Игры на раздевание

Мне никто не нужен, мне никто не нужен, мне никто не нужен.

Или нужен?

Мы приезжаем в уже дважды знакомую мне квартиру ближе к десяти вечера. Меня почти трясёт от перспективы опять войти в неё и увидеть лица людей, ставших свидетелями моего падения, но она оказывается совершенно безлюдной:

– Ребята уехали на выходные на озеро Култус резвиться в аквапарке, так что сегодня ночью мы одни, – объясняет их отсутствие Кай, следя за моим, мягко говоря, нервно шарящим по квартире взглядом.

В ванной я быстро прохожу ритуал «голова, тело, чистка зубов». Пока сушу волосы, рассматриваю гигиенические средства на полках, стараясь вычислить, какие из всего многообразия «его», а какие принадлежат остальным. У меня был только один шанс изучить его запахи – время недолгой прелюдии до момента боли, заполонившей весь мозг, но единожды познав их, я способна запомнить и всегда узнавать. Он использует шампунь, туалетную воду и крем после бриться одной марки – Armani Code – чёрные флакон, тюбик и баночка расставлены в разных местах на верхней полке. Между ними женские средства для волос и крема для кожи. Я выставляю флаконы шампуней в ряд на второй полке, соблюдая принцип радужной последовательности цветов и оттенков. Более мелкие флаконы и тубы с кремами – на нижней, чтобы не загораживали зеркало. На третьей и самой верхней оставляю четыре чёрных Armani Code – четвёртым оказался дезодорант. Я убираю чужие использованные бритвы в мусор и вытираю салфетками зеркало, чтобы не было пятен.

Стук в дверь:

– Ты в порядке?

– Да.

– Можно войти?

Я отщёлкиваю замок на двери, и он просовывает своё нахмуренное лицо:

– Если что-нибудь нужно, скажи… – его глаза замечают перемены, и только теперь я понимаю, что мои привычки лезут «на его территорию».

Но реакция хозяина неожиданна:

– Спасибо. Всегда ломал голову, почему, заходя в ванну, первым в голову приходит слово «хаос»?

Я молчу, потому что не могу поймать мысль. Но он добавляет:

– Спасибо, что навела порядок. Скажу оболтусам, чтобы придерживались придуманной тобой системы. И отдельное спасибо за «отдельную полку», – подмигивает.

И добавляет уже серьёзнее:

– Спасибо, что отделила мои принадлежности от всех остальных. Я буду рад, если твои поселятся рядом… на нашей полке!

После меня в душ идёт он. Моется довольно быстро и в комнате появляется обёрнутым в одно только полотенце – в районе бёдер. Его плохо вытертое и местами мокрое тело вызывает во мне неприятные мысли и ощущения, и я тороплюсь отвести взгляд.

– Извини, я сейчас оденусь, – обещает и выходит, прихватив вещи из своей гардеробной. Через пару минут возвращается уже в футболке и мягких спортивных штанах, укладывается рядом и, прежде чем выключить свет, спрашивает:

– Что обычно ты делаешь перед сном?

– Занимаюсь.

– Чем?

Я не знаю, как охарактеризовать выражение его лица, но такой тип улыбки определённо относится к категории «Игривых». Мне это не нравится:

– Преимущественно чтением медицинской литературы, – сообщаю тоном, не оставляющим сомнений.

– Окей, – говорит и больше не улыбается, – но сейчас каникулы, ты телевизор не смотришь?

– Нет.

– Я тоже. Тогда выключаем свет и спим?

– Да.

В темноте его близость кажется отдалённой, а этот вечер и вся предшествующая ему неделя – причудливой фантасмагорией, способной родиться только в такой больной голове, как моя. Глаза быстро привыкают к темноте, которая никогда не бывает полной в большом городе. Вначале я прислушиваюсь к звукам, в надежде уловить размеренность дыхания спящего рядом человека и расслабиться, но тишину в комнате нарушает лишь приглушённый своей дальностью гул автобана и редких сирен служебных машин, скрежет поезда, подъезжающего к станции скайтрейна. Так медленно и бесшумно, как только это возможно, я поворачиваю голову влево, чтобы взглянуть на парня рядом и убедиться в том, что он спит, но наталкиваюсь на блеск его открытых глаз и почти сразу слышу:

– Спи! – шёпотом. – Всё будет хорошо. Теперь всегда всё будет только хорошо…

Глава 9. Рождение «Нас»

Good Weather For An Airstrike – Rescue

Mazzy Star – Take Everything

Halsey – Clementine

Я просыпаюсь ранним утром: голубоватый тусклый свет уже очень хорошо освещает комнату с синими стенами. Некоторое время изучаю сосредоточенного индейца на фотографии, висящей на стене рядом с окном, стараясь понять, чем именно завораживает его взгляд. Догадываюсь – грустью, и в ту же секунду теряю к нему интерес: теперь мои глаза смотрят на облака, плывущие по сине-сиреневому морю. Это не моё окно, в моём болтаются от ветра или мокнут под дождём ветки пихты.

Бесшумно поворачиваюсь и вижу: он обвил своё тело вокруг меня, не касаясь ни в одной точке. Его голова и правая рука расположены надо мной, необъятный, как горная Ванкуверская гряда, торс рядом, ноги согнуты в коленях под моими ногами. Он обёрнут вокруг меня одной большой буквой «С».

Обещал не прикасаться, и слово своё держит.

Я знаю, что не спит. Слышу шелест его мыслей, но слов разобрать не могу. Набираюсь смелости и медленно поворачиваю голову: его глаза открыты и смотрят в мои, лицо спокойное, но не безмятежное. Улыбки нет, однако я ощущаю, что он улыбается мне весь, целиком.

Мы лежим и смотрим в глаза друг другу, наблюдая за тем, как с растущей яркостью света всё чётче и чётче проявляется рисунок радужки. Я вижу яркий изумрудный цвет, темнеющий к зрачку, и правильные, ровные волокна радужки.

– Привет, – тихо говорит.

– Привет, – отвечаю.

– Как спалось?

Я теряюсь, а он не настаивает на ответе.

На кухне усаживаюсь на один из стульев, смутно соображая, что это, скорее всего, чьё-то место, а чужие места лучше не занимать. Хозяин, тем временем, быстро осматривает чистую миску с полки, затем тщательно моет её новенькой губкой и вытирает насухо бумажным полотенцем:

– Ребята моют посуду в машинке, но она не всегда справляется с поставленной задачей, – поясняет свои действия.

Я не знаю, стоит ли комментировать эту информацию, поэтому молча разглядываю кухню: качественные шкафы, остров с гранитной столешницей посередине, хорошая техника. Такого большого холодильника я ещё не видела – с двумя дверцами, как в обычном шкафу, и контейнером для воды.

– Эту квартиру подарила мать, когда мне исполнился двадцать один год.

– Добротная, – хвалю.

– Да, хорошая, – вынимает из холодильника банку с йогуртом, достаёт с полки хлопья:

– Хлопья с йогуртом будешь?