Пристанище для уходящих. Книга 1. Облик неизбежности

Восходящее солнце добралось до кухонного окна, осветило темную кухню и все мои сомнения. Я не понимала многого из того, что говорил Ник, не знала всех мотивов Келли и, как выяснилось, не знала ее саму. Но она была права во многом, так может не стоит обвинять ее во лжи?

Убрав с пола пролитый сок, я спряталась в комнате, в которой проснулась. Мне захотелось остаться в одиночестве и поразмышлять над тем, что произошло. Я привыкла неторопливо обдумывать каждое происшествие в своей жизни, пусть и не слишком значительное, анализировать, как это событие повлияло на меня. Раньше у меня хватало на это времени. Сейчас жизнь неслась вперед бешеными скачками, поминутно меняя темп и сбивая с ног.

Несколько часов я сидела на кровати и наблюдала за солнечным светом. За окном расстилались бесконечные поля. Потом совсем близко, под окнами, залаяла собака, и я очнулась. Раздались и другие звуки: вдалеке переговаривались, ходили по дому. Я остро ощутила покой этого места. Казалось невероятным, что несколько дней назад я в панике бежала по лесу, удаляясь от прежней жизни.

Келли больше нет. Раньше я всегда знала, что могу положиться на нее. Она поможет, если возникнет необходимость, а сейчас я осталась одна между поверженным прошлым и туманным будущим.

Я вытащила из кармана подарок Келли на двенадцатилетние: кулон – капля янтаря на простом кожаном шнурке. Внутри навечно застыла маленькая пестрая бабочка. Я долго не верила Келли, когда она убеждала меня, что бабочка не настоящая. Выглядела она, словно живая. Когда я вглядывалась в янтарь, казалось, бабочка шевелит усиками. Сейчас она застыла, так же, как и я, с трепетом ожидая прихода нового дня.

Сложно представить, что он принесет. Завтра я встречусь с отцом. Интересно, я похожа на него? Так странно думать, что где-то есть незнакомый мне человек, который может ограничить мою свободу. А если мы с ним не поладим?

И почему Ник отговаривался туманными намеками? Он ведь явно что-то знал. Хотя, если он хранил чужие тайны, нечестно заставлять его отвечать. Или там что-то настолько страшное, что он предпочитал держаться подальше? И хотела ли я знать?

Слишком неуютно и непонятно. Желание остаться одной проиграло попытке отвлечься от тягостных размышлений. Нужно занятие. Я тщательно обыскала комнату, обнаружив одеяла, пледы, полотенца и прочий хлам. Заглянула в дверь за шкафом и обомлела. Душ! Не веря своему счастью, подскочила и выкрутила краны. Так и есть, настоящий душ с горячей водой!

Выходить не хотелось. Таким душем я пользовалась от силы несколько раз в жизни. Келли не стеснялась поливать меня холодной водой и уверять, что так гораздо полезнее. Я тяжело вздохнула. Я больше никогда не узнаю, что она думает по тому или иному поводу. Острое чувство потери настигло внезапно и неотвратимо.

Потом я попыталась отстирать одежду. Грязь размазалась по джинсам, а левый рукав рубашки оторвался окончательно. Я потянула правый, но он не поддавался. Я тянула и тянула, пока не послышался треск ниток. Чертова рубашка, почему ты не слушаешься? Еще немного усилий, и рукав отлетел в другой конец комнаты. Эта рубашка изъездила со мной Колорадо, Юту и Неваду. Оторванный рукав на полу вызывал чувство беспомощности и потери. Я подобрала его и долго сидела в обнимку с вырванными крыльями.

* * *

При дневном свете дом выглядел сердито. Словно он приготовился к приему жильцов, распахнул все двери, но никто не приходил, проигнорировав надежды деревянного великана. Куда все делись? Я бродила по комнатам, рассматривая старые диваны, громоздкие шкафы с толстыми ручками, темные деревянные стены. На стенах висели фотографии. Повсюду, как попало, стояли разные безделушки. Большие и круглые часы на каминной полке пробили два, как раз, когда я на них смотрела. Над ними висела картина с пионами. Рядом с часами стояла маска, отороченная перьями. А с другой стороны – костяная фигурка слона. Это что-то значило для людей, которые здесь живут, напоминало им о чем-то важном. Может быть, они недавно посещали Африку? У меня ничего не осталось от прошлой жизни, кроме перочинного ножа, кулона и фотографии. Я проверила задний карман – все на месте. Джинсы почти высохли, но не стали чище. Нечесаные волосы лезли в глаза. Я чувствовала себя неряхой и ничего не трогала, боясь испачкать.

Хлопнула дверь, и я притаилась в углу за креслом, тревожно вслушиваясь. Вроде похоже на крики детей. Донесся голос Лорейн и другие незнакомые голоса. Я присела на корточки, но тут же отругала себя за глупость. Я же не вломилась в чужой дом, и меня не арестуют. А если Лорейн найдет меня на полу за креслом, то истратит на меня весь запас драконьего огня. Я прокралась на шум и выглянула из-за двери.

Лорейн хозяйничала на кухне, видимо, найдя выход из ситуации с брокколи и кукурузой. За столом сидели трое детей: подросток, девочка и совсем малыш. Я не могла понять мальчик это или девочка. И не могла определить, сколько им всем лет, слишком мало я была знакома с детьми. Подросток, возможно, чуть младше меня, а малыш едва ли доставал мне до бедра. Он держал в руках игрушку и бил ею по столу. На него никто не обращал внимания. Подросток рассказывал Лорейн о школе, девочка свою историю. Лорейн отвечала то одному, то другому, расставляя на столе тарелки и приборы, и даже успевала пожурить малыша. Интересно, что он ощутил, когда Лорейн до него дотронулась?

Маленькая девочка, видимо, сказала что-то смешное, потому что все вместе разом засмеялись. Я наблюдала за ними и теряла ощущение реальности. Я никогда не видела, как большая семья собирается вместе. Но это я – ненастоящая. Я пришла из другого для них мира и ничего не понимаю в их делах.

– Тереза, не хочешь присоединиться к нам?

Испуг пригвоздил к месту. В кухне воцарилась тишина. Лорейн смотрела на меня так, словно прицеливалась. Они все смотрели на меня. Я несмело сделала вперед несколько шагов и замерла, не понимая, чего именно они ждут. Я должна сесть за стол или помочь Лорейн? Или стоит уйти и не мешать? Я чувствовала себя болонкой на выставке: все смотрят на тебя и ожидают, что ты покажешь класс.

Подросток окинул меня ироничным взглядом и отвернулся. Конечно, я ему не интересна. Девочка смотрела широко распахнутыми глазами, а малыш забыл про игрушку, показывая на меня пальцем. С криками приветствия девочка бросилась в мою сторону. Малыш посмотрел на нее и ринулся следом. Я отпрянула и уткнулась в стену. Их горячие прикосновения превратили меня в звенящую струну, и каждый крик заставлял болезненно вибрировать. Пока я по очереди становилась каждым из них, мир вокруг терял понятные очертания, а ощущение воды в ушах оказалось очень кстати, заглушив какофонию. Неожиданно идея побегать, издавая бессмысленные звуки, показалась не такой абсурдной.

Я подняла голову и наткнулась на недовольный взгляд Лорейн. Если бы я знала, чего она от меня хочет, сделала бы сразу. Лорейн что-то сказала. Я с ужасом послушала ее гудение, и меня замутило от неловкости.

Девочка загудела, я видела, как быстро двигаются ее губы, но не слышала слов. Малыш прыгал рядом, хватал меня за руки и тянул за собой. Девочка тоже потянула за руку. Я позволила ей усадить себя за стол, и застыла, вслушиваясь в проступающие сквозь гудение слова. Девочка поставила передо мной стакан с соком, тарелку и наложила кукурузы и тефтелю. Подошел малыш и пихнул в руку игрушку. Я растерянно рассматривала плюшевого слоненка, борясь с желанием выковырять ему глаз и посмотреть что внутри. Думаю, это было не мое желание. Девочка сунула вилку, но я долго не могла сообразить, что с ней делать. Так и сидела с вилкой в одной руке и со слоненком в другой, пережидая эффект гудения и ваты, а когда рискнула поднять голову, увидела, что все смотрят на меня. Не представляю, что они обо мне думали. Наверное, считали полной кретинкой. И я даже спорить не буду.

Я пыталась есть, прислушиваясь к беседе. Малыш оказался мальчиком по имени Бен, девочку звали Саманта, а подростка Джереми. Они обсуждали пропущенные в Портленде события – тренировку, детский спектакль, визит к врачу. Я уставилась на одинокую тефтелю на тарелке. Несправедливо обвинять меня в их неурядицах. Я не хотела ничего менять, не хотела прятаться от убийц, и уж точно не хотела тонуть в чужих эмоциях.

– Тереза, ты не ешь мяса? – вдруг спросила Лорейн.

Я испуганно посмотрела на нее, опасаясь драконова огня. Но выражение лица Лорейн не проясняло, насколько все плохо.

– Э-э-э, ем, просто не хочу, спасибо, – пробормотала я. В руках снова появилось ощущение хрупкого трепетного тельца кролика, и плоских эмоций существа, которое никак не может изменить свою судьбу, как и осознать ее. Зато олени могут. И единственный убитый мною олень до сих пор смотрел из темноты укоризненными глазами.

Лорейн нахмурилась, смутив еще больше, но ничего не сказала. Когда все поели, она выставила нас из-за стола и велела идти во двор. Саманта и Бен вцепились в меня мертвой хваткой. Я для них как новая игрушка, и еще интереснее, что я умею говорить и ходить.

– Тебе нужна экскурсия, – безапелляционно заявила Саманта.

Спустившись с крыльца, я обнаружила себя посреди настоящей фермы: амбар, трактор на поле за амбаром, еще несколько строений. Над всем этим властвовал большой двухэтажный дом с зелеными клумбами под окнами.

Во дворе жили две огромные собаки. Я любила животных, но эти сначала испугали. Они вели себя шумно и слишком дружелюбно. Погладив одну, я ощутила сытое довольство и поистине щенячий восторг от ласки. Любопытно, но не более того.

Саманта таскала меня по ферме, показывая посадки и рассказывая о тайниках под камнями и досками. Бен бегал за нами, а Джереми остался в доме. Я изо всех сил старалась избегать физического контакта с детьми, но они словно поставили себе цель – обнимать меня без остановки. Каждый раз мир превращался в вибрирующую струну, или я в нее превращалась. Это с какой стороны посмотреть.

Часа через два я так устала, что не смогла встать с лавочки. Саманта усадила меня за домом и разложила передо мной «сокровища»: заколки, банты, записные книжки и блокноты с рисунками, марки, разноцветные пуговицы, стекляшки, бусины, монеты. Я безучастно внимала ее рассказам о том, как к ней попала каждая вещь, не в состоянии разделить восторг и опасаясь прикосновений. Тогда его придется испытать, а звуки уже утратили четкость, значит апатия не за горами. Сегодня на меня обрушилось слишком много эмоций. Своих и чужих. Я не привыкла к таким эмоциональным перепадам. Хотелось уйти, забраться на дерево и пересидеть там, но совершенно не было сил подняться.

– Ты чем-то больна? – Саманта прервала рассказ о разноцветных камнях, которые собирала в прошлом году в Майами.

– Нет, – наверное, так я выгляжу со стороны. – Извини, просто устала.

– Я попрошу маму тебя не ругать, – доверительно произнесла Саманта, и добавила: – Ты странная, – она произнесла фразу так, будто это снимало с меня все обязательства. Как будто странности делали меня сродни ненормальным, которых нельзя ругать, потому что они не в себе.

Я не нашла, что ответить. Завидев вдалеке Бена, который, судя по всему, тащил весь свой запас игрушек в нашу сторону, я заставила себя встать. Если сейчас не останусь одна, то окончательно потеряю себя. Остаток дня я пряталась за сараем, под лестницей большого дома и на дереве у курятника. Пока сидела на дереве, показалось, что из окна второго этажа на меня смотрит Джереми, но когда я глянула на окно второй раз, там никого не было. Я удобно устроилась в ветвях и впервые за последние четверо суток почувствовала себя в безопасности. Патрульная машина сверкала на солнце за сараем.

Жизнь этих людей была совершенно не похожа на мою. Но они семья, они есть друг у друга, и у них есть свой дом. Они всегда будут частью этого места и смогут вернуться, если захотят. Мне же, шептал внутренний голос, вряд ли суждено обрести дом. Я могу уйти прямо сейчас, и Нику больше не нужно будет волноваться за безопасность семьи. Но тогда я ничего не узнаю о своих родителях и о таинственном Викторе. Выходит, все, что делала для меня Келли, было зря?

На крыльцо вышел Ник. К нему подбежали Бен и Саманта. Он поговорил с ними и внимательно оглядел двор. Если он ищет Джереми, то тот так и проторчал целый день в доме. Не представляю, что там можно делать столько времени.

Ник отправил детей в дом и спустился с крыльца, озираясь по сторонам. Он подошел ближе, и я впервые заметила, как он похож на Келли. Будет несправедливо, если уйду. Что сказала бы Келли, прознав, что я замышляю побег?

Я тихонько спустилась с дерева и обошла сарай. Ник стоял ко мне спиной и оглядывал поле.

– Тереза! – крикнул он. Так он меня ищет?

– Да.

Он дернулся и обернулся. Во взгляде мелькнуло удивление, как будто он ожидал увидеть кого-то другого. Когда замешательство на его лице потухло, Ник недовольно произнес:

– Лорейн зовет ужинать. – Развернулся и направился к дому.

Я стояла, мучительно раздумывая, что делать. Встречаться с Лорейн совершенно не хотелось. Да и с детьми тоже. Будет ли грубостью, если я приду позже, когда все поужинают? Или вообще откажусь от ужина? Сегодня я уже ела. Ник обернулся и остановился, вопросительно глядя на меня. Он слишком похож на Келли, чтобы это игнорировать.

– Когда ты отвезешь меня к отцу?

– Завтра утром.

Я вздохнула и поплелась за ним.

Лорейн встретила меня непроницаемым взглядом, Джереми усмехнулся, Саманта дулась, а Бен снова поделился игрушкой. Я шмыгнула за стол, представляя, что я маленькая-маленькая и меня никто не видит. Одна из кукурузин на тарелке.

– Тереза, тебе не нравится кукуруза? – звонкий голос Лорейн напомнил, что я вовсе не желтый кругляшок на белом поле. Я испуганно дернулась, подыскивая ответ. Никогда не рассматривала еду с точки зрения «нравится – не нравится». Еда нужна для поддержания сил, не более.

В голове пронеслось то, что мне по-настоящему нравилось: прогулки в одиночестве, купания в горных озерах, новорожденный олененок и его заботливая мать, пение птиц на рассвете, удовольствие от понравившихся книг, усталость от пробежки, восторг от преодоления высоты, когда залезала на высокое дерево или карабкалась на скалу. Я любила все, что становилось частью меня. Значит ли это, что я люблю кукурузу? Ведь, когда я ее съем, она станет частью меня.

– Лорейн, я еще раз тебя прошу, спокойнее, – Ник устало откинулся на стуле.