди? Едва ли. Они, так же как и в верхнем уровне, окружили что-то, находящееся в центре. Юному психиатру больше ничего не было видно с того расстояния, но он понимал, что мир Самолюбия таит в себе много интересного.

Посмотрев на все три уровня мира, Герман понял, что точно не хочет оставаться в верхнем и нижнем уровнях. Его целью было непонятным образом добраться до середины, сесть в свою машину и умчать в закат, навеки позабыв о странностях здешних мест, особенно о маленьком себе, играющем с воображаемой бабочкой. Для реализации этой цели он должен был двигаться, и Герман принимает решение пройти всем своим телом через серую стену тумана и влажного пара. С той стороны появилась правая рука, прошедшая через стену. Потом левая рука, тело и ноги. Но на чем Герман стоял, полностью пройдя через стену? Посмотрев вниз, Риц увидел растекающийся под его ногами туман, что стал медленно исчезать. Герман запаниковал. Туман пропал полностью, и путник начал падать. Точнее… если не врать, его стало нести подобно листок по ветру нечто неизвестное. Плавно спуская человека вниз, неизвестное нечто, понесло Рица в самый низкий уровень мира, в самый мрачный третий уровень.

Германа уносило спиной вперед. Серая стена отдалялась от него. Вдруг, толчок, небольшой удар и Риц падает на спину. Закрытые от страха смерти глаза открывшись, увидели темно-синее небо. Тревожность и одиночество захлестнули воспоминаниями на Германа, не желавшего поднимать голову.

«Вот полежать бы тут немного и встать в итоге в парке с пробитой головой. Верзила Чарли, ты кажешься мне сейчас более щадящей участью, чем этот мир».

Встать пришлось, ведь послышался шум. Будто кто-то тащил тело по земле, создавая шуршание листвы, звуки тупых ударов о камни и предсмертный шепот. Герман вскочил, он желал немедля оглянуться. Резко повернул голову вправо, затем влево, начал кружиться вокруг себя. Почувствовал тошноту. Остановился. Раскрыл пошире глаза и увидел местных людей. Они лежали повсюду, особенно на тех самых деревянных скамьях медленно передвигаясь, ползя по земле и тихо общаясь между собой избегая смешков. Люди напомнили трафарет. Такой трафарет, что состоит из внешнего контура и внутреннего контура, разделенных тонкой полосой и скрепленных тремя сплошными засечками. Внешний контур был широким -это был контур взрослого человека. Внутренний был почти невидим, но было понятно, что внутренняя часть – контур ребенка. Плоские, контуристые люди посмотрели на путника вяло, почти не поменяв своего взгляда. Не было страха, заинтересованности. Ничего. Они лишь сильнее прижались к скамьям или земле, тише стали шептать еле слышные фразы. Дайте им уже камуфляжные вещи! Пусть не страдают, не испытывают стеснения от взглядов других лиц.

Вдруг, один местный житель обратил внимание на объемность Рица, его живость и отсутствие внутреннего контура.

– Ты кто? – спросил внимательный плоский человек.

Герман слышал звук, но не мог увидеть источник, пока не посмотрел на землю и чуть влево. Там лежал мужчина. Обычный такой, если не считать плоскость тела.